Иссканр разобрался, что к чему, и не без труда, но перешел на привычный Пыре лексикон. В последующие дни он убедился, насколько это иногда выгодно и удобно — притворяться не слишком сообразительным и чрезмерно самоуверенным мужланом, — и стал на всю катушку пользоваться этим.
Потом было еще много чего. Деревня Агнуль, например, где Иссканр услышал о странной смерти «лет эдак двадцать назад» одной тамошней семьи. Очень странная смерть очень обыкновенной семьи. Тем более странная, что господин Балхай, бывший нэррушский жрец, как выяснилось (это уже когда Иссканр попал в Нэрруш, что в Тайдонском округе), погиб точно такой же странной смертью.
Потом… Много всего было потом.
И вот теперь Иссканр шагает по Лабиринту, прислушиваясь к шепоту ветра в боковых коридорах и помахивая в воздухе рукой с огненным браслетом, чтобы разогнать тьму.
Теперь он знает ответ на свои старые вопросы. Он мог бы и не идти сюда — вот только с некоторых пор Иссканру начало казаться, что спрашивал он не о том, совсем не о том. И он пришел в Лабиринт, чтобы научиться задавать правильные вопросы.
Несколько таких вопросов уже щекочут ему нёбо. Но он бросает взгляд на неестественно отогнутый мизинец Фриния, на рывками — игрушка графенка! — двигающегося Быйцу, на призрачный силуэт Мыкуна, — и молчит, потому что время для этих вопросов еще не наступило.
А когда оно наступит, это время, когда оно горным барсом выпрыгнет на них из темноты, неплохо бы иметь наготове метательные ножи ответов.
Фриний останавливается, нервно поводит плечом:
— Привал. Будем считать, что ночевка.
Привал так привал, мысленно соглашается Иссканр. Самое время отдохнуть от воспоминаний — и заодно кое о чем разузнать здесь и сейчас.
Например, выяснить, кто вот уже несколько часов следует за ними по пятам?..
ЧАСТЬ ВТОРАЯНаемный шут, или «Сон чародея порождает…»
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Что тебе до царей,
что — до дальних морей?
Словно старый борец, покоритель арен,
ты теперь наблюдаешь за жизнью с галерки.
Только вот не кричишь: «Добивай же, скорей!»
Постепенно Лабиринт менялся, но Фринию, закованному сейчас, как в панцирь, в оболочку из боли и воли (того и другого примерно поровну, и неясно, что же возьмет верх), — Фринию было не до этих изменений. Он отстраненно отмечал, что коридоры стали пошире и что вот уже несколько раз они проходили через круглые зальцы с невысоким потолком, по-прежнему украшенными барельефами, — но что ему сейчас зальцы? что — коридоры?! Следовало любой ценой довести этих троих до цели — а там наконец можно будет расслабиться… да, можно будет, нужно будет!.. будет…
«Хватит! — одернул он себя. — Вспомни: «смешон намеревающийся осилить дорогу одним скоком». Пора остановиться, передохнуть. Да и есть хочется…»
Они как раз находились в небольшом зале, вполне подходящем для этих целей. Фриний обернулся к своим спутникам: «Привал. Будем считать, что ночевка» — и сам же мысленно скривился от собственной косноязычности и тотчас раздраженно отмахнулся: какая разница?!
Да никакой. Что старику этому трехсотлетнему, что дурню-Иссканру, что Мыкуну — нет им до слов никакого дела! И до Фриния — никакого, если не считать того, что спутники ждут, пока он, как балаганный фокусник, вынет из воздуха да положит в протянутые руки обещанное. Вяло, тяжело и огнисто ворочалось в животе невесть что. «Чужой, — подумал чародей. — Для них и вообще для всего мира я чужой — и ничего уже не изменится». Он смотрел на своих спутников: как тихой тенью сидит под стеночкой Мыкун, как вышагивает по залу угрюмый Быйца, как Иссканр, что-то пробормотав, направляется в один из боковых коридоров. Этот куда еще подался?! Впрочем, всё равно далеко не уйдет, дурак — но не настолько.
И никому, ровным счетом никому нет дела до…
Тяжелая ладонь хлопнула Фриния по плечу — он обернулся.
— Холодает, — сообщил Быйца, сверкая совиным оком. — И ветер… всё сильнее дует, между прочим. А ты тут стал врастопырку и потолком любуешься!
Он выжидательно оглядел Фриния, явно напрашиваясь на скандал. И получил бы, что хотел, но то ли во взгляде, то ли в интонации, с какой были произнесены обидные слова, чародею померещилось вдруг что-то невыносимо знакомое, что-то из прошлого, что-то…
— Так и будешь молчать? Дитё ж вон мерзнет, на ней же, кроме рубахи этой да штанов, ничего, считай, и нет. А здесь тебе всё-таки не то, что в низине, — холодно здесь! Или думаешь, если она слова сказать не может…
До Фриния наконец дошло.
— Что ты сказал?!
— Что слышал, — кудахтнул Быйца. — И постарайся со мной впредь разговаривать вежливо — седины нужно уважать, особенно такие, как у меня! — Он вновь поглядел вызывающе.
И чародей первым отвел взгляд («Неужели знает?!»).
— Думаю, впредь мы все будем вежливее и внимательнее друг к другу.
Горбун довольно кивнул:
— А начнем прямо сейчас, с нее. — Он указал подбородком и кадыком на Мыкуна. — Кстати, скажи, зачем ты решил выдать ее за мальчика?
