ов всем скачковым пилотам Имперской Службы; это была единственная имевшаяся на Барраяре технология, чем-либо напоминающая ту, по которой был произведен эйдетический чип Иллиана. Авакли, по весьма забавному контрасту с кругленьким Руибалем, был высок, худощав, напряжен, словно струна, и уже начинал лысеть. Майлз понадеялся, что последнее – признак напряженной работы мысли. Двое других оказались помощниками Авакли в области техподдержки.
– Благодарю вас, джентльмены, – произнес Майлз, когда процедура представления завершилась. Он сел, сели и остальные, кроме Руибаля, явно выбранного говорить за всех.
– С чего вы хотите, чтобы я начал, милорд Аудитор? – спросил у Майлза Руибаль.
– Гм… с начала?
Руибаль покорно принялся единым духом перечислять длинный список неврологических тестов, иллюстрируя его показом данных и результатов на головидео.
Несколько минут такого перечисления, и Майлз перебил его: – Прошу прощения. Я не совсем точно выразился. Можете пропустить все отрицательные результаты. Переходите прямо к положительным.
После короткого молчания Руибаль произнес: – Как итог, я не обнаружил никаких свидетельств органических поражений нервной системы. Уровень физического и психологического стресса, весьма опасно высокий, я считаю скорее эффектом, чем причиной биокибернетической аварии.
– Вы согласны с таким заключением? – спросил Майлз у Авакли. Тот кивнул, хоть и рассудительно чуть поджал губы, подчеркивая, что человек всегда может ошибаться. Авакли с Руибалем обменялись кивками, и Авакли занял место Руибаля за управлением проектора головидео.
У Авакли была детальная головидео-схема внутренней архитектуры чипа, изображение которой он вызвал. Майлз почувствовал облегчение. До того момента он слегка боялся услышать, что медицинская служба СБ за эти тридцать пять лет потеряла руководство пользователя. Но, похоже, данных у них было множество. Сам чип представлял собой чрезвычайно сложный сандвич из органических и неорганических молекулярных слоев, примерно пяти-семи сантиметров шириной и полсантиметра толщиной, установленный вертикально между двумя долями мозга Иллиана. Управляющий имплатант скачкового пилота казался рядом с ним детской игрушкой, если говорить о числе исходящих из него неврологических соединений. Наибольшей сложностью, похоже, отличалось даже не протеиновое хранилище данных, а сеть выдачи информации, хотя оба и были не просто дьявольски изощренными, а почти непостижимыми. Эта сеть представляла собой нечто вроде самообучающейся системы, сложным, нелинейным способом формирующейся самостоятельно уже после установки чипа.
– Итак, это… повреждение, которое мы наблюдаем, ограничено лишь органической либо неорганической частью? Или затронуло обе? – спросил Майлз у Авакли.
– Органической, – ответил Авакли. – Почти наверняка.
Авакли, понял Майлз, из тех ученых, которые никогда не заключают пари, не застраховавшись от ошибки.
– К несчастью, – продолжил Авакли, – его изначально разрабатывали без возможности выгрузки данных. Там нет никакого эквивалента порта для подключения. Только тысячи и тысячи нервных окончаний, ведущих в эту штуку или выходящих из нее по всей ее поверхности.
Если взглянуть на предысторию чипа – супер-защищенной свалки различных сведений для императора Эзара, – то звучит это обоснованно. Майлз не испытал бы удивления, узнав, что эту штуку переделали по спецзаказу так, чтобы данные из нее не выгружались.
– Вот… У меня было впечатление, что чип работает параллельно с обычными мозговыми функциями памяти Иллиана. Он же по сути не заменяет ее, Так?
– Это верно, милорд. Нейро-входы всего лишь подсоединяются к сенсорным окончаниям, а не переключают на себя информацию с них. Подобные индивиды, вероятно, обладают двойной памятью обо всех происшедших с ними событиях. Что, судя по всему, и является основным фактором, провоцирующим высокую вероятность развития у них в дальнейшем ятрогенной шизофрении. Своего рода неотъемлемый конструктивный недостаток, и не столько чипа, сколько человеческого мозга.
Руибаль кашлянул, выражая вежливое теоретическое – или теологическое – несогласие.
Должно быть, Иллиан – прирожденный шпион. Жонглировать в голове более чем одной реальностью, пока не получишь доказательств, и не сойти с ума от неопределенности окружающего тебя мира – безусловно, таким качеством отмечены лишь великие следователи.
Авакли тем временем перешел к высоконаучному обсуждению трех возможных планов по извлечению из чипа некоторого рода данных. Все три казались составленными на скорую руку и результаты их были бы сомнительны; сам Авакли, описывая их, выглядел не особо довольным или полным энтузиазма. Большую их часть составляли деликатные микронейрохирургческие операции продолжительностью в несколько часов. Руибаль постоянно морщился.
– Итак, – перебил это подробное изложение Майлз, – что случится, если вы извлечете чип?
– Пользуясь бытовой терминологией, – ответил Авакли, – это приведет к шоку и смерти. Это явно сделано намеренно – может, чтобы предотвратить… гм… кражу.
Верно. Майлз представил себе Иллиана, на которого напали охотники за чипом, вскрыли ему голову и оставили умирать… явно эту картинку рисовал себе кто-то еще. В поколении Эзара было множество параноиков.
