за Гора были так же сильно защищены от подделок, как деньги, и так же могущественны, как они. Когда Майлз закончил, он выглядел так аккуратно, что мог бы отправиться и на аудиенцию к императору. Еще аккуратнее. Прямо сейчас у Грегора меньше власти над его судьбой, чем у Иллиана.
Это тоже симпатическая магия. Когда не можешь сделать что-то действительно полезное, то обычно изливаешь свою подавленную энергию на нечто бесполезное, но доступное, вроде этого одевания «с иголочки». И все же внизу, в ожидании, он оказался за десять минут до того, как автомобиль СБ показался перед парадным крыльцом.
В этот раз, когда он пришел в приемную Иллиана, дверь в его кабинет была открыта. Секретарь жестом пригласил его войти.
Иллиан отвел взгляд от своего стола с комм-пультом – огромного и по размерам, и по количеству загруженных файлов – и кивнул в ответ на чуть более четкий, чем у аналитиков, салют Майлза. Он коснулся кнопки, и дверь в приемную, скользнув, закрылась и заблокировалась. Запирание двери было необычным жестом, и Майлз подавил растущую надежду: не значит ли это, что на сей раз работа будет чертовски большой, настоящим вызовом его умению?
Его ожидал свободный стул. Отлично. Иллиан известен тем, что, будучи особенно разъярен, заставляет тебя стоять, пока не закончит орать. Не то, чтобы Иллиан и вправду повышал голос; он выражал свои эмоции убийственно точно подобранными словами – сам Майлз подобной манерой любовался и надеялся ее перенять. Но сегодня в шефе СБ чувствовалось особое напряжение. Он был мрачен гораздо больше обычного. Майлз сел, не дожидаясь приглашения, и коротко кивнул Иллиану, тем самым давая знать, что он весь внимание к словам своего командира: «Я готов. Начнем.»
Но Иллиан не склонился к нему, а откинулся в кресле, разглядывая Майлза поверх широченной пустой поверхности стола. – Ты сказал моему секретарю, что хочешь кое-что добавить к своему последнему рапорту, верно?
«Черт. Теперь или никогда.» Но признание в этих небольших проблемках со здоровьем определенно станет для него полным крушением, какое бы задание ни было сейчас на подходе. «Значит, никогда. Я сам с этим разберусь, потом. И как можно раньше.» – Сейчас это не важно. Так что случилось?
Иллиан вздохнул и, словно уйдя в себя, побарабанил пальцами по черному стеклу комм-пульта. – Я получил тревожное сообщение с Единения Джексона.
У Майлза перехватило дыхание. «Однажды я там умер…» – Адмирал Нейсмит в тех краях весьма нежеланный гость, но я готов все переиграть. Что теперь совершили эти ублюдки?
– Это не новое задание и даже не новый рапорт. Он имеет отношение к твоему последнему… я вряд ли не могу назвать это заданием, потому что я этого никогда не приказывал. К твоему последнему тамошнему приключению. – Иллиан поднял на него взгляд.
– И…? – осторожно переспросил Майлз.
– Наконец-то обнаружились полные копии медицинских записей криохирурга, занимавшегося твоим оживлением. Это заняло некоторое время из-за той сумятицы, группа группы Дюрона поспешно покинула Единение Джексона, так что их записи были рассеяны одновременно по Эскобару и Дому Фелл. Нет необходимости упоминать, что Дом Фелл не особо делится дополнительными сведениями. Еще больше времени ушло на то, чтобы эти записи получила и обработала моя аналитическая группа, и, наконец, подробно прочел кто-то, сумевший понять их важность и следующие из них выводы. По сути, это заняло несколько месяцев.
У Майлза в животе внезапно резко похолодело, словно при воспоминании о том, как он был мертв и заморожен. Внезапным озарением на него накатило состояние духа человека, который упал/который спрыгнул/которого столкнули с крыши высотного здания, – это субъективно растянувшееся ощущение вечности, длящееся до того момента, пока он не коснется мостовой внизу. «Мы только что совершили самую главную ошибку. О да!»
– Что беспокоит меня больше всего, – продолжал Иллиан, – так это не твои припадки как таковые, а тот факт, что ты скрыл их от медиков СБ, занимавшихся твоей реабилитацией и старавшихся вернуть тебя на службу. Ты солгал им, а через них – и мне.
Майлз сглотнул, пытаясь найти в своем парализованном мозгу оправдание тому, чему оправдания нет. Что нельзя оправдать, то можно отрицать. Он представил себе, как радостно щебечет: «Что за припадки, сэр?» Нет. – Доктор Дюрона сказала… что припадки пройдут сами собой. – Она говорила так, черт побери, говорила! – Или… что должны пройти, – поправился он. – В тот раз я полагал, что они прошли.
Иллиан поморщился. Двумя пальцами он поднял со стола шифровальную карточку. – Это, – заявил он, – последний независимый доклад от дендарийцев. И он включает записи твоего главного хирурга флота. Те, что она хранила у себя в каюте, а не кабинете в медотсеке. Добыть их было нелегко. Их-то я и ждал. Они прибыли прошлой ночью.
«У него имелся третий наблюдатель, я должен был это знать. Мне бы следовало догадаться.»
– Хочешь еще немного поиграть в угадайку насчет этой штуки? – сухо добавил Иллиан.
