— Неплохо, да?
Карл кивает.
— Да. Спасибо.
Я кладу бутылку лимонада в холодильник, достаю два пива и направляюсь к Лене, которая до сих пор лежит на животе. Она спустила бретельки купальника с плеч, чтобы кожа загорала равномерно. Волосы у нее на затылке еще мокрые. На шее, там, где начинается спина, есть родинка, размером чуть меньше конфеты «M&M’s».
— Хочешь выпить? — спрашиваю я.
Лена поворачивает ко мне голову, снимает очки и смотрит сначала на меня, а потом на бутылки.
— Пиво?
— Холодное, — отвечаю я.
— Вы здесь вообще ничего другого не пьете?
Я сажусь на землю рядом с ней. Камни теплые.
— Карл пьет лимонный лимонад. Если хочешь, на тебя тоже есть.
Лена смотрит в небо. Может, она раньше была скаутом, знает все о движении солнца и умеет определять по нему время. Или всему этому Лену научил ее потрясающий парень, тот скалолаз. Показал ей, как строить домик из снега и забираться в один спальник вдвоем. Хотя я бы с удовольствием сам обучил ее всем премудростям, например, разводить костер из веток, читать следы животных, находить на небе созвездия.
— Сколько времени? — спрашивает Лена.
Вот как можно ошибаться. Ее парень на деле оказался пустышкой. Считает себя альпинистом, а сам понятия не имеет о простейших вещах, которые нужны для жизни на природе. Я смотрю на небо и проверяю положение солнца.
— Половина четвертого, — говорю я, — плюс-минус десять минут.
Лена морщит лоб, опускает голову и смотрит на меня поверх очков.
— Ты меня разыгрываешь.
— Нет. Меня отец научил. В детстве.
— Чем он занимается?
— Он был биологом.
— Был? А сейчас?
— Он умер. Восемь лет назад.
— Извини.
Какое-то время мы оба молчим. Я никогда не говорю об отце. Раньше мама все время пыталась обсудить со мной его смерть, мои чувства и тому подобный бред. Но у нее не получилось, и сейчас не получится. Он мертв, и болтовня о нем не вернет его.
— Я бы лучше выпила лимонада, — говорит Лена, даже не подозревая, как я рад, что она сменила тему. Она садится на полотенце и натягивает лямочки купальника на плечи. Капелька пота медленно стекает вниз по ее шее и исчезает в узком желобке между грудями.
Пока Лена не застукала меня за тем, что я пялюсь на нее, я встаю и приношу вторую бутылку лимонада из холодильника и бумажный стаканчик. Потом нахожу плоский ребристый камень, чтобы открыть им пиво, и делаю глоток.
— А сколько тебе лет? — спрашивает Лена, наполнив лимонадом стакан и выпив все залпом. Она снимает очки, будто хочет рассмотреть меня получше.
— Семнадцать, — говорю я.
— Масловецки сказал, тебе недавно шестнадцать стукнуло.
— Через пять месяцев мне будет семнадцать, — говорю я и твердо решаю всыпать Масловецки за такое. Интересно, что он ей еще обо мне рассказал.
— Не рановато ли для пива, а?
— Ты про возраст или про время?
— Про все. Я дождалась восемнадцати.
— Но ты же не здесь выросла.
— Нет, я выросла в городе. Но мама следила за мной, как надзирательница в тюрьме.
Лена еле заметно улыбается и ногтем отковыривает от бутылки кусок этикетки. Ногти у нее короткие, без лака, колец на руках нет.
— Я себя тут тоже как в тюрьме чувствую, с той лишь разницей, что моей матери все равно, чем я тут занимаюсь.
Я выпиваю полбутылки пива. Если Лене это не нравится — ее проблемы.
— А где она?
— Путешествует. Она певица.
— Серьезно? Оперная?
— Джазовая.
— Круто. Я ее знаю?
Я пожимаю плечами.
— Скорее, нет. У нее есть два диска, но они плохо продаются.
— Как ее зовут?
— Она поет в группе.
— Да скажи же, наконец.
— «Betty Black and the Emerald Jazz Band».
Лена смотрит мимо меня, высоко поднимает брови и закусывает губу. Потом медленно качает головой.
— Нет, никогда не слышала.
— Неудивительно.
— Я люблю джаз.
Я молчу. Лене вовсе не обязательно знать, что я ненавижу джаз. Вдруг ее парень любит джаз. Или даже играет на каком-нибудь модном инструменте, саксофоне или трубе, например. Я замечаю, что все это время складываю пирамидку из камней, прекращаю ее складывать и опрокидываю в себя оставшееся пиво.
— А тебе? — спрашиваю я через какое-то время.
— Что мне?
— Сколько тебе лет?
— У женщин такое не спрашивают.
— Прости.
Лена смеется.
— Шутка. Девятнадцать.
— Без подстав? Я хотел сказать — правда?
— А что? Я выгляжу на сорок?
— Нет-нет, не в этом дело.
— Расслабься. Ты не силен по части шуток, да?
Я пожимаю плечами.
— Просто жизнь тут не слишком веселая.
— А по мне — ничего. Деревня. Садовое хозяйство. Даже озеро. И приятная компания, разумеется.
Лена улыбается мне, наливает себе лимонада в стакан и завинчивает крышку бутылки. Бутылка опрокидывается, я хочу поймать ее и хватаю Лену за запястье. Две или три секунды я держу ее руку.
Целая вечность.
