НЫЕ
Тигра и звездочка
Чтобы подготовить для дочки все, что ей потребуется на выходные у бабушки и успеть приготовиться самой, пришлось мчаться домой на такси.
— Вы, милая, чокнулись! — Марина с удивлением смотрела на сероглазую особу, которая, постепенно вырастая из девчушки во взрослую женщину, вот уже тридцать пять лет дарила ей из зеркала свои встречные взгляды. Такого выражения лица у этой особы не было еще никогда!
— Вы просто чокнулись!
Годы одиночества приучили Марину к той простой мысли, что нет лучше собеседницы, чем ты сама. Полное взаимопонимание и «скромность гарантируется».
«А как долго молчал и подбирал слова, чтобы выразить вежливое недоумение господин Дольцман! Еще бы: год дожимать этого осторожного, аккуратного и въедливого немца на подписание контракта, освободить всю субботу для презентации проекта и вдруг — перенос на целую неделю, за которую в этой стране может произойти все, что угодно.
А из-за чего вся эта суета, Марина Ивановна? Из-за кого сломан тот прочный, наконец-то устоявшийся порядок, созданию которого вы отдали почти десять лет и столько сил. Порядок, в котором не осталось места только двум вещам: отдыху и развлечениям. В котором даже вашему ребенку полностью отведен всего один день в неделю, а вашему мужчине — две встречи в строго определенные дни. Так из-за чего? Только не повторяйте ту ерунду, что несли деловым партнерам. Ах, вы собрались на охоту?! И с кем? С Президентом? Премьер-министром? Ну, хотя бы, с одним из ваших перспективных клиентов? Уж вам-то хорошо известно, что настоящий бизнес зачастую делается не в офисах. Так с кем, с кем? Да…
Так, а теперь три шага назад, чтобы поместиться в зеркале целиком. Вряд ли ваш напарник по предстоящей охоте обратит особое внимание на совершенство вашего макияжа. Скорее, в своей обычной манере, бесцеремонно пощупает вашу куртку, достаточно ли прочна и тепла, и покрутит вас на месте, неодобрительно глядя на слишком тесные джинсы. Запросто может и последовать вопрос типа: «А теплое белье одела?».
Ох уж эта его бесподобная манера общения! С любым человеком на любые темы он разговаривает откровенно, не затрудняясь в выборе слов, так, будто знаком с ним тысячу лет. И смотрит в глаза, словно заглядывая куда-то вовнутрь.
— Видишь ли, хомо сапиенс с его фантазиями и хитростями давно научился скрывать свою истинную сущность. И порой только в самой глубине можно прочитать первозданную информацию, кто он: настоящий человек, или разукрашенная цивилизацией скотина.
И все это — без чванства, с искренним интересом вцепляясь в незаурядного собеседника и с детской непосредственностью восхищаясь людьми, которые что-то знают или умеют лучше него.
А вы помните, Марина Ивановна, как спокойно и конкретно он ответил на вопрос, с чем связаны его столь участившиеся визиты к вам в офис?
— Ты мне нравишься. Ты не только красива, ты интересна и потрясающе сексуальна. Согласись, что все это вместе встречается не часто? А самое главное: ты вызываешь у меня не просто желание, а нежность. Огромную нежность. И я очень постараюсь, чтобы ты стала моей.
Это могло бы дать старт очень красивому роману. В конце концов, ваши отношения с Николаем стали столь обыденными и заорганизованными не только по вашей вине. И уже сегодня отчетливо просматривается перспектива того финала, который обычно оформляется банальной фразой: «Давай останемся просто друзьями…»
Могло бы… Но только не с этим человеком, абсолютно чужим в вашем мире и ничуть не похожим на мужчину вашей мечты.
— Ну и как ты себе его представляешь, свой идеал?
— Умный.
— Тут я подхожу однозначно.
— Ну, ну… Очень обеспеченный.
— А вот тут, пока служил родному государству, был полный пролет. Теперь, правда, есть перспективы…
— Романтичный.
— Что под этим понимать? Вздохи при луне, свечи-хрусталь-шампанское?
— Не упрощай. И не должен быть консерватором в сексе.
— Последний пункт идем проверять немедленно! Вдруг я в этом вопросе не потяну, надо сразу определиться.
— Да ну тебя! Давай серьезно. Извини, но я не воспринимаю тебя как возможного любовника или мужа. Как друга — да.
— Извини, но я не гожусь в подружки. Я-то вижу в тебе прежде всего женщину, как минимум — любовницу. И если я хоть что-то в женщинах понимаю — любовницу потрясающую…
Вот так. А сегодня он позвонил в офис и, будто продолжая начатый разговор, спросил:
— Ты готова?
— К чему?
— Так мы же сегодня на охоту едем.
— Кто — мы?
— Мы с тобой. А остальных ты пока не знаешь, на месте познакомишься.
— Если это шутка, то спасибо, немного развлек.
— Охота на кабана шуткой быть не может. Это зверь серьезный.
— Ты с ума сошел?
— Я — нет. А вот у тебя уже хорошо просматриваются нервное истощение и приближающаяся шизофрения. Так что, или немедленно соглашайся, или будешь потом в палате для тихих дурочек перекладывать папочки и звонить в табуретку. Ну так что?
— Через двадцать минут у меня первая встреча. Потом — еще целая куча. В субботу…
— А в понедельник — психиатр. Послушай: раз в жизни можно совершить авантюрный поступок? Вообще: лучше жалеть о сделанном, чем об упущенном. Так что, посылай их всех… давай, я продиктую куда посылать, а ты запиши на бумажке, чтоб не забыть. И в тринадцать мы за тобой заезжаем.
Вы помните, Марина Ивановна, что вы хотели ему ответить? А что вместо этого ответили?
— И как мне одеваться?…»
Сергей, зайдя в квартиру, первым делом обратил внимание на стоящие у порога пластиковые пакеты.
— Сугубо женские причиндалы в каком?
— В этом.
Он выложил на пол содержимое остальных и быстро сократил их количество с трех до одного.
Ее полевой наряд критике не подвергся.
«Ай да я! Прирожденная охотница! «И Марина с достоинством улыбнулась.
А теперь, стоя за триста километров от своей квартиры, перед зеркалом в тесной армейской каптерке, она просто хохотала в полный голос. Новые голубые кальсоны с начесом, так напоминавшие фланелевые панталоны советских времен, в сочетании с самой настоящей тельняшкой, смотрелись потрясающе. И хотя сейчас все это спряталось под очень ладным камуфляжным костюмом, Марина продолжала смеяться. Широкий ремень обнял талию. Ноги, мгновенно согревшись в теплых грубых шерстяных носках, впрыгнули в прорезиненные сапожки. «Так, а теперь — пятнистая кепи. Ну-ка, попробуем чуть набекрень… Нет, лучше прямо. Ой, а вон — берет. Цвет какой интересный: то ли темно-красный, то ли малиновый. Жаль, чуть великоват… Маринка, как ты хороша, тебе все идет!»
Веселое настроение и чувство необычной свободы переполняли сердце. Зеленые ворота с нарисованным российским флагом, захлопнувшиеся за их машиной на КПП, как будто отсекли всю прежнюю жизнь.
В дверь осторожно постучали. Наверное — Михалыч, здоровенный, пожилой, но постоянно краснеющий, словно девица, мужик. Старшина Вселенной, как его назвал Сергей.
— Извините, вас ждут у командира… Вы хотите берет? Давайте, я вам подходящий найду, только камуфляжный. А краповый вам нельзя.
— Почему?
— А… дичь испугается, вот! Этого цвета все звери боятся.
— Ого! — восхитился Андрей, командир части, в которой переодевали самую крутую участницу предстоящей охоты, — Звезда спецназа! — Скосил глаза на Сергея и весело, но непонятно добавил, — сечешь, Тигра?