– Этот чип не разрабатывался в расчете на то, чтобы можно было его извлечь неповрежденным из питающей энергией органической матрицы, – продолжил Авакли. – Во всяком случае, шансы получить из него какую-либо связную информацию при этом резко падают.
– А если его не извлекать?
– Наборы протеиновых цепочек не выказывают признаков замедления распада.
– Или, говоря на жаргоне научников, «чип превращается в кашу в голове Иллиана». Кстати, один из ваших ребят-умников явно произнес эту фразу в его присутствии.
У одного из помощников Авакли хватило такта выглядеть виноватым.
– Адмирал Авакли, каковы основные ваши теории того, что же послужило причиной поломки чипа?
Авакли нахмурил брови: – В порядке вероятности: старение и переключение в режим саморазрушения либо какого-то рода химическая или биологическая атака. Чтобы подтвердить вторую гипотезу, мне нужно разобрать чип на части.
– Значит… даже вопросов нет, что чип можно снять, починить и установить обратно.
– Мне такое и вообразить трудно.
– И вы не можете починить его in situ, не зная причины поломки, которую вы не можете определить, не вынимая чип для внутреннего изучения. Которое его разрушило бы.
Авакли поджал губы, сухо признавая, что проблема представляет собой замкнутый круг. – Боюсь, о починке речи быть не может. Я сосредоточился на попытках разработать реально осуществимую выгрузку данных.
– Если это так, – продолжил Майлз, – вы неправильно поняли мой самый первый вопрос. Что случится с Иллианом, если чип извлечь?
Авакли дернул рукой в сторону Руибаля, словно резким жестом перебрасывая тому жгущий руки раскаленный уголек.
– С уверенностью мы предсказать не можем… – протянул Руибаль.
– Но строить гипотезы на основании разумных шансов можете? Не превратится ли он мгновенно, например, снова в себя двадцатисемилетнего?
– Нет, не думаю. Простое извлечение чипа, без попыток сохранить его, должно быть вообще-то довольно простой операцией. Но мозг – штука сложная. Например, мы не знаем, в каком направлении он перестроил свои внутренние связи вокруг имплантата за тридцать пять лет. И затем есть психологический аспект. Какое бы изменение личности – неважно какое – ни позволяло Иллиану работать с чипом в голове и оставаться в здравом рассудке, оно придет в состояние дисбаланса.
– Словно… отбросить костыли и обнаружить, что ноги атрофировались?
– Возможно.
– И о каком повреждении его интеллектуальных функций мы говорим? О большом? Малом?
Руибаль беспомощно пожал плечами.
– И вы пока не нашли какого-нибудь – пусть немолодого – инопланетного эксперта по этой устаревшей технологии?
– Пока нет, – ответил Руибаль. – На это может уйти несколько месяцев.
– А к этому времени, – мрачно заметил Майлз, – если я правильно понимаю, чип превратится в желе, а Иллиан либо навсегда утратит разум, либо умрет от истощения.
– Э-э… – протянул Руибаль.
– Подводя итог – да, милорд, – отозвался Авакли.
– Тогда почему мы до сих пор не вытащили эту чертову штуковину?
– Данные нам приказы, милорд, гласят сохранить чип, – ответил Авакли, – или столько информации из него, сколько мы сможем извлечь.
Майлз потер губы. – Зачем? – спросил он наконец.
Брови Авакли поползли вверх. – Осмелюсь предположить, что сведения в нем жизненно важны для СБ и Империи.
– А так ли это? – Майлз, склонившись вперед, уставился на ярко раскрашенную, кошмарную биокибернетическую схему чипа, висящую перед его глазами над видеопластиной в центре стола. – Этот чип установили совсем не с целью сделать из Иллиана супермена. Это была просто игрушка императора Эзара, которому показалось забавным иметь ходячий видеомагнитофон. Готов признать, Иллиану чип оказался полезен. Придавал ему эдакую ауру непогрешимости, пугавшую чертову кучу народа. Но все это ерунда, и он сам это прекрасно знает, даже если остальные – нет. На самом деле чип не имеет никакого отношения к работе СБ. Иллиан получил эту должность потому, что был рядом с моим отцом в тот день, когда солдаты Фордариана убили его предшественника, и потому, что отец хорошо к нему относился и доверял ему. Тогда не было времени на поиски талантов, в разгар бушевавшей гражданской войны. Из всех качеств, сделавших Иллиана стал лучшим главой СБ за все время ее существования, чип – самое незначительное. – Голос Майлза упал почти до шепота; Авакли и Руибаль наклонились вперед, чтобы его слышать. Майлз прокашлялся и сел прямо.
– В этом чипе есть информация лишь четырех категорий, – продолжил Майлз. – Старая и устаревшая. Текущая, продублированная на материальных носителях, – Иллиан всегда был вынужден действовать в соответствии с допущением, что может неожиданно умереть или быть убитым, и тогда Гарошу или еще кому-нибудь придется принимать эту должность на ходу. Затем там есть всякий мусор, что-то личное, не пригодное никому, кроме самого Иллиана. А может, даже и ему не нужное. Тридцать пять лет принятых ванн, съеденных блюд, переодеваний, заполненных анкет. Половые акты – боюсь, не особо много. Множество дурных романов и фильмов головидео – все они там, слово в слово. И в тысячу раз больше всякого прочего. И где-то среди этих миллиардов образов есть, быть может, десяток опасных секретов, которые не знает больше никто. А возможно, и не должен знать.