Но Бес призывно ухмылялся ему с браслета, словно говорил: «Бери, это самый верный выбор! Не пожалеешь – уж я-то не подведу!»
Меджай вздохнул, смирившись.
– Сколько?
Купец озвучил цену. Потом, подумав, скинул немного. На эту сумму можно было бы купить и льна для нового калазириса, и пару добротных сандалий.
В общем, в итоге Нахт не смог оставить Беса на прилавке. Сговорившись с купцом, он забрал подарок и направился уже было к Шепсет…
Но уйти далеко не успел.
– Это наше золото, по воле Владыки!
– Ползи прочь, откуда явился, кушитская тварь!
– Да что ж такое, господа?! – голосил купец. – Неужто не договоримся? Я вам и подарков заготовил. Ну, вы только взгляните, прошу!
– Презренные отродья, далековато забрались от дома. Но мы уж вам напомним, что вылезать не стоило!
Нахт спрятал браслет за пояс, стиснул рукоять хопеша, с которым никогда не расставался, и развернулся. Подарки могли подождать.
Он был меджаем. Стражем, защитником.
Глава XVI
1-й год правления Владыки
Рамсеса Хекамаатра-Сетепенамона
Шепсет
Хека села в тени и тяжело дышала, вывалив язык, наслаждаясь прохладой. Вокруг сновали люди, и собака лениво провожала их взглядом. Многие косились на неё с опаской, хотя на рынке можно было встретить не только собак, а даже ручных птиц и умных павианов. Шепсет слыхала где-то, что павианов иногда использовала городская стража. Мол, эти священные звери были так хитры и сильны, что у преступников не оставалось ни единой возможности скрыться. Воочию она, правда, такого никогда не видела, но, может, потому, что редко выбиралась в город.
Нагруженная покупками, Шепсет смущалась и вместе с тем почему-то чувствовала себя странно счастливой. Нужно было отказаться, сохранить внешнее спокойствие и безучастность. Но Нахт так искренне хотел её порадовать, что жрица просто не могла устоять перед его напором. Когда в последний раз кто-то хотел её порадовать, просто чтобы Шепсет улыбнулась?
Память услужливо подкинула драгоценный подарок молодого Рамсеса – золотой лотос с инкрустацией из сердолика, как на его браслете, который носил не снимая.
«…Почти как твои глаза. Надень…»
Шепсет перевела взгляд на покупки. Как же странно. В распоряжении меджая не было золота царских сокровищниц, но почему-то он готов был столько для неё сделать. Уже не из жалости, не из чувства долга – просто так. И от этого на сердце становилось очень тепло и хотелось как-то отблагодарить его за доброту.
Сердце кольнуло только, когда Нахт принёс ей медовые соты. Мальчишки приносили их жрице как величайшее сокровище – ещё бы! Это были самые дорогие сладости в гарнизоне. Она всегда брала только по чуть-чуть – убеждалась, что детям хватало, но и не обижала их отказом, ведь так они платили за её страшные истории. Самым дорогим, что у них было…
Стало больно дышать. Шепсет изо всех сил гнала от себя подробности ужасного видения, которое скрыла от Нахта. Невыносимо было даже думать о том, что эти ужасы могли воплотиться. Она хотела тайком просить Таа, чтобы связался со своими осведомителями в Уасет и как-то узнал… но как сохранишь такое в тайне? Нет, лучше уж было не говорить вовсе. Страх, воплощённый в слова, становится только реальнее. Жрица успокаивала себя тем, что если б что-то подобное случилось – чати бы уже наверняка узнал и рассказал им. Не могла же Шепсет ранить Нахта тем, что ей могло лишь привидеться. Он ей такого просто не простит. Она и сама себе этого не простит!
Мелькнула даже не мысль – тень мысли. У Таа ведь была причина скрыть правду от Шепсет и Нахта, даже если бы он узнал всё от своих осведомителей. Скрыть, чтобы ничто не помешало им исполнять цель… Нет, глупость, которой не хотелось омрачать нынешний день. Нубт и без того сделал бремя её знаний ещё тяжелее. Разве не имели они с Нахтом право хоть немного пожить просто так?
Жрица посмотрела на собаку. Хека коротко ободряюще вильнула хвостом.
– Я и с тобой поделюсь сыром и лепёшкой. Погоди, вот только дождёмся Нахта, присядем где-ни…
Она осеклась, заслышав суматоху со стороны кушитских шатров. И суматоха эта очень отличалась от радостной рыночной суеты!
Хека встрепенулась, вздыбила шерсть. Шепсет устремилась сквозь толпу, прижимая к себе кувшин и свёртки, стараясь ничего не выронить. Впереди уже раздавались крики, ругань и причитания.
– Да пропустите же! – рассердилась жрица, проталкиваясь вперёд, но люди расступились при одном только виде собаки, хотя Хека даже ни на кого не гавкнула.
Вокруг шатров собралась целая толпа зевак, но никто не пытался вмешаться. Банда вооружённых дубинами мужчин схватилась с охранниками-южанами, и те остались в меньшинстве.
Шепсет разглядела купца-кушита – других не было видно. Может, попрятались или сбежали. Торговец, ни жив ни мёртв от ужаса, взирал на то, как теряет состояние, и испуганно прятался… за спину Нахта. В пыли перед меджаем уже лежали трое, явно рассчитывавшие влёгкую расправиться с купцом. Сейчас они отползали от разгневанного воина, никак не ожидая вмешательства. Голосили, зовя на помощь своих товарищей, которые уже успели оттеснить охранников-южан.
