Потом пришла и другая мысль. Если Нубт существовал по обе стороны, то поля и сады здесь могли обрабатывать вовсе не люди, как и следить за хозяйством, а чьи-нибудь ушебти. Фигурки ответчиков складывали в гробницы, чтобы те служили хозяевам после смерти в Полях Иалу. А Поля Иалу были пространством иным – непостижимым и эфемерным. Так почему бы части их не выглядеть как маленький заброшенный городок? Эту мысль Шепсет тоже предпочла отложить, не желая слишком уж задумываться о том, что прямо сейчас бродила по чьим-то посмертным угодьям. Да и если верить Таа, по Ту Сторону они оказались ночью и увидели истинный лик города, а свою непритязательную маску Нубт надевал днём.
Нахт ждал её там же, в тени акации. Оставшись один, он, уже никого не стесняясь, как следует утолил голод, уничтожив добрую половину всего, что было на столе. Девушка чуть улыбнулась, качая головой, и тут же смутилась, вспомнив его прикосновение. Не предавала ли она этим несмелым поцелуем человека, к которому питала настоящие чувства? Пусть даже безнадёжные чувства, но ведь взаимные… Молодой царевич пришёл к ней тогда, после уже вынесенного приговора, несмотря на все запреты, и старался облегчить её участь как мог. Добился для неё лёгкой смерти, а её тело доверил заботам лучших бальзамировщиков.
Конечно же, никакого будущего у них и быть не могло, тем более теперь. Но это не означало, что нужно вот так бросаться в объятия другого и потакать его симпатии. Хотя с другой стороны – подумаешь? Один лёгкий поцелуй. При дворе не придавали значения и куда более серьёзным вещам, покуда те оставались в тайне. И если Нахт желал таким образом показать Шепсет, что она была живой, по крайней мере, в его глазах, – ему это удалось. Ну а теперь лучше сделать вид, что ничего не произошло.
Когда она подошла, меджай вскинул голову, широко улыбнулся. Улыбка всегда озаряла его необычные зеленовато-золотистые глаза особенным светом – это девушка успела заметить. Она уже отвыкла от такой простой искренности, как рядом с ним или в гарнизоне Усерхата. В конце концов, долгое время её окружали совсем другие люди, среди которых излишняя искренность была скорее недостатком и слабостью.
Присев рядом, жрица молча ослабила повязки, аккуратно промыла раны. Они затягивались довольно быстро и не воспалялись благодаря отменному здоровью молодого воина и – чего уж скромничать – заботам её как целительницы.
Меджай неотрывно смотрел за её работой, и это немного смущало.
– Куда именно мы направимся дальше, как думаешь? – спросил он с преувеличенной беспечностью.
– Не знаю, – призналась Шепсет, не поднимая глаз, но чувствуя на себе его взгляд почти осязаемо. – Мне кажется, мы движемся в верном направлении – ниже по течению Итеру, ведь вряд ли чати решит возвращаться в Уасет. Точнее я сказать не могу. Хэр-Ди тоже лежит дальше на север.
Меджай осторожно накрыл её ладонь своей.
– Тебе тяжело выбирать, я понимаю. Хэр-Ди ведь твой дом.
Шепсет вздрогнула, потом возразила чуть резче, чем собиралась:
– Ты не понимаешь, каково это, разрываться между одним долгом и другим!
– Да, в самом деле? – мрачно усмехнулся Нахт, и ей стало стыдно. Он ведь оставил свой гарнизон, оставил Западный Берег Уасет, где бушевали беспорядки. И всё ради того, чтобы сопровождать её, быть её стражем.
Конечно же, он делал это, прежде всего, ради служения Владыке и восстановления справедливости. Но одно не отменяло другого: он в самом деле поступился долгом, который считал своим, личным, как страж некрополя и соратник своих братьев по оружию.
И ей, видимо, надлежало поступить так же, сосредоточиться сначала на задаче более важной для их расследования, чем её родной культ. Но как успокоить мятущееся сердце, которое буквально разрывалось при мысли о том, что её община падёт жертвой интриг и гнева более могучего храма?
Вот только если она поспешит в Хэр-Ди, Сенедж может успеть сменить тайник – в этом Таа был прав. Сейчас чародей отправился зализывать раны, но он уже прекрасно знал, что его бывшая ученица вернулась и слишком о многом осведомлена. На его месте сама Шепсет в первую очередь бы перенесла тайник в другое место. А ведь там наверняка найдутся драгоценные сведения, которые помогут раскрыть и других участников заговора. Не просто так жрецы Сета показали ей именно Сенеджа из всех врагов Владыки Рамсеса.
Следующая мысль заставила девушку похолодеть. Вдруг в тайнике чародея обнаружатся фигурки, изображавшие самого Владыку? Колдовство, ограничивавшее его при жизни и мучившее в посмертии. Вдруг Сенедж попытался сделать с Рамсесом то же, что сделал с самой Шепсет, – разделить его душу на части? Нет, такое вряд ли было под силу даже великому чародею. Одному – уж точно нет. А вот ослабить Владыку – вполне мог, особенно с помощью союзников, среди которых были даже жрецы высшего круга из служителей Амона.
И это вернуло девушку к вопросам, которые она хотела задать Нахту.