Вместо ответа Фриний покосился в ту сторону, куда ушел Иссканр.
— Из-за него?! — закашлялся смехом старик. — Ну ты даешь!.. Парень не настолько прост, чтобы… Ладно, — махнул он рукой, — чем греться-то будем? У тебя наверняка ведь еще «игрушки» припасены, как раз на такой случай.
«Да, — теперь на дне Фриниевой души плескались облегчение вперемешку с благодарностью и злорадством. — Да, конечно! Когда я готовился, я не думал о „таком случае“, но… да, припасены!»
Из мешка он вынул лакированный человеческий череп, без нижней челюсти и без правого клыка в верхней, потом оттуда же достал памятную по прошлой ночевке свечечку, зажег ее, установил на полу, а сверху накрыл черепом. Быйца, похоже, знал, что к чему, крякнул себе под нос: «Вот та-ак даже…» — но возражать не стал.
«А пусть бы и возразил, — подумал Фриний. — Ничего другого я тебе предложить не могу», — и сам же испугался этих слов.
«Так — есть, пить, спать! Когда они уснут, я попробую что-нибудь сделать. Еще и Мыкун, Мыкунья эта, — раньше он старался даже думать о ней, как о мальчике, но теперь можно было не следить за собой, — навязали мне ее, навязали… а зачем — не знаю. Пока — не знаю», — добавил, как будто это что-то меняло. Достал из мешка лепешки и сыр, принялся кормить… «как же ее звать-то теперь? полудурой, что ли?»… Мыкунью, потом поел сам. Быйца пристроился в слоронке и тоже чем-то чавкал, причем чавкал как-то очень уж нарочито, вызывающе.
Иссканр до сих пор не вернулся.
«И где его зандробы носят?!»
Фриний взглянул туда, где чернел проем коридора, чем-то привлекший Иссканра.
Проема не было — одна сплошная стена, черная, гладкая, безответная.
Лабиринт постепенно менялся.
— Ки-иса, ки-иса! Хорошая какая! — Самый наглый, рыжий и упитанный из котов Борка-Шрама открыл один глаз и взглянул на протянутую к нему руку. Никто и никогда, даже выпив кружек пять коронной борк-шрамовской «беззвездной ночи», не назвал бы рыжего «хорошим»; о «кисе» и речи не идет.
Мгновение — малодушное, но очень короткое мгновение — Гвоздь даже размышлял, не предупредить ли. Жалко всё-таки. Если б кот хотя бы принадлежал Борку, а то ведь несправедливо: человек всю жизнь боролся с этими мяукающими негодяями, а теперь за них же наказание понесет (вот как только рыжий вцепится в графинькину ручку всеми своими втяжными когтями-скальпелями, так и понесет…).
Жалко, а что поделаешь? Да и не успеть уже…
— Госпожа! — вякнул, появляясь в дверях и понимая, что вот-вот случится непоправимое, Борк-Шрам. — Не надо, госпо!..
Кот зажмурился и выпустил когти. Провел ими по столешнице, довольно выгнув спину и вздыбив хвост. Графинины пальчики ловко прохаживались по его спине.
— Балаган бесплатный! — в сердцах прошептал Гвоздь. Следовало признать: последняя представительница славного рода Н'Адер умеет укрощать не только людей.
— …пожа! Пожалуйста, прошу вас!..
Она повернулась к побледневшему Борку-Шраму, продолжая ласкать кота:
— Что-то не так?
— Хвост-Трубой обычно… э-э-э… не очень-то приветлив с чужаками.
«Хвост-Трубой?! Чего-то я в этой жизни, кажется, не улавливаю», — подумал Гвоздь.
— Просто он принял меня за свою, ваш кот.
— О, госпожа, он вовсе не мой кот! Я борюсь с этими хвостатыми подонками уже несколько лет и… — Борк-Шрам заметил наконец Гвоздя, глаза его увеличились раза в два, а кадык смешно подпрыгнул вверх-вниз. Трактирщик махнул рукой: — Ах, что ж я вас-то на пороге держу, всякой чепухой забалтываю! Может, госпоже угодно чего-нибудь выпить? Для меня огромная честь…
— Ты знаешь господина Туллэка, врачевателя? — не слишком вежливо перебила его графиня. «А ты-то его откуда знаешь?» — удивился Гвоздь. Но уже мгновение спустя начал догадываться, складывая воедино фразы, события, лица…
— Разумеется, — кивнул Борк-Шрам.
— Тогда пошли кого-нибудь за ним, а мы с господином Кайнором пока подождем здесь.
«И с господином Айю-Шуном», — мысленно добавил Гвоздь, косясь на застывшего у дверей тайнангинца. Тот стоял настолько бесшумно и недвижно, что Борк-Шрам только сейчас заметил смуглокожего. Судя по выражению лица, трактирщик счел начало сегодняшнего дня неудачным.
«Просто ты не знаешь характера нашей маленькой Флорины. Всё еще только начинается».
Гвоздь, к собственному неудовольствию, уже успел как следует изучить нравы госпожи Н'Адер. После памятного (как сказали бы в какой-нибудь балладе, судьбоносного) разговора с графиней Кайнору позволили повидаться с «сотруппниками» — но лишь для того, чтобы собрать вещи и попрощаться. Чернявая не желала тратить время зря, она готова была тотчас отправиться в путь — и отправилась, прямо после обеда! И вынудила кучера гнать коней всю ночь напролет, пришлось попутчикам спать прямо в экипаже.