– Я… мне столько тебе нужно рассказать. Предупредить тебя, – её голос упал почти до шёпота. – Здесь мы правда можем говорить свободно, ничего не опасаясь?
Рамсес серьёзно кивнул, пристально глядя на девушку, готовый слушать. Он всегда умел хорошо слушать и этим располагал к себе даже такие закрытые сердца, как у Шепсет.
– То, что ты искал меня, означает, что ты… в самом деле веришь в мою невиновность, – начала она, и Рамсес чуть сжал её руку в своей тёплой ладони. – Я благодарна тебе за доверие. Оно придавало сил, когда меня обрекли на смерть. Придало сил и теперь. Все свои умения я положила на то, чтобы найти тех, кто устроил заговор против твоего отца. Когда-то я уже предупреждала, чтобы ты пригляделся к своему окружению и не доверял никому. Но всё оказалось ещё страшнее…
– Знаю, моя дорогая, – Рамсес грустно усмехнулся. – Каждый день я живу словно под прицелом десятка лучников. Я, которого нарекли теперь Божеством Обеих Земель, вынужден опасаться собственной тени. Да, меня возвысили, но будто бы лишь потому, что мной легко управлять. В итоге ко мне теперь прислушиваются едва ли не меньше, чем когда я участвовал в советах отца. – Он чуть оскалился. – Для народа я – Владыка Та-Кемет, их защитник и посредник перед Богами. Но я словно… стал золочёной статуэткой Божества, символом власти, с которым не считается моё ближайшее окружение.
Так вот как он ощущал себя. Как и сама Шепсет, словно в ловушке, наделённый огромной властью, которой даже не мог распоряжаться. Жрица укрепилась в своём решении: она действительно была нужна ему как никогда.
– Они предпочитают, чтобы я не задавал вопросов, – продолжал Рамсес. – Просто похоронил отца с почестями и забыл о том, что случилось на празднестве Опет. Справлял необходимые ритуалы, радовался на пирах в мою честь, не думал о бедах людей. А вокруг меня… слишком мало тех, кому могу по-настоящему доверять, Шепсет. Многие мои подозрения уже оправдались. Я могу назвать тех, кто приложил руку к заговору, и при этом не имею права произнести их имена вслух, покарать прилюдно – потому что они поддерживают мою власть. Мой трон словно ворох раскалённых углей.
Шепсет вздохнула, успокаивающе гладя его по руке, и Рамсес повернул ладонь так, чтобы их пальцы переплелись.
Девушка осторожно спросила – не могла не спросить:
– А что госпожа Тия, твоя мать? Она ведь поддерживает тебя, как и прежде?
Рамсес кивнул.
– Теперь она носит столь желанный ей титул, Мут-Нэсу[71]. Она всегда хорошо разбиралась в политике, а теперь, по сути, захватила двор Пер-Рамсеса. Кому посулила что-то, кому пригрозила. Разумеется, всё это она делает из любви ко мне и из опаски, что я недостаточно опытен… но сам я уже начинаю чувствовать себя её пленником. Она ждёт от меня твёрдости решений, но если не согласна с ними – просто действует у меня за спиной. Для всеобщего блага, разумеется. И поверь мне, я не забыл ни на миг, что она предпочла прислушаться к лживым голосам и обвинить тебя.
Голос Рамсеса звенел горечью и обидой. «Ох, если бы ты знал», – грустно подумала Шепсет. И постаралась не думать о том, что Рамсес не защитил её тогда…
Тия в самом деле имела над сыном почти неограниченную власть ещё тогда, при прежнем Владыке. Ничего Рамсес не делал без её ведома – разве что выбирался на тайные прогулки с Шепсет. Он не посмел бросить матери вызов, когда она обвиняла жрицу в преступлении, которого та не совершала. Сумеет ли бросить теперь, когда узнает, что именно Тия – одна из основных заговорщиков?
Непрошенная мысль пронеслась по кромке сознания. Шепсет помнила Нахта – простого, но такого сильного, не боящегося бросить вызов, когда считал свой шаг правильным. Неужели царевич Рамсес, теперь уже молодой Владыка, настолько слаб?.. Нет, быть такого не могло. Просто сила и стойкость проявляются по-разному. У одних она похожа на каменный столп: сколько ни бей, сколько ни пытайся уронить, устоит, если только не найдёшь слабое место внутри, чтобы камень пошёл трещинами и рассыпался. У других она как тростник, гнущийся под могучими ветрами, но никогда не ломающийся. Нахт был каменным столпом, Рамсес – гибким тростником. Воин и политик. Их нельзя было сравнивать.
– Меня снова пытаются оттолкнуть в тень, Шепсет. Даже сейчас, когда выше меня только Боги. Но я не допущу этого! Просто борьбу мне пока приходится вести тайно, копить силы для удара, которого никто не ждёт. Но я уже знаю, чем их удивить, – его усмешка стала недоброй. Шепсет хотела спросить, что Рамсес имел в виду, но он продолжал: – Вот почему так важно, что ты здесь. Я сумею защитить тебя, а ты поможешь мне вычистить окружение от врагов – тайных и явных. Только так мы восстановим Закон Маат в Обеих Землях.
Жрица склонила голову. Пришло время поговорить о врагах. Но сейчас она смотрела на молодого Рамсеса и не представляла, как тот сумеет справиться со всем. В нём горел этот упрямый огонь, но не было той мистической Силы его отца, вдохновлявшей других. Той самой Силы, когда солнце будто сияло ярче в его присутствии, и сам ты словно становился чем-то бо́льшим.