– Я же соблюдал все законы! – чуть не плакал купец. – У меня и печать есть! Печать наместника Хори! Скажите им кто-нибудь!
Шепсет узнала это имя – Хори, союзник Таа, служил Владыке. Да и купец совсем не походил на повстанца – сколько таких приезжало в Кемет торговать? Обычное дело.
Но голос кушита тонул за другим. Мужчина, взобравшийся на мешки с товарами, обращался к толпе громко, с осознанием собственного превосходства и праведности:
– Где ж это видано, чтоб теперь, когда презренные кушиты отвергли власть наших Богов, они вот так свободно ходили по нашим улицам?! Добрые рэмеч, это богатство принадлежит нам по праву! Забирайте всё, что вам нравится. Куш принадлежит Та-Кемет! Всё, что привозят кушиты, принадлежит рэмеч!
К ужасу Шепсет, толпа одобрительно зароптала, и впервые ей стало стыдно за свой народ. Люди – самые обычные люди, которые только что ходили с ней вдоль одних и тех же шатров и прилавков и не проявляли никакой враждебности – словно одичали и кинулись грабить шатёр. Эта речь словно сорвала последние запреты, подогрела жадность.
Нахт выступил людям навстречу, крутанул в руке хопеш, хмуро оглядывая любителей лёгкой наживы.
– Стойте! Разве наши Боги велят нам брать чужое?
– Да чего вы его слушаете?
– Он же и сам кушит! Вот и подбрехивает своим!
– Уноси ноги, пока можешь!
Но крики криками, а нападать на меджая первым никто из людей не спешил, и «победоносный поход» за кушитским богатством захлебнулся, едва начавшись. Кто-то посмелее даже кинул камень, но воина это не спугнуло.
Шепсет вскрикнула, когда увидела, как к Нахту со спины подкрадываются двое. Меджай молниеносно развернулся, ударив одного рукоятью хопеша под дых, а второго уронив в пыль ударом под колени. Никого из них он не ранил клинком – как и первых трёх, используя как оружие пока только собственное тело. Нападавшие окружили Нахта, но медлили наступать, боялись, пока подстрекатель, стоявший на горе мешков, не крикнул:
– Чего вы мнётесь, это всего лишь ещё один никчёмный кушит!
Меджаи были элитой воинских подразделений Кемет, одними из лучших воинов во всей армии Пер-Аа. Приняв Нахта за простого кушитского охранника, местные бандиты очень ошиблись. Он привык защищать гробницы от расхитителей – людей куда более опасных, чем крестьяне и горожане, похватавшие дубины. Эти бандиты не то что нанести ему увечье не успевали – даже толком приблизиться, прежде чем наталкивались на его кулаки или рукоять клинка, а то и на дубину товарища.
Шепсет и сама с трудом успевала следить за движениями Нахта – он двигался почти со звериной скоростью. А в его силе она убедилась уже с первых мгновений драки, когда меджай просто отправил первого из нападавших в полёт, навстречу его же друзьям. И не помешали Нахту ни раненое плечо, ни так и не заживший пока бок.
– Боги, да позовите же кто-нибудь стражу! – воскликнула Шепсет, но никто не слышал её.
Настроения в толпе поменялись. Кто-то даже поддержал меджая радостными криками, словно всё происходящее было не нападением и грабежом, а каким-то весёлым представлением. Другие всё ещё были на стороне «глашатая», который продолжал разоряться о кушитских богатствах.
Шепсет не волновали все сокровища Куша – девушка боялась за Нахта. Как бы он ни был силён и искусен – меджай был один, один против всех!
«Толпа – это голодный обезумевший зверь. Она перемалывает судьбы в своих челюстях, и никто не имеет значения. Даже те, кто пытается помочь…»
Время словно замедлило ход, и всё происходящее казалось горячечным бредом. За общим гвалтом Шепсет едва слышала собственный крик и лай Хека, когда Нахта скрутили. Никто – даже те, кто ратовал за его победу, – не попытался вмешаться. Подстрекатель спрыгнул с мешков, самодовольно распрямился, пойдя к меджаю.
– Проучить бы тебя как следует, чтоб и другие кушиты знали своё место. Сколько плетей? – вопрос был обращён уже к собравшимся зевакам.
Воин не пытался вырваться, но и не выглядел побеждённым. Встретив взгляд этого человека с мрачной насмешливостью, он сплюнул предводителю бандитов под ноги.
Шепсет не ждала, как всё развернётся, – побросав все покупки, она устремилась к Нахту.
– Хватит! Богам это не угодно! – гневно воскликнула жрица.
– А ты ещё кто? – фыркнул один из бандитов. – Кушитская подстилка?
Шепсет задохнулась от возмущения, а Хека рядом с ней утробно гавкнула. Воспользовавшись замешательством своих пленителей, Нахт резко вывернулся и ударил оскорбившего жрицу в челюсть. Опешившие рэмеч, конечно, сразу же снова схватили его и наградили парой ударов под дых, но окрик Шепсет остановил их.
– Именем Владыки Усермаатра-Мериамона, довольно!
В этот момент в её голосе, в самом её облике была такая воля и власть, что даже толпа стихла, а предводитель бандитов взглянул на девушку по-новому. Шепсет распрямилась во весь свой невысокий рост, оглядывая его през