На дощатом, застеленном клеенкой столе в эмалированных мисках дымился горячий бульон с кусочками мяса, кружочками нарезанных крутых яиц и листочками петрушки. На картонных тарелочках поразложена закуска. Марина поймала себя на мысли, что розовое сало, соленые огурчики на горках квашеной капусты, пучки зелени на ломтях отварного мяса и обжаренные колбаски — все это вызывает у нее восторженное умиление. Почти как у иностранки, приглашенной на фольклорный фестиваль.
«Иностранка и есть. Сублимированная лапша, гамбургеры, чизбургеры, пицца. И бесконечные макароны — потому что быстро…»
Кроме Сергея, мужчин было пятеро. Андрея и старшину, который привез их сюда на военном уазике, она уже знала. Остальные только что представились. И уже шутливое это представление и понятные порой только им самим комментарии показали, насколько близки они все между собой.
— Олег, он же Трак.
— Александр, он же Чингачгук.
— Он же Лимончик, — басом проворчал кто-то.
— Да ну вас! — Александр, дружески подпихиваемый локтями соседей по столу, смеялся вместе со всеми.
— Анатолий. Страшный Ужас.
— Ой, что-то непохоже.
— А вы на него посмотрите, когда он с похмелья!
— Так он же сказал, что вообще не пьет!
— Вот поэтому никто на Земле и не видел Самого Страшного Ужаса.
— Марина, а у тебя в детстве какое-нибудь прозвище было?
— Кличка? Ни-ког-да! Я, к вашему сведению, Сергей Николаевич, всегда была воспитанной девочкой из хорошей семьи.
— Это хорошо, что воспитанной. Мы невоспитанных не любим. А вот насчет клички, или — для культурных девочек — персонального позывного…
— Отныне и навсегда нарекается Звездой Спецназа! — торжественно провозгласил Андрей. — Для своих — Звездочка. Новому члену нашей команды вручается личное оружие: нож охотничий. Целуйте клинок и вешайте его на ремень. Вот сюда. Серега, поддержи Звездочке брюки, пока ремень расстегнут и руки заняты. Готово? Салют!
Пробка от шампанского, ударившись в круглое бревно потолка, срикошетила к печке. Желтоватая шапка ароматной пены поднялась над краями алюминиевой кружки.
«Ну, давай, Звезда Спецназа! Не посрамим наш пол и рекламный бизнес!»
— Ой, какое холодное! Вот схвачу ангину и кончится моя охота.
— Ангина — болезнь горожан. А в лесу даже воздух лечит. Главное, закусывай хорошо. А то разбуянишься и будет нам продолжение «Особенностей национальной охоты».
Печка трещала настоящими березовыми и сосновыми дровами. Мужчины вышли покурить и сквозь приоткрытые двери избы доносились обрывки их жаркого спора.
— С утра зверь чуткий. Еще от ночи не отойдет. Пусть на кормежку встанет. К тому же приморозит за ночь, листья шуршать будут, как жестянки. А часикам к десяти все отволгнет.
— А чего тебе шуршать? Встал на номер, отопчи площадку и стой. Зато загонщикам — самое то. Не орать, как в тот раз, когда кабан от вас, как истребитель на форсаже просвистел, а потихоньку идти. Покрикивай, да шурши, сколько хочешь…
— Точно. Вы бы еще с обеда предложили загон начать. Забыл прошлый год, как ночью подранка добирали? По деревьям лазить не разучился?
Дружный смех перекрыл еще какие-то слова.
Марина, разрумянившись от шампанского и ненавязчивого, но явного и восторженного внимания, пытала Старшину Вселенной, возившегося возле печки с какой-то железкой.
— А почему Олег — Трак? Это ведь такая железяка от гусеницы?
— Вы его кулаки видели?
— О, да!
— Кто с ним в спарринге работал, говорят, что если получить по башке танковым траком, то легче будет.
— А чего все смеялись, когда Сашу Лимончиком назвали?
— Вот он узнает, что я вам рассказал…
— Они же сами его так назвали! Ну, Михалыч, миленький. Вы же такой добрый. Вы же знаете, что женщина от любопытства умереть может.
Лесть сработала безотказно.
— В первой командировке его Чингачгуком прозвали…
— В какой командировке?
— В Чечню. Мы в январе заходили. Бойня жуткая была. Где свои, где чужие — не разберешь. Грязища. С водой напряженка. Если снегу где наскребешь, так быстрей — топить для питья. Куда там мыться, стричься! Обросли… А он косичку такую себе соорудил, как у индейца. Вот и прозвали. А осенью, на третью замену уже, попали наши пацаны в заваруху. Нужно было через площадь проехать, где чеченцы митинговали. Наши по краю поехали, а толпа — к ним. Окружили. Бабы и старики бронетранспортер отсекли, под колеса лезут. А мужики на машину поперли. И, под шумок, раз — в кабину. Водиле пистолет в бок: «Поедешь с нами». Толпа перед ними расступается, а перед БТРом стеной стоит. Александр видит такое дело, достает две «лимонки» — это гранаты такие, Ф-1, точно по виду — как лимоны зеленые, только бока на квадратики нарезанные. Чеку у одной и другой выдернул — и на толпу. Те расступаются, орут, бабы их галдят. Плюются, проклинают, а руками трогать боятся. Так он до машины и дошел. На подножку запрыгнул, гранаты — боевикам в нос: «Катитесь, на…, - ну в общем, — уходите. Я без своих пацанов в часть не вернусь!». Те вылезли, а он на капот верхом сел, гранаты в руках, и едет. Так и вышли. Им вслед из пистолета постреляли, одного солдата в ногу зацепили. Но это мелочи. Спас он мальчишек. Но протрясло его, конечно, потом. Отходняк был — ой-ой-ой! И после этого у него такой пунктик образовался: лимоны не любит. Видеть не может. И нет бы втихую это дело переживать, а он проговорился как-то. И готово — Лимончик! Народ-то у нас — хлебом не корми, дай поприкалываться.
— А Страшный Ужас?
— Это у него присловье такое. Я сам не видел, ребята рассказывали. Их взвод на окраине Грозного духи зажали. Влезли на их волну и давай пугать по рации: «Сдавайтесь, или мы вам то сделаем, это сделаем…». А он им: «Да вы что? Ну прямо страшный ужас!».
— Так. Остались ваш командир и Сергей.
— Командира в двух последних командировках военным комендантом назначали. А комендант в своем районе — царь и бог. Вот Царь и остался. А Тигра… Вы его лучше сами спросите.
На этот раз уговоры не помогли. Да и охотники, на ходу доспоривая и поддразнивая друг друга, стали возвращаться в избу.
Марина, подставив разгоряченное лицо легкому, пахнущему палой листвой ветерку, слушала лес. Шорох оставшихся на деревьях листьев был совсем не таким, каким он бывает летом. Не нежный шелест мягких, живых и упругих ладошек, а тихий скрежет и похрустывание трущихся друг о друга мертвых бурых пластинок. Изредка потрескивали сучья или отслаивающаяся кора. Подала голос какая-то припозднившаяся пичуга.
Резко пахнуло холодом и, подняв голову, Марина увидела над собой изумительной чистоты небо. Яркие, словно умытые, звезды заполонили все темно-фиолетовое пространство над зубчатой стеной лесных великанов.
— Хорошо. Просто невероятно хорошо! Я никогда не видела столько звезд сразу!
— Это ты про нас?
— Ну вот, пришел поручик Тигра и все опошлил! Слушай, а почему тебя так прозвали?
— Видишь: тельник полосатый и на кабанов люблю охотиться.
