́льшее волнение, чем от своих неловких попыток поддержать его.
– Я поговорю с твоим отцом, хочешь?
– Не нужно! – резко ответил он и, увидев, как жрица вздрогнула, добавил уже мягче: – Не нужно. Ты далека от политики и всё равно не заставишь его или его советников рассмотреть мои предложения всерьёз. Я хочу добиться этого сам. Просто иногда кажется, что… это бессмысленно… Знаешь же, как с этими стариками бывает. Они полагаются на свой опыт, на опыт наших предков…
– И не считают, что ты можешь сказать что-то путное, пока хоть немножко не приблизился к их почтенному возрасту. – Шепсет фыркнула, вспоминая жрецов в Хэр-Ди. – Был у нас в храме один из самых уважаемых наставников. Старик Джедефхор. Этот даже старших жрецов и жриц ни во что не ставил! Чтоб он тебя серьёзно выслушал, надо было, наверное, самому стать воплощённым предком.
Царевич рассмеялся. Шепсет улыбнулась – ну, хоть немного удалось развеять его мрачное настроение.
– Да, вот так я себя и чувствую порой. Словно, чтоб отец и его вельможи даже просто меня выслушали, мне нужно стать не меньше, чем самим Сетепенра или одним из его великих сыновей. – Рамсес вздохнул. – Но ведь прислушались же тогда, с вождями племён.
– О чём ты?
– Да не бери в голову, долго рассказывать. – Царевич чуть сдвинул руку, и теперь их пальцы едва-едва соприкасались. – Спасибо, что пришла. Иногда хочется побыть одному, подальше от всех, но оказывается вдруг, что нужно было совсем не это… Понимаешь? – он повернул голову, глядя на девушку своими невероятными зелёными глазами. Его взгляд на миг скользнул к её губам.
Шепсет, конечно, понимала.
Голос Нахта вернул жрицу к действительности.
– Нужно предупредить Таа.
– Я бы не хотела говорить ему. Если уж совсем начистоту – я ему тоже до конца не верю. Он во всём преследует свои цели, и мы лишь один из его инструментов, ты же не забыл? Он сам так говорил.
– Мне это всё не слишком нравится, – заявил Нахт, – но союзников у нас в самом деле немного, выбирать не приходится.
– Давай хотя бы разузнаем, а? – попросила Шепсет. Для себя она уже всё решила: пойдёт на встречу в любом случае, даже если меджай откажется.
– Если ты готова поручиться, что он не на одной стороне с тем же Сенеджем…
– Это исключено, – Шепсет покачала головой так резко, что звякнули бусины в волосах. – Но сам он окружён врагами, среди которых вынужден играть определённую роль. Я знаю его, Нахт. В таком, – она указала на записку, – он бы не стал мне лгать. Никогда.
Меджай поднялся.
– Я предупрежу кое-кого из воинов Таа, чтобы хоть знали, где нас искать, если не вернёмся.
– Ты не можешь просто взять и выдать всем мою тайну, – обиженно сказала Шепсет, резко вставая. – Я ведь и тебе не обязана была рассказывать, но просто не могла иначе.
Нахт чуть поклонился. Сердце кольнуло оттого, каким отстранённым был этот жест в сравнении с его недавним теплом.
– И за это я тебе благодарен. Всё-таки не стоит скрывать от своего стража, куда направляешься.
Глава XVIII
1-й год правления Владыки Рамсеса Хекамаатра-Сетепенамона
Шепсет
Солнечная ладья клонилась к горизонту, окрашивая алым воды Итеру, набрасывая на берег длинные тени. Птицы смолкали, и ветер становился прохладнее, усмиряя дневной зной.
Нахт и Шепсет вышли к развалинам старой стены, но не раньше, чем меджай убедился, что там не готовилась засада. Хека ходила проверить вместе с ним – путь был свободен.
Жрица боялась, что эти двое спугнут вестника или вестницу, но вынуждена была согласиться – доводы воина были более чем разумны. Никогда нельзя было исключать вероятность ловушки, а Шепсет просто не могла позволить себе попасться. Но и поверить в то, что Рамсес мог бы желать ей зла, не могла. Просто осторожность не бывала лишней, да и Нахту так спокойнее.
В роще у развалин было тихо – ни голосов, ни каких-либо следов чужого присутствия. Только стайка птиц взмыла вверх из зарослей, перепуганная их неожиданным приближением.
– Хм, здесь никого нет, – протянула Шепсет, озираясь. – Может, ты их спугнул?
Нахт пожал плечами. Девушка готова была поспорить: меджай только порадуется, если никто не придёт.
– Подождём до сумерек и вернёмся в лагерь чати, – сказал он. – Иначе нас хватятся. Я предупредил, что мы отправились на прогулку в эти места.
– Разумно.
Тени удлинялись, но никто так и не появился. Ладья Ра уже почти совсем скрылась за горизонтом. Шепсет испытывала странное разочарование, словно её поманили и обманули. Что же помешало посланнику явиться на встречу, которую он сам же и назначил? Или она.
А может, с посланником что-то случилось? Ведь для него – или для неё – эта встреча тоже была сопряжена с огромным риском.
– Ну что, возвращаемся? – нетерпеливо спросил Нахт.
– Нет, подождём ещё немного.
Он вздохнул, скрещивая руки на груди, даже не пытаясь скрыть своё отношение к происходящему.