В какой-то момент я отпускаю руку. Я плохо понимаю, что со мной происходит потом. Я наклоняюсь вперед и хочу поцеловать Лену, но она отодвигается от меня и говорит что-то вроде «ой». Полный идиот, я еще и глаза умудряюсь закрыть. Когда я их открываю, я вижу лицо Лены, на котором читается удивление и, что гораздо хуже, веселье.
Время останавливается. Ситуация настолько глупая, что мне даже становится нехорошо. Я вдруг чувствую, что голова горит, возвращаются боли, о которых я уже успел забыть.
Лена насмешливо улыбается, потом встает.
— Пойдем купаться. Тебе сейчас нужно охладиться.
Она кладет очки на полотенце и идет к озеру.
Я весь горю. Пот стекает со лба в глаза. Больше всего мне хочется провалиться сквозь землю. Голова болит так, будто Лена каждую новую секунду бьет по ней дверью.
— Вставай, идем! — кричит Лена. Ее голос доносится до меня словно откуда-то издалека. С другой стороны Гранд-Каньона.
Я встаю, подхожу к Карлу, отбираю у него журналы и коробку из-под печенья, закрываю ее, выливаю воду из тазика. Надеваю кроссовки, обуваю Карла в сандалии, складываю пляжный зонтик и беру его под мышку. Я вешаю себе на плечо сумку с моей одеждой, в одной руке у меня холодильник, в другой — Карл, которого я тяну вверх по дороге.
Карл спрашивает, куда мы идем, но я не реагирую.
Лена что-то кричит, но я ничего не понимаю.
Будто кто-то бьет мне по голове молотком. От яркого дневного света нестерпимо режет глаза. Я снимаю с Карла его идиотские очки и надеваю их на себя. Дорога крутая, из-под ног летят камни. Карл все время спотыкается, мне приходится тащить его за собой, как одряхлевшего от старости осла.
Тук-тук припаркован под единственным в радиусе сотни метров деревом. Я загружаю в кабину холодильник, зонтик, сумку, таз и Карла, сажусь на мопед и завожу мотор. Пока я трогаюсь, я вижу Лену в зеркале заднего вида. Она прыгает на одной ноге, потому что успела надеть только один ботинок, а другой держит в руке. Она останавливается и размахивает в воздухе обеими руками.
Я жму на газ.
И вот уже в зеркале виден только столб пыли.
17
Дома я загоняю Карла в душ. После чего сажаю его на табуретку в его комнате и даю обклеивать стену. Он абсолютно растерян и молчит, но сейчас мне все равно. Я выпиваю пиво на кухне, потом еще одно на веранде. От пота жжет глаза, и я закрываю их, но сразу открываю, потому что перед глазами стоит недавняя сцена с Леной. Я пинаю ногой перила, которые настолько прогнили, что одна из деревяшек надламывается. После второго пинка стойка складывается пополам, перила опрокидываются и падают на газон. Я швыряю им вслед пустую бутылку, и хотя вместе с ней я запускаю в воздух всю свою ярость, она не разбивается. И гребаное небо все такое же безоблачное, а эти чертовы пчелы жужжат так, будто ничего не случилось, будто сегодня я не выставил себя полным идиотом, законченным дебилом, абсолютным лузером. Я изрыгаю проклятья в осточертевшую мне пустоту, сметаю рукой со стола карточки «Мемори» и возвращаюсь на кухню. Третья бутылка отвратительна на вкус. Но я все равно выпиваю ее. Я больше не могу находиться в доме и бегу к сараю, где стоит тук-тук. Я отвожу его подальше, чтобы Карл не услышал, как я завожу мотор. И уезжаю.
Жара не спадает. Над дорогой висит слой мерцающего воздуха. Мне кажется, что я еду в бесконечном туннеле из света. Голова — как шар, который вот-вот взорвется. Хотя я выпил немало пива, во рту пересохло, а встречный ветер не холодит кожу, каждый сантиметр ее по-прежнему горит.
Внезапно мне становится так плохо, что приходится остановиться и лечь на землю. Перед глазами все мелькает, телефонные столбы извиваются, провода вздымаются, как волны на море. Я закрываю глаза. Надо хоть немного отдохнуть, тогда через пять минут мне станет лучше, и я поеду дальше. Всего пять минут.
Я лежу в лодке и качаюсь на волнах. Вокруг тишина, даже плеска воды не слышно. Ветер стих. Не жужжат мухи. Чайки не кричат. Через некоторое время откуда-то снизу раздается шепот. Оказывается, рыбы могут разговаривать. Слова поднимаются вверх, как пузырьки воздуха, и разрываются в моей голове.
— Идиот.
— Придурок.
— Тупица.
Надо мной плывет лицо Лены, и я вытягиваю губы, чтобы поцеловать ее, но вижу перед собой вовсе не Лену, а Вилли. И Отто. И еще Курта. Я хочу наорать на них, чтобы они убирались отсюда, но рот не издает ни звука, а когда я пробую подняться, понимаю, что не могу. Даже пальцем пошевелить не могу.
Что-то ударяется в мою ногу. Я открываю глаза. Все слишком светлое. Я снова закрываю глаза.
— Эй! Просыпайся!
Еще один удар по ноге.
Я приоткрываю глаза. Свет прямо как ленточная пила, вгрызающаяся мне в череп.
— Все в порядке?
Я узнаю голос.
— Где Карл?
Надо подумать.
— Дома, — отвечаю я, как только начинаю смутно вспоминать случившееся.
Кто-то берет меня под руки, и вот я уже лежу на твердом полу крошечной темной комнатки. Я слышу р