— Вы здесь все — хищники полосатые. Не хитрите уважаемый, и не виляйте хвостом. А то я вернусь в избу и предложу перекрестить вас в Лиса. Ну, скажи…
— Да, прозвали и прозвали. Это же не всегда по какому-то случаю. Пошутил кто-то, вот и прилипло. Холодом как потягивает… пошли к ребятам.
Сергей повернулся и пошел к зимовью.
— Первый раз слышу, как ты врешь. Очень неуклюже получается и неприятно. Так было легко и хорошо, а теперь ты будто стенкой меня от всех вас отгородил. Остальные ведь знают друг о друге все?
Он остановился. Повернулся к ней. И из холодной темноты ледяным душем пролился бесстрастный голос.
— В феврале девяносто пятого в Черноречье «духи» двух ребят ночью утащили с поста. Молодые были, первогодки. Заснули, наверное. Утром мы их нашли. Истерзанные, как будто их сумасшедший мясник разделывал. У одного член отрезанный на лоб пришит и надпись вырезана: «Это слоник». А на следующую ночь уже мы к этим волкам в гости отправились. Нужно было подходы найти к кварталу частных домов, который они контролировали. Там в садике один домик маленький стоял. А возле него — часовой. Тоже молодой пацан и тоже носом клевал. Я его снял тихо. Вошел в дом, а на полу восемь человек спят… Царь потом ругался, ругался, что нам такая удача подвалила, а мы ни одного «языка» не привели. «Ты, — говорит, — как тигр уссурийский. Тот, пока всех волков в своем лесу не передавит, не успокоится.» А в конце рукой махнул: «Хотя, я бы и сам после этих «слоников» не удержался. Ладно, иди, Тигра!». Вот так и окрестил.
— Ты их всех убил?
— Всех. Тебе нужны подробности, как я это сделал? Тебе рассказать, как ведут себя люди, которых ты убиваешь? Или как выглядит горящий город, заваленный трупами? Не только боевиков и солдат — стариков, женщин, детей…
— Сережа, остановись! Не нужно быть со мной таким… До меня только дошло: ты не себя щадил. Ты меня хотел уберечь и мой праздник… Я представить даже не могла, что тебе придется вспоминать такое. Прости, пожалуйста. Михалыч так легко про все это рассказывал, мол, прошло — и слава Богу. А ведь это — кровь, и смерть, и боль. А я влезла… прости. Вот почему вы все, как братья родные. Но просто удивительно, я бы в жизни не подумала, что каждому из вас пришлось такое пережить, настолько все ребята простые и веселые.
— А чего нам выделываться? Мы и сами себя и друг друга во всех видах видели. В бою и в грязи, в геройстве и в отчаянии, при параде и с полными штанами под минометным обстрелом. Цена каждому там была определена. Как щеки не надувай, здесь к этому ничего не добавишь. А веселые… Ты знаешь, как мы все, от костлявой увернувшись, теперь жизнь любим? Ты видела, как ребята едят и пьют? Водочку тянут с расстановочкой, с выдохом. Бутерброды сооружают: рассмотрит со всех сторон, полюбуется, травкой какой-нибудь украсит и, не спеша, — в рот. Не жрут на скорость, а наслаждаются.
— А с женщинами?… — уловив, что голос Сергея потеплел после ее бурного и виноватого монолога, рискнула пошутить Марина.
— От женщин отбоя нет. Ваша сестра настоящих мужиков за версту чует. Есть, правда, экземпляры с испорченным обонянием. Но это — от долгой жизни в большом городе. Облучение, задымление, деловое очумение. Но мы и здесь не спешим. Ведь если ты в чистом лесу, на свежем воздухе, после сытного ужина и пары рюмок разговариваешь с симпатичной женщиной, то ты скорее жив, чем мертв. А?
Последняя мысль, которая пришла к ней перед сном, была совершенно неожиданной:
— А ведь он не просто убивал. Он был готов и сам умереть. За солдатика, даже имени которого не знал. Что же он сделает с тем, кто поднимет руку на его жену или ребенка? Помнишь того подонка, что лапал тебя в подъезде, не удовольствовавшись отнятой сумочкой? А если бы рядом был Сергей… Стоп-стоп-стоп! Марина Ивановна, милая, а причем здесь вы? Кто вы ему?
Запоздавший ноябрьский дождь слизнул почти весь снег, выпавший было в конце октября. Кое-где остались грязновато-белые островки, прихваченные корочкой льда, но они своим жалким видом лишь наводили уныние. И только ночной морозец хоть как-то украсил полянки, рассыпав замысловатыми белыми дорожками на черно-буром ковре опавших листьев мелкие хрусталики инея.
Влажный холод на ходу пробирался под полы теплой, пятнистой, как и все ее одеяние куртки, лез в рукава, румянил щеки. Да!.. В той одежке, в которой она собиралась покорять дремучий лес и охотиться на свирепого вепря, цокать бы сейчас зубами со скоростью хорошего барабанщика.
— Бр-р-р!
— Говорил я тебе: не поддавайся на провокации. Водочка, она обманчиво греет. Только сосуды расширит, тепло из организма выбросит и все. Лучше бы еще чашку бульона выпила.
— А где ты был, когда они мне разъясняли, что кабан только на свежий запах идет. Причем, видите ли, «охотникам пить нельзя, им стрелять». А я должна жертвовать собой ради общего успеха!
— Хорош, алкашик, наивной прикидываться. Ужас, посмотрели бы на тебя утром твои великосветские друзья. И ладно бы шампанское…
— В жизни всегда есть место авантюре!
— Молодец, усвоила… Ну вот мы и пришли.
Выбрав место, с которого хорошо просматривалась широкая поляна, переходящая в просеку, Сергей быстро расчистил его от жесткой, неперепревшей листвы, от похрустывающих прутиков. Полукругом воткнул несколько жердин по обе стороны от красивой развилистой березы. Заплел их дубовыми, еще сохранившими листья ветками. Сзади темным буро-зеленым частоколом торчал какой-то куст. На таком фоне, да еще и за импровизированным плетнем, охотник в камуфляже становился невидимкой. Зато сам он мог видеть все, что происходило на линии огня и стрелять свободно.
Встав за березу, Сергей несколько раз, плавно скользя то в одном, то в другом направлении и вскидывая ружье к плечу, проверил, насколько удобна оборудованная позиция. А затем, постелив под березой офицерский плащ-накидку, уложил на него сложенный вдвое пуховый спальник.
Марина, прогулявшаяся за группу деревьев неподалеку и решившая тихонько подкрасться к Сергею, замерла. Его невероятно легкие, бесшумные, пластичные, и в то же время угрожающе-хищные движения напомнили ей какой-то первобытный охотничий танец, то ли увиденный в каком-то фильме, то ли дремавший в ее подсознании со времен Великой Праматери.
— Хорош прятаться, диверсантка, — не оборачиваясь, сказал Сергей, — я тебя давно услышал.
А потом они сидели, прижавшись спина к спине, чувствуя тепло друг друга, и шептались, повернув головы навстречу.
— С чего вы взяли, что кабан там пойдет, где вы стоите? Лес большой, а вас на номерах всего четверо.
— У зверя свои тропы есть. Мы этот лес хорошо знаем. Плюс — опыт, знание повадок, интуиция…
— Но временами приходится все-таки на деревьях сидеть…
— Михалыч разболтал?
— Сама подслушала!
— Ну ты даешь! Все больше убеждаюсь, что ты — наш человек, Звездочка! — тихо засмеявшись и протянув руку назад, он слегка шлепнул ее ладонью…ну, в общем, чуть повыше подстеленного спальника.
— Что за вольности, — шепотом возмутилась Марина, — немедленно извинись.
— Хорошо. — И он, все так же, не разворачиваясь, ласково погладил то место, куда попал шлепок.
Марина решительно вынула из ножен свой подарок, повернулась к Сергею и, обхватив его за плечи одной рукой, другой поднесла сверкнувшее лезвие к носу нахала:
— Вот! Видел?!
И что-то произошло. Взбесившаяся земля крутнулась под ней, мелькнул зеленый спальник, белые стволы берез… Нож выпрыгнул из руки и куда-то исчез. В широко распахнувшихся глазах закружилось бездонное небо и тут же исчезло: его лицо, его глаза — глаза Тигра — оказались слишком близко. Огненные жесткие ладони…а губы…невероятно нежные, как у ребенка…
— Отвернись! — она, злясь на себя и чуть не плача, натягивала эти нелепые кальсоны и психовала, пока не справилась, наконец, со ставшими вдруг непослушными пуговицами на камуфляже.
Он, поправив свою одежду за те секунды, пока она приходила в себя и пыталась сообразить, что же, собственно, произошло, сидел рядом, покусывал травинку и смеющимися глазами смотрел на ее битву с обмундированием.
Сердито шлепнувшись на спальник и обняв колени, Марина повернулась к Сергею спиной. Но, чтобы говорить, волей-неволей пришлось повернуть голову. «Нет, ну до чего нахальная и самодовольная физиономия!»
— Уясни сразу… Вот-вот, по военному, у-яс-ни: это еще ничего не значит. Просто скучающая и подвыпившая женщина позволила себе украсить отпуск еще одной авантюрой. В конце концов, у меня есть близкий человек и…
— Самый близкий человек у тебя сейчас — это я. Любой другой — не ближе пятисот метров. И если ты врешь сама себе, то это — дело твое. А я не обязан тебе верить. Я знаю, что ты хочешь меня сейчас еще больше, чем десять минут назад. И мне наплевать на то, существуют ли в твоей жизни еще какие-то мужчины и куда ты их всех теперь денешь — он встал на колени и обхватил ее плечи крепкими ладонями.
Марина попыталась самолюбиво дернуться. Возмутившаяся гордость бушевала, и уже подыскивался наиболее ядовитый вариант ответа. Но, пробежавшись поцелуями по щеке, по шее, вниз…, он вдруг вцепился зубами в куртку на ее груди и голосом Шер Хана прорычал:
— Это моя добыча!
А она, сладострастно-мстительно вцепившись ему острыми наманикюренными коготками в голову, ответила:
— Это мы еще посмотрим, — и, не выдержав его умильно-покорного взгляда, наконец, улыбнулась.
— Где мой нож? — Марина осмотрела все закоулки их скрадка и теперь недоуменно шарила глазами по сторонам.
— Вон.
Нож ушел чуть ли не до половины лезвия в ствол старой березы, стоявшей метрах в пяти от них. И деревянная ручка выглядела обыкновенным сучком, только со странным, тонким и отливающим синевой основанием.
— С оружием, друг мой, как и с мужчинами, надо обращаться умеючи.
С трудом раскачав и выдернув нож, Марина сунула его в ножны и, вернувшись на место, небрежно ответила:
— Это — верно. Только с чего ты взял, что у нас с тобой все произошло по-твоему, а не по-моему? Может быть, ты только чуть поторопил события?
Он беззвучно рассмеялся и, теперь уже голосом волка из ее любимейшего мультика «Серко», насмешливо ответил:
— Ага!..
Марина сгребла его за грудки и замерла, долго-долго, пристально-пристально глядя ему в глаза.
«Что там, за этими искрящимися зрачками? Как прочитать те таинственные письмена, которые расскажут мне, кто ты? Легкомысленный искатель приключений, убивающий сердца несбывшимися надеждами? Или тот человек, о существовании которого я просто не подозревала, кого я не пускала в свою жизнь, забив голову лощеными героями Санта-Барбары?».
— Тихо! — практически неслышно шепнул он и, сжав ее руки своими, помешал ей шевельнуться.
Теперь услышала и она: кто-то шел по лесу мелкими семенящими шагами. Как модница в длинной и обтягивающей колени юбке.
Сергей скользнул к ружью, одним неуловимым движением подхватил его и встал за ствол березы. Медленно-медленно выдвинулся вправо и повел стволом. Потом вдруг оглянулся и нетерпеливо махнул ей рукой, показав место рядом с собой.
Марина сообразила, что нужно сделать: на четвереньках, затаив дыхание, подкралась к «плетню», и чуть привстав, стала смотреть в небольшой просвет между прутьями.
Шур-шур. Шур-шур-шур.
И прямо перед ней, метрах в пятидесяти, так неожиданно, что она чуть не вскрикнула, вышел серебристо-черный зверь. Ничего в нем не было страшного. Одно только название: вепрь! Просто большая, горбатая свинья.
— Тах-х-х!
Звук выстрела толкнул Марину и громовым раскатом прокатился по лесу. Ветерок быстро снес этот гул назад. Но вслед уходящему звуку накатился новый. Это был не визг свиньи, а яростный хрип умирающего и осознающего свою смерть Зверя.
— Тах-х-х!
И хрип оборвался, перейдя в быстро замершее утробное «У-у-у».
Марина вскочила в полный рост.
Кабан лежал на боку, вытянув ноги, которые еще мелко-мелко подрагивали.
Но ее захватило не чувство жалости, а какой-то дикий, совершенно первобытный восторг.
— А-а-а! — Она запрыгала, захлопала в ладоши, сорвала с себя берет и, размахивая им над головой, завопила на весь лес, — А-а-а! Вот мы как! Вот мы всем! Мы — самые крутые охотники в наших джунглях!
Сергей, мгновенно перезарядив ружье и не спуская глаз с кабана, смеялся, наслаждаясь ее буйством. Но, почувствовав, что, вконец заведясь, напарница собралась бежать к убитому зверю, он поймал ее за рукав куртки и притянул к себе.
— Нельзя сходить с номера до сигнала «Сбор». И подходить нужно осторожно. Если подранок, или контужен пулей, может такое учинить, что и деревья не спасут!
А какие жуткие клыки оказались у этой «свиньи»!
И какое было жаркое!
— Шампанское — гражданским мадамам! А звезды спецназа пьют только водку!
И еще целую кучу смешных глупостей наговорил ее заплетающийся язычок! И сияли глаза новых друзей, перецелованных ей в приливе самых нежных чувств на брудершафт!
А потом мужчинам вдруг стало душно в тесной избе, и они, прихватив свои пуховые спальники, отправились ночевать на свежем воздухе, в дырявом дощатом сарае.
А Тигру оставили. Чтобы не было страшно их Звездочке.
«Вот и окончилось ваше романтическое приключение, Марина Ивановна. Не просто приключение, а какое-то сумасшествие! Если бы так пошло дальше, то вам светили бы не картонные папочки в палате для тихих психов, а добротный, обшитый матрацами карцер для буйнопомешанных. Хорошо, что у вас хватило хоть какого-то благоразумия немного остыть самой и дать понять Сергею, что он свободен от всяких обязательств.
И все же вы ему благодарны. Пусть он больше никогда не позвонит, пусть все это останется для вас только коротким и чудесным приключением. Но он сделал для вас больше, чем любой из прежних мужчин. Он открыл вам вас саму. И теперь вы хорошо знаете, кто вам нужен. Не упакованный в бутике денежный мешок. Не сыплющий афоризмами, но пустой внутри самовлюбленный интеллектуал. Вам нужен человек, похожий на него. Мужчина, Охотник, Тигра… с нежными губами ребенка.
А ведь он не позвонит. Вы сами сказали ему:
— Прости: это действительно была всего лишь авантюра. И спасибо, что она была. Но разумных людей не может связывать только лишь животная тяга друг к другу и одно, даже самое прекрасное приключение.
И вы помните, как он отшатнулся, словно получив пощечину.