Наконец, напряжённое ожидание Шепсет оказалось вознаграждено – на вершине полуразрушенной стены из сырцового кирпича показалась кошка – та самая, в золочёном ожерелье. Она села, глядя на жрицу и меджая сверху вниз, потом принялась умываться.
– Вот она! Ну, я же тебе говорила.
Хека повернула морду, навострив уши, но по-прежнему не выражала беспокойства.
Из проёма в кладке показалась хрупкая фигурка, грациозная, как эта кошка, – женщина, одетая в плиссированную тунику и накидку. Её волосы и лицо скрывал головной плат, и она не носила украшений, по которым можно было бы опознать её. Встретишь такую в толпе – не заметишь. Может статься, она и стояла там, на рынке, среди покупателей, и смотрела, как Шепсет забирает у кошки послание.
Сама кошка при виде женщины встрепенулась и спрыгнула вниз, примостившись на стене где-то на высоте её плеча. Прищурившись, кошка смотрела на меджая и жрицу. При этом она не выражала ни страха, ни настороженности к Хека. Оба священных зверя явно видели друг друга сквозь покровы зримого облика. Шепсет было странно встретить кого-то, подобного ей самой, – жрицу другой Богини, отмеченную благословением. Кем же была эта женщина, которой благоволила Бастет?
– Ну, здравствуй, собачья жрица, – голос у незнакомки был певучий, мурлыкающий. – Ох и нелегко же тебя разыскать, Шепсет. Да и слава Богам, что нелегко – не все обладают моими навыками.
С этими словами она сняла плат, открывая красивое юное лицо, которое Шепсет… узнала. Тонкие точёные черты, удлинённые смеющиеся глаза – светло-ореховые, кажущиеся почти золотыми, как у её кошки.
Вот тогда Шепсет вспомнила, где видела эту девушку впервые – на одном пиру в малом дворце. Теперь казалось, что всё это произошло уже несоизмеримо давно, с кем-то другим в иной жизни.
На дворцовые сады опускались сумерки. Темнота мягко ступала на кошачьих лапах, но не смела приближаться, кружила, точно осторожный хищник. Её отпугивали огни в подвесных светильниках, зажжённые по всему саду, и громкая музыка.
Слуги разносили подносы с блюдами и кувшины с вином, расставляя на невысоких столиках под тканевыми навесами. Повсюду звучали смех и разговоры. Гости обменивались последними новостями, восхваляли Богов и Владыку Рамсеса, благоденствие и порядок, которые он нёс Кемет. Сам Рамсес беседовал о чём-то с мудрым Таа и несколькими вельможами. Жрецы Амона, прибывшие сегодня из Уасет, вступили в какой-то спор с чати. Владыка милостиво внимал им.
На пиру было многолюдно, но даже в толпе Шепсет всегда с лёгкостью находила взглядом царевича. Невольно она залюбовалась им, тем как он держался с вельможами отца – почтительно и скромно, и вместе с тем величественно, как подобало его высокому положению. Огни выхватили его профиль, придавая какую-то нездешнюю красоту – словно статуя одного из древних правителей, рядом с которыми он однажды займёт своё место.
Неудивительно, что вокруг молодого Рамсеса всегда вились придворные дамы. Его внутренний огонь, спокойствие и рассудительность притягивали их, как яркая звезда. Вот и сейчас несколько девушек собрались вокруг – знатных, из родов, приближённых к Пер-Аа. И всем он уделял внимание, был учтив и обходителен. Кому-то дарил полуулыбку, кому-то – внимательный взгляд, а кому-то позволял обронить шутку, да такую, что на лице девицы вспыхивал лёгкий румянец.
Девушки, окружившие царевича, щебетали не замолкая, словно певчие птицы в садах его отца. Прекрасные, изысканные. Шепсет не могла слышать их разговор сейчас, но догадывалась, о чем идет речь, – по его улыбке, по их жестам. Молодой Рамсес, не прерывая беседы, словно почувствовал её взгляд из тени и посмотрел на жрицу. Их взгляды встретились на пару мгновений, и его губы тронула лёгкая улыбка. Та особенная улыбка – только для неё.
И снова он перевёл взгляд на кого-то из девушек, ответил ей, рассмеялся. Ему протянули чашу с вином.
Жрица Бастет, ученица самой Сенетнофрет. Шепсет узнала эту девушку, недавно прибывшую ко двору. Очаровательная и смелая, с изысканными манерами и грацией кошки, повсюду её сопровождавшей. Она смотрела Рамсесу прямо в глаза, что-то рассказывала, и тот внимательно слушал. Но стоило ей отвернуться, отвлечься на вопрос кого-то из придворных дам, как царевич снова посмотрел на Шепсет, едва заметно отсалютовал ей чашей и пригубил вина.
В следующий миг он уже снова смотрел на кошачью жрицу, которая передала ему шкатулку – видимо, ещё один подарок из храма Бастет, – но смотрел Рамсес на девушку немного скучающе, совсем не так, как на Шепсет.
И Шепсет знала: из всего сонма придворных девиц он выделял её, единственную, кто слышала его сердце, с кем можно было поговорить по душам.
Служанка осторожно тронула её за рукав драпированного калазириса, и жрица невольно вздрогнула, смутилась, что её застали за пристальным разглядыванием.