– Может, ты не захочешь говорить об этом, но спросить я должна, – тихо начала она, нанося снадобья ему на плечо. Успела в очередной раз порадоваться, что повреждение было не настолько глубоким, чтобы сильно рассечь мышцы и связки. Скоро он уже снова сможет удерживать этой рукой щит в полной мере, как раньше.
– Попробую ответить, – усмехнулся меджай. – Даже не знаю, что же такого ты можешь пожелать обсудить, чтоб я не захотел тебе отвечать.
Шепсет подняла голову, встречаясь с ним взглядом.
– Госпожу Мутнофрет.
Она буквально увидела тот самый миг, когда он захлопнулся изнутри. Лицо посуровело, взгляд похолодел. Перемена была такой резкой, что девушка даже сморгнула. Голос у него тоже изменился, стал сухим, и слова звучали более отрывисто.
– И что ты хочешь о ней знать?
Девушка как раз закончила с его ранами и отсела чуть дальше, понимая, что сейчас ему совершенно точно будет неприятна её близость.
– Я бы не хотела касаться чего-то слишком для тебя личного, – осторожно проговорила она. – В конце концов, не просто так ты не хотел просить её о помощи, даже когда военачальник Усерхат намекал. Чтобы отправиться в Ипет-Сут, тебе потребовался приказ.
– Я уже говорил тебе: госпожа Мутнофрет никому не помогает просто так. Здесь дело не в личном. Для неё всё происходящее – огромная многослойная игра, в которой она неизменно старается выиграть партию за партией. У неё нет ни друзей, ни близких – никого, кем она не готова была бы пожертвовать, если так будет нужно для следующего хода.
– Но господина чати она назвала своим старинным другом.
– Потому что связь с ним выгодна, и видимо, выгодна даже теперь, когда он многого лишился. Поверь, она охотно заменяет союзников, когда это предпочтительно. Полагаться на неё нельзя. Ни в чём.
В последних словах Шепсет различила плохо скрываемую горечь.
Фигура матери в Кемет была священна. Многие даже в своих гробницах ставили имя матери прежде имени отца. Видеть, как кто-то настолько отвергает собственную мать, было странно, но Шепсет уже успела познакомиться с Мутнофрет и понимала, почему такое могло случиться. Простого тепла в ней было не больше, чем в пригревшейся на солнце змее.
И словно в ответ на её мысли Нахт сказал:
– Своей матерью, пусть и не по крови, я считаю Садех. По крайней мере, именно она занимала в моей жизни это место, – меджай повёл плечами, словно сбрасывая старый груз, и поморщился от боли в ране.
– И всё же она правда очень помогла нам.
– Потому что Таа просил её и, скорее всего, заключил с ней некую сделку в обмен на помощь.
– Но она уже вмешалась в происходящее, – настаивала Шепсет. – Уже рискнула. Значит, она всё-таки с нами на одной стороне?
– Лишь до тех пор, пока верит, что мы можем выиграть, – отрезал Нахт.
– Помнишь тот разговор в храме… когда я прямо спросила у неё, кто руководил обновлением магических защит в Храме Миллионов Лет нашего Владыки, – дождавшись его кивка, жрица продолжала: – Она знала, что плетение ритуалов было нарушено умышленно. Что защита была несовершенна – намеренно сделана таковой. Она даже предупредила меня, конечно же, не напрямую и не называя имён…
– Меня тоже, – подумав, сказал меджай. – Мудрейший Бакенхонсу уже очень стар. Его место займёт один из двух братьев. Их имена тебе ни о чём не скажут – мне, в общем-то, тоже. Я видел обоих только издалека, и они предпочитают держаться в тенях. Мутнофрет и остальные ждут, кто из них двоих возглавит жречество Амона.
«Один из его возможных преемников отправляет множество ритуалов от его имени. Для нас, жрецов Властителя Уасет, тоже многое меняется», – так ей сказала Мутнофрет.
Шепсет стиснула зубы.
– Они оба против моего культа? И оба участвовали в преступлении против Владыки?
– Не знаю, – покачал головой Нахт. – Знаю лишь, что один из них более амбициозен, другой – более осторожен и действует тоньше. Но оба не просто так занимают своё высокое положение и предлагают храмовой ладье разные направления движения. В любом случае для нас каждый из них стоит слишком высокого. Будем честны, мы даже не можем называть их врагами. Враг – это всё же кто-то сопоставимый. А мы для них – просто мелкие мошки, кружащие над заводью.
– Все наши нынешние враги таковы, разве нет? – Шепсет невесело усмехнулась. – Все стоят слишком высоко, и наше слово – ничто против их. Но и у нас есть влиятельные друзья.
– Эту женщину причислять к друзьям не спеши. Я уже предупредил тебя: она с лёгкостью откажется от любого союзника, если так будет выгодно.
– И даже от тебя? – спросила жрица – и тут же прикусила язык: такая буря запечатанных внутри эмоций отразилась в глазах Нахта.
– Так уже случалось. Почему она должна поступить как-то иначе? – меджай фыркнул.
Шепсет вопросительно посмотрела на него, не решаясь спрашивать вслух. Нахт поднялся, подхватил свой хопеш, и девушка решила уже было, что разговор окончен. Она собрала свои снадобья, тоже встала, но воин вдруг продолжал: