и проклятые карты внутри, словно едва сочленённые кости огромного зверя настолько огромного, что целиком его не познать. Скелет, который пытается разлететься на куски. А на мне висит задача удержать его в целости.
Игроки не желают пускать в игру новых конкурентов. Игроки вне поля — желают войти в игру. Игроки — одни прут в лоб, а другие — крадутся в их тени. Игроки — одни играют честно, а другие — мошенничают. Боги, как мне всё это распутать?
Он подумал об Остряке — Смертном мече нового Взошедшего, Трейка. В каком-то смысле Тигр Лета всегда был там, бесшумно ступая по стопам Фэнера. Если верить историям, Первый герой давным-давно сбился с пути, отдался звериной природе своего образа одиночника. И всё же, такое ошеломляющие совпадение… Паран подозревал, что Старшие боги организовали всё не столь уверенно, как хотела показать Ночная Стужа; что авантюризм и интуиция сыграли в этих событиях не последнюю роль. Иначе никто из нас не смог бы противостоять Старшим, даже сам Увечный бог. Если всё это было запланировано, значит, план учитывал то, что Трейк собьётся с пути, тем самым став джокером в игре. А угроза, исходящая от него для Фэнера, была ловко устранена до тех пор, пока Первый герой не понадобился. И его смерть тоже должны были подстроить так точно, чтобы он Взошёл в нужный момент.
А значит, Старшие боги должны были заранее знать обо всех событиях, которые привели к концу Фэнера, к его внезапной и жестокой уязвимости. Заранее и очень подробно.
Выходит так: либо мы все играем свои роли, которые предопределены и неизбежны, а значит, могут быть известны таким существам как Старшие боги; либо каждый из нас решает, совершать ему тот или иной поступок, и такое решение может иметь глубочайшие последствия. Не только для нашей жизни, но и для жизни мира… Всех существующих миров.
Ему вспомнились сочинения историков, утверждавших именно это. Старый солдат Дукер, к примеру, хотя он давно впал в немилость. Любой книжник, согласившийся надеть имперскую форму, моментально оказывается под подозрением… по понятным причинам — предвзятость, личные интересы. Тем не менее, в свои ранние годы он был ярым поборником влияния личных действий и решений.
Проклятие великих умов. Придя в молодости к идее, пережив необратимо грядущую осаду, они, наконец, стоят на валу, спустя много времени после окончания войны, оружие тяготит их уставшие руки… проклятье, я снова витаю в облаках.
Значит, придётся стать осью, центром вращения. И такое положение требует неимоверного самомнения, непоколебимой веры в собственные силы. Увы, на это я способен меньше всего. Разъедаемый сомнениями, скептицизмом и всеми прочими качествами человека, у которого хронически не хватает цели в жизни. Который подрывает все личные устремления, словно дерево, грызущее собственные корни только для того, чтобы падением утвердить свою зловещую правду.
Боги, вот уж действительно неправильный выбор…
Услышав какую-то возню, Паран понял, что уже не один в зале.
Моргая, он всмотрелся во мрак. Среди каноэ виднелась неуклюжая фигура, облачённая в потускневшую броню из древних монет.
Капитан откашлялся.
— Навещаешь напоследок?
Баргастский воин выпрямился.
Его лицо было знакомым, но Паран не сразу узнал юношу.
— Кафал, верно? Ты брат Хетан.
— А ты — малазанский капитан.
— Ганос Паран.
— Благословляющий.
Паран нахмурился.
— Нет, это прозвище куда лучше подошло бы Итковиану, Кованому щиту…
Кафал покачал головой.
— Он лишь несёт бремя. А ты — Благословляющий.
— По-твоему, если кто-то и способен снять с плеч Итковиана его… бремя… то это я? Мне нужно лишь… благословить его?
А я-то думал — арбитр. Всё явно куда сложнее. Способность благословлять? Упаси Беру!
— Не мне это говорить, — прорычал Кафал. Его глаза блестели в свете факелов. — Но разве можно благословить того, кто отрицает твое право это сделать?
— Хорошо подмечено. Неудивительно, что большинство жрецов такие несчастные.
Зубы заблестели то ли в ухмылке, то ли в гримасе похуже.
Не думаю, что мне по душе эта идея с благословениями. Но в ней есть какой-то смысл. Как ещё Господин Колоды вершит суд? В самом деле, будто мировой судья в Унте, только с тревожными для меня нотками религии. Обдумай это позже, Ганос…
— Я тут сидел, — сказал Паран, — и всё время думал вот о чём: в этих гниющих каноэ скрыта какая-то тайна.
Кафал хмыкнул.
— Я ошибусь, если сочту этот звук согласием?
— Нет.
Паран улыбнулся. Он знал, что баргасты ненавидят говорить да, но если заставить их сказать «нет» в ответ на противоположное утверждение, можно получить согласие.
— Хочешь, чтобы я ушёл?
— Нет. Только трусы хранят секреты. Подойди ближе и узри одну из истин, скрытую в этих древних судах.
— Спасибо, — ответил Паран, медленно вставая. Он взял светильник и направился к краю ямы, затем слез с на покрытую плесенью землю рядом с Кафалом.
Правая рука баргаста лежала на резном челне.
Паран рассмотрел резьбу.