Нет, он не позвонит. Потому, что эти слова были сказаны уже здесь, в городе, и не в приступе женской строптивости, а взвешенно, с холодной улыбкой.
А ведь вы тогда, в лесу, успели заглянуть в его глаза. И вы видели тот стальной стержень, на котором крепится его душа, и ту бездну нежности, в которой утонула ваша.
И вы прекрасно знаете, что вам нужен не человек, похожий на него. А только он сам. Только он: такой сумасшедший и опасный, такой нежный и надежный Тигра.
Так что же вы сидите и врете сами себе, если ваша левая рука уже сжимает трубку телефона, а правая, путаясь в кнопках, как в пуговицах камуфляжа, судорожно набирает его номер?!»
Лимончики
Хр-руп! — и осколки раздавленного граненого стакана вспороли ладонь того, кто таким пижонским образом решил продемонстрировать крепость своих дланей.
Проведению атлетического эксперимента и его печальному результату способствовал целый ряд обстоятельств. Во-первых, суровому обладателю могучей кисти через две недели должно было исполниться аж семнадцать. Во-вторых, все его познания в области общения с прекрасным полом ограничивались курсом дворовых лекций и изучением медицинского справочника, который был позаимствован другом детства у отца-гинеколога. А в-третьих, как еще можно было привлечь внимание миниатюрной, но совершенно независимой, невероятно глазастой и очень строгой старосты параллельной группы, если при одном взгляде на ее ладную фигурку в сером мини-платьице кровь просто вскипала, намертво иссушая обычно разговорчивый рот и приклеивая онемевший язык к гортани.
И вот — привлек…
Уже изрядно поддавший друг Серега, который и притащил его на восьмимартовскую вечеринку своей группы, удивленно воззрился на алую струйку, стекающую с кисти друга:
— Стакан полный был, что ли?
— Ты, что, кровь от портвейна не можешь отличить? — злясь на себя в душе и потому особенно язвительно ответил пострадавший.
— Ну это сколько выпить, — резонно заметил приятель — а то состав может быть и совсем одинаковый…
Девчонки же — хозяйки тесной общежитской комнатки, уставленной двухъярусными железными кроватями — всполошились.
— Вы с ума сошли? Он же порезался!
И тут произошло то, ради чего можно было передавить еще дюжину стаканов и даже сплясать боевой танец на их осколках: ОНА первой метнулась к шкафчику с женскими причиндалами и, выхватив пакет с какими-то ватно-марлевыми делами, вернулась к герою вечера.
— Покажи рану, там стекло не застряло?
Он разжал ладонь. Тонкая красная струйка, цвиркнув, прыгнула на ее платье, мгновенно расплывшись пятнами по модному кримплену.
И без того громадные глазищи стали еще больше. Но маленькие ловкие ручки уже соорудили тампон, прижали его к зияющему разрезу и принялись заматывать скрюченную от боли кисть.
Закончив перевязку, сестра милосердия скомандовала:
— Мальчишки, идите погуляйте минут десять, я переоденусь.
Парни двинулись в коридор, на ходу подначивая хорохорящегося стаканобойца, а она, закрыв дверь, разревелась. Было очень жалко этого смешного дурачка, весь вечер украдкой следившего за ней и было стыдно перед подругой, одолжившей на вечер свое лучшее платье. Личный парадный гардероб, состоявший из мини-юбки и нарядной кофточки, был выстиран еще вчера, но до сих пор сох на спинке кровати. Так что и переодеться-то, собственно было не во что.
Душевная умница Лелька поняла все сразу. Обняв подружку за плечи, она весело сказала:
— Ну, ты что! Из-за платья, что-ли? Да кримплен отстирается без проблем, только сейчас прямо замочим. Зато какой кавалер, а! Кровь готов для тебя пролить! Ты возьми, одень свой домашний халатик, мужики все обалдеют.
— И все с ходу начнут резаться, — добавила яркая, темпераментная и язвительная Наталья.
Вернувшимся же представителям сильного, но бестолкового пола, дамы, переодевшиеся из солидарности в разноцветные халатики, объявили:
— Мы тут хотели все в белые халаты одеться и бинтов еще накупить, но надеемся на ваше трезвое поведение и предлагаем попить чаю.
Сгорающий от стыда виновник переполоха пытался смыться еще в коридоре, но был отловлен. Теперь он сидел с пылающим лицом, пил чай и, погрузившись в горестные размышления, ждал удобного момента, чтобы извиниться за причиненные хлопоты.
— Остановилась?
— А? — он вздрогнул.
— Кровь остановилась? — нежная ладошка осторожно коснулась замотанной руки. Наклонившись, ОНА внимательно смотрела на бинты, сквозь которые проступало багровое пятно. Воротничок желтенького ситцевого халатика, украшенного незатейливыми цветочками, отошел, приоткрывая небольшие смуглые грудки. Еще чуть-чуть и… Но маленький пластмассовый желто-зеленый лимончик, верхний из ряда застегивающих халатик пуговок, спас… нет, не хозяйку, а того, кому она так хотела помочь.
Ведь и так просто удивительно, что не бетонная плотина, а обычный марлевый тампон оказался способен удержать гремучую смесь из гормонов и адреналина, прогоняемую сумасшедшими толчками молодого сердца с частотой сто восемьдесят ударов в минуту…
И все же…ах, лимончик, лимончик!
В первый месяц они практически не спали. А тут еще и сессия подвернулась. Так что после ночных бдений над конспектами, то и дело прерываемых для занятий, не предусмотренных программой, особо и отсыпаться было некогда. Но не зря восточные мудрецы рассматривали любовь как особый род помешательства, обычно не опасного для окружающих.
Скорее — мешали окружающие. Ведь все имеет свой предел. В его комнате жили еще пятеро, в ее — четыре подружки. Принудительные коллективные походы в кино и самоотверженное высиживание друзей в учебных холлах общежития могли продлиться месяц-другой. А год?.. Постоянные встречи украдкой, пятнадцатиминутная «любовь» с настороженным ожиданием тяжких шагов бдительной комендантши, вечный страх забеременеть и неопределенность своего положения — все больше и больше тяготили прекрасную половину влюбленной пары. Все чаще пылкие встречи стали заканчиваться неожиданными слезами, приводившими второю половину, более легкомысленную и толстокожую, сначала в недоумение, а затем в тихую ярость. Ибо нет на свете средства, которое действует на мужчину сильнее, чем женские слезы.
И наступил день, когда бушевавшее в крови возбуждение, не найдя желанного и привычного выхода, прорвалось жестокими словами:
— Как ты мне надоела!
Очень трудно объяснить, что ощущает человек, который в полной темноте, наощупь, хлебает из жестяной банки варево из скользких грибов без соли и специй. Завершался десятый день эксперимента «Мы и природа», реализованного тремя друзьями в чудесном уголке дальневосточной тайги.
— А не пора ли домой, соколы вы мои? — весело спросил друг Серега.
— Угу! — давясь склизотенью, промычал из темноты старого зимовья другой молодой голос.
Третий ответил не сразу. Не хотелось, чтобы по дрогнувшему голосу друзья поняли его состояние. И без того поглядывают сочувственно, как на больного, прекрасно понимая, что творится в душе приятеля, попытавшегося сбежать в тайгу от самого себя.
А в этой душе, изо дня в день, повторяясь словно на заезженной пластинке, все громче и громче звучала одна и та же фраза:
— Животное, идиот, ведь ты ее теряешь… если уже не потерял!
— Нам надо поговорить.
— А разве не все сказано? — она, беззащитно съежившись, будто ожидая удара, сидела на краешке кровати.
— Я хотел сказать, что люблю тебя и что не могу без тебя.