– Нет, сэр, – прошептал Майлз. Хотя и не собирался выговорить это шепотом. – Больше никаких игр.
– Хорошо. – Иллиан немного покачался на стуле и отшвырнул карточку обратно на стол. Лицо его могло быть ликом самой смерти. Интересно, подумал Майлз, на что похожа моя физиономия? Подозреваю, что глаза у меня распахнуты, словно у животного, освещенного фарами мчащейся на него со скоростью сто километров в час машины.
– Вот это, – Иллиан показал пальцем на дискету, – предательство по отношению и к подчиненным, которые от тебя зависят, и к командирам, которые тебе доверяют. И предательство осознанное, чему доказательство – тело лейтенанта Форберга. Можешь ли ты сказать что-либо в свое оправдание?
Если тактические условия плохи, смени дислокацию. Если не можешь выиграть, измени правила игры. Внутреннее напряжение Майлза подбросило его с кресла, и он принялся мерить шагами комнату перед столом Иллиана – туда и обратно. Голос его взлетел. – Я служил вам телом и кровью – и пролил немало этой крови – в течение девяти лет, сэр. Спросите у мэрилакцев, насколько хорошо я служил вам. Или у сотен других людей. Больше тридцати операций, и лишь две из них можно по прошествии времени назвать неудачными. Десятки раз я ставил жизнь на карту, я отдал ее – в буквальном смысле слова. И вдруг теперь это ничего не стоит?
– Стоит, – выдохнул Иллиан. – И многого. Именно поэтому я предлагаю тебе увольнение по состоянию здоровья, ничем не затрагивающее твою репутацию, если ты сейчас подашь в отставку.
– Подать в отставку? Уйти? Так вы себе представляете услугу ? СБ заставляла утихнуть скандалы и похуже – я-то знаю, что вы можете сделать нечто большее, если захотите!
– Так лучше всего. Не только для тебя самого, но ради твоего имени. Я рассмотрел эту мысль со всех сторон. Я неделями над ней размышлял.
«Вот почему он вызвал меня домой. Никакого задания. Нет и не было. Только это. Я обманулся с самого начала. Шансов – ноль.»
– Тридцать лет прослужив твоему отцу, – продолжил Иллиан, – я не могу сделать меньшего. Или большего.
Майлз застыл. – Отец… просил об этом? Он знает?
– Пока нет. Известить его – задача, которую я оставляю тебе. Мне не хочется докладывать ему об этом.
Чистой воды трусость со стороны Иллиана и жестокое наказание для него, Майлза. – Отцовское влияние, – горько выговорил Майлз. – Это называется оказать небольшую услугу.
– Уж поверь мне, если бы не твой послужной список, о котором ты верно напомнил, даже твой отец не добился бы для тебя подобной милости. Твоя карьера закончится спокойно, безо всякого публичного скандала.
– Ага! – выпалил Майлз. – Как удобно. Тем самым мне затыкают рот и лишают права апелляции.
– Я бы – от чистого сердца – не советовал тебе доводить дело до военного трибунала. Тебе ни за что не добиться решения благосклоннее, чем то, о каком мы с тобой говорим с глазу на глаз. У меня нет намерений шутить, когда я говорю, что опереться тебе не на что. – Подчеркивая сказанное, Иллиан постучал по дискете. Действительно, никаких признаков веселья в его лице не было. – Только здесь, не говоря обо всем остальном, достаточно документальных свидетельств, чтобы ты счел везением быть просто уволенным с позором, а не получить вдобавок к этому приговор.
– Вы обсуждали это с Грегором? – вопросил Майлз. Императорское покровительство, его последняя, рассчитанная на аварийный случай, защита, та самая, относительно которой он поклялся, что скорее умрет, чем обратится к ней…
– Да. На протяжении долгого времени. Сегодня мы сидели с ним взаперти все утро только ради этого вопроса.
– А-а.
Иллиан указал на комм: – Твое личное дело у меня готово, чтобы ты мог подписаться прямо здесь и сейчас. Отпечаток ладони, сканирование сетчатки глаза, и дело сделано. Твоя форма… ее ты получал не с военного склада, поэтому возвращать ее не нужно, и по традиции увольняющийся сохраняет свои знаки различия. Но, боюсь, я должен попросить тебя сдать свои серебряные Глаза Гора.
Майлз развернулся на каблуках, его руки возбужденно дернулись, словно пытаясь защитным жестом прикрыть воротник, и замерли на полпути. – Только не мои Глаза! Это… это неправда, я могу объяснить, я могу… – Все грани и поверхности предметов в комнате, стол с комм-пультом, кресла, лицо Иллиана вдруг стали выглядеть резче и четче, словно насыщаемые все большей реалистичностью. Сияние зеленого огня рассыпалось разноцветными конфетти. «НЕТ..!»
Майлз пришел в сознание, лежа плашмя на ковре лицом вверх. В поле его зрения маячило побелевшее лицо склонившегося над ним Иллиана, напряженное и встревоженное. Во рту что-то мешалось. Майлз повернул голову и выплюнул карандаш – световой карандаш со стола Иллиана. Воротник его мундира был расстегнут – Майлз дотянулся рукой и потрогал, – но серебряные значки были по-прежнему на месте. C минуту Майлз просто лежал.
– Ну, – выдавил он наконец, – воображаю, что это было за шоу. Сколько?