— Сцены морских сражений.
— Это не тот секрет, что я собираюсь тебе открыть, — прорычал Кафал. — Резчики обладали огромным мастерством. Они скрыли соединения, и даже спустя века сложно понять, где они. С виду кажется, будто каноэ было вырезано из ствола одного-единственного дерева, да? На самом же деле это судно собрано по частям. Ты смог бы распознать это, Ганос Паран?
Капитан присел, чтобы присмотреться поближе.
— Едва ли, — сказал он спустя некоторое время. — Разве что там, где отдельные фрагменты деформировались в соединениях. К примеру, эти панели со сценами сражений…
— Да, вот эти. А теперь — узри секрет. — Кафал вытащил широкий охотничий нож. Он вогнал клинок между резной панелью и лежащим под ней сочленением. Провернул лезвие.
Планширь с изображением сражения отскочил к носу корабля. Под ним виднелась длинная полость. Что-то в ней чуть блестело. Кафал спрятал нож за пояс, засунул руку в отверстие и достал лежавшую там вещь.
Меч с тонким травлёным односторонним лезвием, на котором игриво переливался свет факелов. Оружие было слишком длинным, клинок сужался к концу на последней пяди. Небольшой ромбовидный эфес из чёрного железа защищал крепко обмотанную жилами рукоять. Ножен не было, и меч не был смазан маслом, но столетия не оставили на нём и следа.
— Он зачарован.
— Нет, — Кафал поднял оружие и взял рукоять двумя руками, странно сомкнув вокруг неё пальцы. — На заре нашего народа, мы умели сочетать терпение и мастерство в идеальный союз. Клинки, которые мы ковали, не знали равных ни тогда, ни сейчас.
— Ты, конечно, прости, Кафал, но зазубренные клинки и копья, которые я видел у ваших воинов, вряд ли требовали при создании особого мастерства.
Кафал ухмыльнулся.
— Не извиняйся. По правде говоря, ты ещё вежливо отозвался. Нынче наши кузнецы создают безобразное оружие. Мы утратили древние знания.
— Кафал, я не могу себе представить простой, обычный меч, который перенесёт такое пренебрежительно отношение без малейшего вреда. Ты уверен, что его не зачарова…
— Уверен. Время не способно навредить этому сплаву металлов. Некоторые из них всё ещё не сумели заново открыть, а теперь, когда магия так распространена, может, никогда и не сумеют. — Он протянул меч Парану. — Он кажется несбалансированным, да? С тяжёлым концом. Возьми.
Паран взял оружие. Оно было лёгким, словно кинжал.
— Невероятно, — прошептал он. — Сломать его, должно быть, так…
— Нелегко, капитан. Он кажется гибким, да? Поэтому ты решил, будто он хрупкий, но это не так. Осмотри клинок. Никаких зазубрин, хотя этот клинок множество раз бывал в бою. Лезвие остаётся верным и острым. С этим мечом не нужно возиться как с ребёнком.
Отдав меч, Паран осмотрел все каноэ.
— И в каждом судне спрятано такое оружие?
— Да.
— Кто будет пользоваться им? Вожди?
— Нет. Дети.
— Дети?
— Тщательно отобранные, чтобы начать тренироваться именно с этими мечами. Представь, как ты будешь замахиваться таким оружием, капитан. Твои мышцы привыкли к оружию более тяжёлому. Ты перестараешься либо с замахом, либо сдерживая его. При сильном ударе он вылетит из твоей руки. Нет, потенциал этих мечей полностью может открыться только в руках тех, кто не держал иного оружия. И большинство того, что предстоит выучить этим детям, им придётся выучить самим. В конце концов, как можем мы научить их тому, чего сами не знаем?
— И какова будет цель этих мечей? И молодых воинов, которые возьмут их в руки?
— Возможно, когда-то ты узнаешь ответ, Ганос Паран.
Некоторое время Паран молчал.
— Кажется, — сказал он наконец, — я разгадал ещё один секрет.
— И какой же?
Вы разберёте эти каноэ, научитесь их делать.
— Долго ли земля будет оставаться вашим домом, баргаст?
Кафал улыбнулся.
— Нет.
— Вот так.
— Вот так. Капитан, Хумбролл Тор кое о чём тебя просит. Ты хочешь услышать эту просьбу от него самого, или я могу озвучить её от его лица?
— Говори.
— Баргасты просят благословить их богов.
— Что? Я не нужен вам для того, чтобы…
— Это так. Но, тем не менее, мы просим тебя об этом.
— Хорошо, дай мне подумать, Кафал. Проблема в том, что я не знаю, как это сделать. Могу ли я просто подойти к костям и сказать: «Я благословляю тебя», — или необходимо сделать что-то посложнее?
Кафал приподнял свои тяжёлые брови.
— Ты не знаешь?
— Нет. Возможно, вам следует созвать своих шаманов и обсудить это.
— Да, думаю так и надо поступить. А когда мы узнаем всё о необходимом ритуале, ты это сделаешь?
— Я же сказал, что подумаю, Кафал.
— Почему ты сомневаешься?
Потому, Худ меня побери, что я — ось и всё, что я решу сделать, может, нет, точно изменит всё.
— Я не хочу никого обидеть, но я осторожный сукин сын.