— В первый раз слышу от тебя слово «люблю». Обычно ты говоришь «хочу»… — гордость переломила горе. Ее глаза смотрели вызывающе, и теплый коричневый ободок, обычно омывающий бездонные зрачки, исчез под наплывом беспощадно-ядовитой зелени.
— Это очень серьезное слово, ты слышишь его первая и единственная.
— Мне тяжело с тобой сейчас говорить…
— Я понимаю. Но если мы не сможем прощать друг другу обиды и ошибки, как мы сможем прожить вместе всю жизнь?
Платочек не помог. И закушенные в кровь губы тоже не остановили предательский поток. Слезинки стекали по милому, измученному лицу, как капельки весеннего сока по израненной коре березы.
Его сердце рвалось на части от любви, жалости и той великодушной нежности, которая и делает мужчину мужчиной. А его губы собирали горько-соленые капельки с лица любимой, с ее нежной, трепещущей пульсирующими жилочками шеи и с ребристого бочка маленького желто-зеленого лимончика в вырезе простенького домашнего халата…
Женщина, придирчиво хмуря брови, но с тайным удовольствием рассматривала себя в зеркало: в жизни не подумаешь, что у отражающейся в стекле обладательницы ладной, стройной фигуры старший сын — двадцатилетний студент.
И ее обновка выглядела просто замечательно.
Черно-золотые трусики итальянского ночного шелка, сделанные в виде шортиков, скрадывали слегка располневшие бедра (Ну и что? родите троих, я на вас посмотрю!). Коротенькая маечка, наоборот, соблазнительно обтягивала небольшую, но все еще упругую и красивую грудь. А твердые, как у девчонки, соски выпирали сквозь нежную ткань такими задорными пуговками, что в исходе сегодняшней демонстрации мод сомневаться не приходилось.
А вот и ОН: хлопнула входная дверь и дурачившиеся у себя в комнате младшие пацаны перенесли свои крикливые голоса в прихожую.
Женщина откинула покрывало на роскошной кровати, легла, только слегка прикрыв обнаженные ноги и сделала вид, будто целиком погружена в очередную серию Санта-Барбары.
Муж вошел в комнату, тускло — безразличным взглядом скользнул по жене и, мазнув ее губы коротким дежурным поцелуем, вышел, прихватив халат.
Она, подавив разочарование (умотался, наверное: работа — сплошные нервы), сообщила вслед, что ужин в микроволновке и уже всерьез погрузилась в мыльные страсти.
Минут через двадцать он снова появился в спальне, и в тот же момент хлопнула входная дверь.
Женщина, не отрываясь от экрана, спросила:
— Кто ушел?
— Мальчишки.
— Куда они?
— Я их гулять отправил, на улице погода прекрасная.
Она удивленно вскинула на мужа глаза, и тут же словно горячая волна плеснула в сердце, растеклась-раскатилась по телу, закружив голову и пробив сладкой дрожью колени.
Ее мужчина, горячий после душа, благоухающий лосьоном после бритья, стоял перед ней, сбросив халат. Его хитрющие глаза смеялись и уже ласкали…
Нет, это было не долгое и умелое наслаждение двух взрослых людей, изучивших друг друга до последней клеточки и понимающих партнера с полувздоха — полустона.
Это было сладкое безумство юных любовников, впервые ворвавшихся в сумасшедший мир неуемной страсти.
И не полированную гладь хитроумных кнопок, упрятанных в складках дорогого шелка ощущали его нетерпеливые пальцы. А шершавую поверхность пластмассовых желто-зеленых лимончиков, ревниво прячущих под незатейливым ситцем сокровища всей его жизни.
Чемоданная история
Хороший был чемодан у Ольги. Просто классный. Вместительный, на хитрых колесиках, позволяющих катить эту громадину и плашмя, и торцом, и как угодно. Вот если бы он еще прыгать умел!
Оля с трудом взгромоздила чемодан на площадку вагона. Отдышавшись, поднялась сама. Еще две схватки с узкими дверьми тамбура и купе и, наконец, победное заключение кожаного чудовища в темницу нижней полки. Пакет с необходимыми в пути причиндалами скромно примостился возле столика в уголке.
В открытое окно купе ворвался страдальческий голос:
— Я тебя еле нашла!
Ну, Лерка! Ведь договаривались на три часа ровно, чтобы успеть поболтать до отхода поезда. Правда, в этот раз она опоздала всего лишь на десять минут. Снег пойдет, наверное.
Глаза подруги уже блестели. Ее пылкая натура требовала настоящего прощания: со слезами, многократными лобызаниями и тому подобными штучками. И вовсе не важно, что через неделю она сама собирается в Москву, поступать в аспирантуру. И, естественно, остановится у Ольги, которая уже готовилась к защите.
— Давай ко мне, в купе!
Лерка отрицательно замотала головой:
— Не! Или я из поезда выскочить не успею, или паровоз сломается.
— Тепловоз, чудо ты мое. Ладно, иду. Посматривай пока в окно, чтобы мои вещи не сперли.
Когда Ольга, изрядно растрепанная после сцены под названием: «Прощай навеки!», вернулась в вагон, на свободном нижнем месте уже сидел новый пассажир.
«Вот мы даем, про все на свете забыли. Можно было и поезд угнать, а не то, что багаж утащить.» Подозрительно глянув на попутчика, симпатичного мужчину лет тридцати, Ольга приподняла полку и сунула к чемодану свой пакет, предварительно заглянув в него, словно невзначай.
— Ну и что показало вскрытие? — весело поинтересовался мужчина.
Ольга, густо покраснев, отмолчалась. Наверняка этот юморист стал свидетелем их прощания с Валерией, вот и позволяет себе насмешечки.
— Правильно, осторожность в нашем пассажирском деле прежде всего! — не унимался тот. — Но, поскольку, под моим неусыпным наблюдением, все оказалось на месте, можно начинать знакомиться. Алексей.
— А я теперь тоже обязана представиться? — решила сдерзить Ольга.
— Нет, конечно, не обязаны. Да, в принципе и необходимости такой нет. Ах, Оленька, Оленька!
Алексей до того точно скопировал Леркины интонации, и такие веселые чертенята брызнули у него из глаз, что собравшаяся было окончательно разозлиться попутчица не выдержала и рассмеялась.
— Как вам не стыдно подслушивать?
— Я же охранял ваше имущество. А на посту много что запрещается, но слушать и подслушивать можно. И даже нужно, потому, что службу надо нести бдительно!
— Вы военный?
— Почти. А вы студентка, с каникул едете?
— Почти.
— Вот и познакомились.
К теме профессий больше не возвращались, но разговор пошел настолько непринужденно, будто они с Алексеем были знакомы с детства. Он много путешествовал, объездил чуть не весь бывший Союз. О тех местах, где побывал, о городах, природе, интересных обычаях, рассказывал так, что хотелось немедленно пересесть на поезд, идущий в Алма-Ату, Сумгаит, Ферганскую долину и даже в Чечню.
— Ой, да ведь чеченцы такие злые!
— Они разные. Ладно, это сложная тема… А вы знаете, какие осетры водятся в Тереке?! Обалдеть! Я-то думал раньше, что они только в спокойных реках живут, таких, как Волга.
Оля, неожиданно для себя самой, тоже разговорилась. О том, как в детстве любила проводить лето у бабушки в деревне. Как безумно любящие внучку старики позволяли ей делать что угодно: носиться с деревенскими мальчишками, отправляться в походы в лес и на речку. И как однажды, когда она потянулась к земляничине, ее за руку тяпнула гадюка. Вот здесь. И Ольга с гордостью показала маленький шрам на кисти.
— Надрез делали?
— Ага, мальчишки, перочинным ножиком. Заставили меня отвернуться и — вжик! Они же и яд высасывали.
— Опасная самодеятельность: можно было к яду еще и инфекцию занести.