И если даже Владыка Усермаатра не сумел бросить вызов жрецам Амона, то как мог выстоять против них молодой Рамсес? Отчётливо она вспомнила одно из предупреждений жрецов Нубта.
«– Равного последнему защитнику в его роду нет.
– Потому подняли головы служители Сокрытого Бога. Сумеют ли стать новыми властителями Кемет?
– Таковыми мнят себя, да. Ибо и Амон провозглашён царём всех Богов, владыкой престолов, господином вечности, дарующим дыхание и процветание. Коли власть защитников ослабнет, займут их место…»
Вздохнув, Шепсет взяла себя в руки. Как же тяжело было облечь это в слова, сколько бы раз она ни представляла себе этот разговор. Как сложно было представить всё лишь историей о преступлениях, когда это было её личной трагедией. Но жрица должна была донести всё до Рамсеса. И рассказала ему, постаравшись не поддаваться чувствам, о падении храма Хэр-Ди и о том, что узнала – не упоминая имени Мутнофрет: как кто-то из высших жрецов Амона участвовал в заговоре против Владыки, ослабляя магические защиты Храма Миллионов Лет. И о том, как уничтожались неугодные культы, теперь уже в открытую, без страха перед карой Пер-Аа.
Рамсес слушал её с участием, и в его взгляде было неизменное сострадание. Шепсет не плакала, просто уже не могла, но он всё равно нежно коснулся кончиками пальцев её щеки.
– Ты просишь меня указать твоих врагов… но что, если кто-то из них стоит так высоко? Что, если их власть теперь даже больше твоей?
К её удивлению, Рамсес спокойно кивнул.
– Я знаю, что это за человек. Один из двух братьев, Усерматренахт, сменивший старого Бакенхонсу как Верховный Жрец. Всё именно так, как ты говоришь. От меня не секрет, что он желает стать негласной властью в Обеих Землях. Почти уже стал, ибо никто – даже я сам – не может сместить его, – улыбка Рамсеса, обычно такая обаятельная, стала холодной, почти коварной. – Но на всякую силу найдётся другая. А врагов можно стравить между собой, чтобы они обескровили друг друга.
Шепсет слушала молодого Владыку и понимала: зря, очень зря многие недооценивали его за его юность и дипломатичность, которую считали слабостью.
– Его главный враг – даже не я, а один из самых преданных слуг моего отца. Своенравный амбициозный вельможа, чьё влияние и при дворе, и по всей Кемет было очень и очень велико. После смерти отца, – голос Рамсеса дрогнул, выдавая скорбь, но молодой правитель взял себя в руки и продолжал: – его сместили. Но многие по-прежнему готовы следовать за ним, и немало тех, кто боится его. Усерматренахт желал подъёма духовной власти в глазах народа, чтобы она затмила власть светскую. Его давний соперник – наш бывший чати, Таа. И их ненависть обоюдна, хоть и была скрыта за придворной велеречивостью. Когда Бакенхонсу отошёл в тень, уже ничто не сдерживало нового Верховного Жреца, хотя он кропотливо подтачивал власть чати и прежде.
Шепсет прикусила язык, радуясь, что не успела выдать Рамсесу, с кем заключила сделку. Рельеф в её сознании понемногу достраивался и обретал краски. В тот день в Уасет новый Верховный Жрец ещё не был назначен – Мутнофрет упоминала о втором брате, которого поддерживала больше. Вот почему Таа нашёл временное укрытие в Ипет-Сут, но при этом не питал иллюзий. Он надеялся как-то повлиять на выбор в жреческой общине, но не сумел склонить чашу.
– Если бы я нашёл, где Таа теперь скрывается, то пригласил бы его обратно ко двору и приблизил к себе. А потом посмотрел, как эти два змея пытаются отравить друг друга ядом, – спокойно сказал Рамсес. – Но пока мне это не удалось. Чати хитёр и по-прежнему пользуется поддержкой в определённых кругах. Он нигде не задерживается надолго. А у меня не так много осведомителей – таких, которые служили бы лично мне, а не докладывали бы моей матери, стоит только отвернуться.
Шепсет понимающе кивнула. Рамсес, к счастью, не догадывался, что она работала на Таа и что сам Таа не слишком-то жаждал служить молодому Владыке. Прежде, чем рассказать, ещё нужно было обо всём этом поразмыслить.
Меж тем взгляд Рамсеса смягчился, и он коснулся кончиками пальцев её руки, проведя от запястья к локтю. В этом лёгком касании было столько нежности, что по телу пробежала приятная дрожь. Он не позволял себе больше, но любовался ею так, словно боялся потерять снова.
– Вот почему за тобой я послал Ими, – признался он. – Ей я доверяю почти как тебе. А жречеству Бастет всегда удавалось не вмешиваться, как и положено жрецам.
– Прошу… как Владыка Обеих Земель, ты сможешь издать указ, чтобы мой культ не подвергали опале. Даже если Верховный Жрец Амона объявил нас… неугодными Богам. И ведь это коснулось не только культа моей Богини!
Рамсес серьёзно кивнул.
– Я сделаю это, Шепсет. Верну вас из теней. Мне лишь нужно время, чтобы Усерматренахт окончательно поверил в то, что его власть абсолютна.