— Наверное. В больнице столько уколов сразу накололи!
— Сыворотка и блокада антибиотиками. К счастью, руку вам эта история не испортила. Кисть очень красивая.
— Ага, начались комплименты!
— Нет, это просто объективные результаты осмотра.
В купе они так и остались вдвоем. Разговору никто не мешал. И до чего же с ним было легко! Оля только один раз напряглась, когда Алексей поставил на стол бутылку домашнего вина и предложил отметить знакомство.
Уловив ее сомнения, он весело прокомментировал:
— Во-первых, я не «такой». Во-вторых, вы не «такая». В-третьих, домашнее вино бьет в ноги, но не отключает голову, а клофеллином и прочими гипотензивными препаратами я в дорогу не запасся. В-четвертых, вашему вниманию представляется мощнейшая закуска, — и он потянул с верхней полки объемистый пакет, — бабушка снаряжала. Она думает, что без ее продукции мы с мамулей умрем с голоду. У меня еще целый чемоданище с ее произведениями. А это все надо съедать, одна надежда — на попутчиков.
Когда укладывались спать, Алексей без всяких просьб удалился и стоял в коридоре, пока переодевшаяся и завернувшаяся в простынь Ольга не высунула голову из купе:
— Я — все!
Его ровная доброжелательность почти погасила все ее тревоги. Но если честно, все же, на донышке души оставалось маленькое такое, но очень беспокойное сомненьице. А потому, пока Алексей укладывался, она отвернулась к стене, и, чтобы исключить всякие попытки продолжить знакомство в более тесном варианте, старательно засопела.
Насмешливый голос из полумрака произнес:
— Судя по чистым кожным покровам, скоординированным движениям, адекватным поведенческим реакциям и ряду других признаков, вы абсолютно здоровы. А здоровый человек дышит во сне совсем по-другому… Минут через десять вы услышите — как.
И действительно, через несколько минут веселый перестук колес практически поглотил его ровное, мягкое, почти неслышное дыхание.
А Ольга, снова посмеявшись про себя и позлившись на свою подозрительность хронической горожанки, решила немножко помечтать. Она любила иногда, лежа в полудреме, пофантазировать на тему красивого романа с понравившимся ей мужчиной. Как он нежен и ласков! Смотрит на нее блестящими глазами и готов ради нее на любые сумасбродства. Вот они стоят на скалистом берегу Терека, над стремительно несущимися потоками воды. И кружится голова. И нахлынувшее желание таким же бурным потоком вливается в ее кровь. И… черт побери! Он тут дрыхнет, как сурок, а я, словно дура, в четыре утра еще кувыркаюсь на этой полке, аж простыни в жгут завернулись. Ничего себе, домечталась! Не хватало еще наброситься на мирно спящего мужика…
Уснуть удалось только часу в шестом. А в семь проводница объявила общий подъем. Подъезжали к Москве.
Сережка, старший брат, метеором влетев в купе, вытурил ее в коридор:
— Давай шустри на выход, меня мужики на рыбалку ждут. Где чемодан?
— Под нижней полкой.
— Ого, нагрузила… Давай, вперед!
Возле купе проводников Ольга остановилась. Алексей минут пять назад пошел к проводнице забрать билеты и там застрял. Из-за закрытой двери слышался его голос:
— Да, мне нужны все квитанции.
— Ну, ты что? — Серега нетерпеливо подтолкнул ее чемоданом пониже спины.
«Действительно. Что это я? Кто мы друг другу, чтобы прощаться?» Но, на выходе она все же повернулась еще раз. «Ах Оленька, Оленька… Ты всего лишь попутчица. И мечтательная дура. Вот и все!»
— Ну ты даешь, дочка!
— Ой, мам, ну кто мог подумать! Чемодан Серега вытаскивал. А я в коридоре стояла. Откуда я знала, что у него точно такой же? Как специально!
— И где его теперь искать?
— А я откуда знаю? — Ольга растерянно стояла над распахнутой кожаной пастью. Чужие яблоки, занявшие полчемодана, издевательски сияли румяными мордашками. А банки с компотами, обернутые в мужские трусы, вгоняли в краску и наводили на мысль о том, какие интересные открытия ждут Алексея.
Милиционер жевал.
Ольга терпеливо стояла.
Прожевав, дежурный смел крошки со стола на пол и приблизив щекастую физиономию к окошечку, ядовито спросил:
— Ну и что я должен? Арестовать всех Алексеев в Москве? Или тебя, вместе с братцем. Чемодан-то вы уперли.
— Вам виднее, что делать, вы милиция, — Ольга крепилась изо всех сил, чтобы не разреветься от злости и унижения. «Так, тебе, дуре, и надо!»
— Это дело не наше. Мы такой ерундой не занимаемся, ищите сами… Сами ищите, я сказал! — дежурный возвысил голос, и Ольга захлопнула уже было открывшийся для язвительной реплики рот.
Резко развернувшись и наклонив голову, чтобы спрятать брызнувшие слезы, она побежала к выходу, подальше от этого наглеца. И с разбегу врезалась в крепкого чернявого парня.
— Посягательство на жизнь сотрудника милиции, — подняв Ольгу с пола и отряхивая ее плащ, вдумчиво проговорил чернявый, — до пожизненного лишения свободы включительно.
— Вас самих сажать надо за такое отношение к людям, — вырываясь, зло парировала «террористка».
— Ага: девушка беседовала с Варчуком… Жевал?
— Жевал!
— Мы его накажем.
— Руки коротки, — зло окрысился услышавший дежурный.
— Это как посмотреть. Розыск и не таких в чувство приводил.
Варчук запыхтел, покраснел, но на этот раз промолчал. Видно, всерьез связываться с чернявым не хотелось.
— Ну, утри слезки, не разбивай мое чувствительное сердце, плачущая красавица. Пошли.
— Куда?
— Судя по вашему тону, сударыня, о сексе не может быть и речи. Поэтому, пойдем заниматься вашими проблемами.
— В принципе, Варчук прав: мы такими делами не занимаемся. Но отказать такой девушке — жуткий грех! К мужскому отделению рая с этим позором близко не подпустят. Надо помогать. Ну, а что мы имеем? Алексей. Рост — чуть выше среднего. Около тридцати. Симпатичный. Волосы русые. Глаза серые. Особые приметы: маму называет мамулей. Да, негусто. Придется забросить все убийства, грабежи и прочие мелкие дела, не связанные с чемоданами… А знаешь что, давай попьем чайку. И попробуем восстановить твой разговор с Алексеем. Вообще-то, меня зовут Игорь. Строгий натурал. Но сейчас, так и быть, я стану Ольгой. А ты постарайся говорить его словами…
Чаепитие закончилось глубоко за полночь. И, несмотря на все возражения, Игорь проводил ее домой:
— Еще не хватало, чтобы ты пропала без вести. Кому тогда отдавать найденный чемодан?
— Его еще найти надо.
— Да уж как-нибудь. Ну ладно, до свидания. Нет, нет, никаких поцелуев, и не надейся!
— Вы с ума сошли! Кто вас целовать собирался? Вот услышат соседи, что подумают?!
— А что, в вашем доме не целуют красивых девушек?
— Спокойной ночи, сыщик, берегите энергию!
Игорь позвонил в четыре, точнее…
— Обратите внимание, сударыня: шестнадцать ноль три. То есть, розыск осуществлен по горячим следам, меньше чем в течение суток с момента вашего обращения.
— Вы серьезно?
— Оленька! Более серьезной организации, чем уголовный розыск, в Москве нет и никогда не будет.
— Игорь, обалдеть! Но как?
— «Что показало вскрытие», «блокада» антибиотиками, «результаты осмотра», «кожные покровы… поведенческие реакции». Клофеллин. А слово, которое ты забыла — ги-по-тен-зив-ны-е. Во, как! Ну, врубаешься?…
— Врач!
— Ваш интеллект не безнадежен, сударыня,
— А ваш интеллект достался невоспитанному типу, господин капитан.
— Ого! Мне прерваться, продерзостная, или будем благоговейно внимать?
— Благоговейно внимаю.
— Дальше: Фергана, Сумгаит, Алма-Ата, Грозный, это же все — «горячие точки», плюс «почти военный»…
— Военный врач!
— Военный врач не сказал бы «почти». Скорей — ФСБ, МВД или МЧС. И всего-то оставалось — пустяк: обзвонить полсотни учреждений, смотаться туда, где клюнуло и выяснить про него все, что можно и нельзя. Получите результат: Семенов Алексей Николаевич (фамилия какая редкая!). Возраст- тридцать два (тут ты почти угадала). Врач, хирург, подполковник внутренней службы (ого, какой ранний!). В отпуске будет еще неделю. Но вчера уже появился в отделении, посетил всех своих больных. Извинялся, что с пустыми руками. Сказал, что обещанные яблоки будут позже… Пиши адрес и телефон.
— Игорь…а он женат?
— О, горе мне! Ревную, а потому дальнейшая информация платная.
— При первой же встрече расцелую.
— Нежно, в губки.
— Фигушки! В щечку.
— Ладно, продаю себе в убыток: разведен, жена не дождалась из очередной командировки. Замужний персонал его обожает: элегантен, благороден, не пристает. Холостячки — половина влюблены, остальные ненавидят.
— За что?
— А он нагло игнорирует их несомненные достоинства…
— Игорь, какой ты умница!
— Мой гений всегда к вашим услугам, сударыня. Руку и сердце не предлагаю: не перенесу отказа. Тем более, что вы девушка серьезная, а я к размеренной семейной жизни не приспособлен.
Алексей, вместе с ее чемоданом, примчался через тридцать минут после звонка.
— А я сижу, пишу объявления во все газеты! Как вы меня нашли?
— Друг помог.
— Он что, ясновидящий?
— В уголовном розыске работает.
— А-а-а! Эти могут. Оля, у меня есть предложение…
— ?…
— Я все равно повезу свой чемодан домой на такси. Поедете ко мне в гости? Раз уж благодаря вам я сэкономил на объявлениях, то просто обязан раскрутиться на шампанское. И мамуля будет рада вас видеть. Я ей столько о вас рассказывал. Она еще посмеялась:
— Ты из-за чего так расстраиваешься, что чемодан потерял, или девушку?
— Ну и что вы ответили?
— Честно?
— Честно!
— Какой я дурак, что постеснялся попросить ее телефон! И какая удача, что она перепутала чемоданы! Теперь мы оба будем искать друг друга…
Свадьба была в разгаре.
«Партии» жениха и невесты, перемешавшись, веселились от души. А вот Игорь не приехал. Его друг, сумрачный, небритый, с уставшим, осунувшимся лицом, передал от него громадный букет цветов. Практически синхронно с его появлением, позвонил и сам Игорь. И теперь в трубке, к которой с двух сторон прижались жених с невестой, звенел озорной голос:
— Ребятки, я вас от души поздравляю. Но приехать не могу. Я же в Оленьку влюбленный. Зарежу жениха столовым ножом. Потом явки с повинной писать, то, да се! Смотри, Алексей, береги ее. Если что, отобью мгновенно! Ну, не обижайтесь, ребята. Честное слово, серьезно, не могу. Но подарок за мной, его вручу лично. Тем более, что за Олей должок! Звоните, не забывайте!
— Вот так! — услышав гудки отбоя, засмеялась Ольга, — теперь ты не сможешь хвастаться, будто я тебе легко досталась. Вон за мной какие мужчины в очередь стоят!
— Смотри, будешь дразнить повелителя, закажу своим бывшим пациентам из Ферганы паранджу!
— Ну как жалко, что Игорь не смог! Неужели совсем никак нельзя было вырваться? Но вы-то у нас погостите? — обратилась Оля к «гонцу».
— Нет, спасибо. А Игорь в самом деле приехать не мог… Ладно, я вам скажу. Мы с ним полчаса назад в притоне на серьезную группу нарвались, и он ножом в живот получил. Его в наш госпиталь повезли. Сказал, что не ляжет на стол, пока с вами не поговорит. Ладно, я поехал. Мне еще в прокуратуре по применению оружия отписываться…
— О, Господи! — Ольга сжала руками виски, — И гостей еще полно… Алешенька, давай завтра с утра к нему съездим!
Алексей прижал ее к себе. Ласково и серьезно заглянул в глаза.
— Завтра с утра мы будем отсыпаться. А в госпиталь поедем немедленно. Сегодня смена в отделении надежная, сами должны справиться. Но не могу же я допустить, чтобы моего главного соперника оперировали без моего участия. Так что, еще посмотрим, кто кого первый резать будет!
— Конечно! Лешенька, ты молодец!
— Должен же я как — то отблагодарить его за свой чемодан.
— А за меня?
— Тут еще надо посмотреть, какая из тебя жена получится…
— Алешка, ты нахал!
Пока Игорь отходил от наркоза, они находились рядом. Окончательно придя в себя, сыщик первым делом спросил:
— Оленька, милая, я тебе доверяю: проверь-ка, он мне там ничего лишнего не отрезал? Чтобы полностью себя обезопасить. Я ему перед операцией поклялся, что люблю тебя, как сестренку. Но он же мог и не поверить.
Ольга улыбнувшись, погладила его по колючей щеке, — Алеша не такой. Но теперь я за тебя спокойна, хулиган. Жить ты явно будешь. А чтобы веселей было выздоравливать, получи свой должок, — и поцеловала его в сухие, растрескавшиеся губы.
Их новая квартира была довольно скромной. На европейский ремонт ни их зарплаты бюджетников, ни помощь близких раскошелиться не позволяли. Но все же…
«Боже мой! Ведь это моя спальня. Моя, отдельная спальня. И я в ней хозяйка! А почему только в ней? Олька, — ты хозяйка дома, своего дома!»
Хотелось петь и танцевать, не дожидаясь новоселья.
— Ну что, хозяйка, ты готова к бою? — Алексей понимающе улыбался.
— Мы же «почти военные». Мы всегда готовы.
Главное переселение намечалось на завтра. Совместными усилиями многочисленной родни и друзей будут завезены мебель и вещи, будет такой хлопотный, но такой счастливый день.
— Ну, красавцы! Я с их чемоданами таскаюсь, а они тут стоят, обжимаются! — Игорь, отдуваясь, шлепнул в угол один на один их знаменитые чемоданы. И как только дотащил! Ну ладно, прощаю, дело святое! Я покатил, а то меня Танюха ждет…
— Что, попался, наконец, вольный сыщик? — рассмеялась Ольга.
— А куда от вашей сестры денешься. К тому же, старость — не радость, пора уже к кому-то под бочок прибиваться. О, чуть не забыл! Вы свой рыдван от родителей не тащите. Мы с Танюхой вам кровать дарим, такую же, как у нас. Сексодром — класс! — и уже в дверях добавил, — А пока можно прямо на полу. Я бы не удержался…
— Брысь отсюда, бесстыдник! — звонко рассмеявшись, крикнула ему вслед Ольга.
Крепкие руки Алексея обняли ее сзади.
— Действительно, бесстыдник. На полу — это безобразие и антисанитария! Когда есть такие широкие, такие мягкие чемоданы…
— Доктор, а вы — извращенец! Хотя… почему бы и нет? Если они не будут против.
— Не будут. А мы их за это возьмем с собой в большое и интересное путешествие. Ведь теперь их можно путать сколько угодно…