И Нахт смотрел на жрицу так, словно существовала только она.
Нахт
Странно было чувствовать, как собственная жизнь утекает тонкими потоками, соединяет двоих воедино невидимыми нитями. Не было ни ритуалов, ни особенных слов – он просто знал, что не может отпустить её сейчас. Знал, что в его силах удержать её здесь собой.
«В самый тёмный отчаянный час она обратится не к Богам – к тебе».
Наверное, так было предназначено с самой первой их встречи. С самого первого её «Помоги!», когда он выбрал последовать за жрицей и оберегать. И завершалось здесь и сейчас, когда ранили Хека, вестницу Инпут, – ту, кто вернул Шепсет.
«Но ты ведь знаешь правду, Нахт, да? – говорила Нетакерти. – Всегда знал это, просто старался не думать…»
Она была уже мертва.
Эта девушка, с её редкими улыбками, озарявшими его сердце.
С её мрачными, завораживающими историями, свидетелем которых он стал.
С её робкими касаниями, от которых кровь бежала быстрее.
Жизнь, данная взаймы, – жизнь, в которой они узнали друг друга и сражались спина к спине.
Эту жизнь он мог продлить хоть немного.
Ведь мог же?..
А если не дать ей исполнить свою роль до конца? Не дать говорить за мёртвых на суде Владыки. Не дать…
Не дать… восстановить справедливость…
– Нахт? – Сети окликнул его, положил руку на плечо.
Только сейчас меджай понял, что направляется прочь из тронного зала, сам не зная куда, с Шепсет на руках. Рыжеволосый переводил взгляд с Нахта на девушку, и в том взгляде была такая несвойственная ему печаль.
– Ты и сам-то едва жив, герой, – невесело усмехнулся Сети. – Уверен, что тебя хватит на вас двоих?
– Хватит, – сухо ответил меджай, цепляясь за последнюю надежду. – И её собака пока жива.
Шепсет не пыталась высвободиться из его объятий – обхватила Нахта за шею, доверчиво уткнувшись в плечо. Потом чуть отстранилась, протягивая Сети злосчастный амулет.
– Я сохранила, – тихо сказала жрица. – Для защитника Кемет… Они говорили, помнишь? «Его победа нужна всем нам. Скажи, что его отец будет с ним. Таков дар живых и мёртвых у истоков его рода». – Девушка прикрыла глаза, прислушиваясь к чему-то внутри. – Его отец с ним, даже без этого клинка. Владыка всегда верил в того единственного, кого провозгласил своим наследником, даже в час, когда почти все отвернулись.
Говорили, что битва за город была достойна легенд, когда старший царевич Рамсес вошёл в столицу, чтобы сокрушить своих врагов.
Говорили, что сами Боги Кемет были с ним, когда он вёл своё войско. И свет Ладьи Ра сиял в его золотистых доспехах со скрещенными на груди крыльями, а его хопеш горел пламенем ярости Сета, предка его династии.
Говорили, что Народы Моря в страхе бежали перед ним, а не пытались заключить новый договор, прося лишь, чтобы он выдал им молодого мятежного правителя, предавшего их.
Легенды всегда немного приукрашивали подвиги павших, и лишь мёртвые знали правду. Но пока живые хранили память о мертвых, жили и они.
Глава XXXXI
1-й год правления Владыки
Рамсеса Хекамаатра-Сетепенамона
Нахт
Город понемногу возвращался к жизни, восстанавливался после уличных боёв, оставивших свой шрам на лице столицы. Владыка созвал мастеров прежде всего позаботиться о починке домов, а уже после приступить к устранению разрушений во дворце, где пожар охватил несколько залов. Приток Итеру был очищен от обломков сожжённых кораблей Народов Моря, и флот Рамсеса встал на страже Дельты. Начались масштабные переформирования в войске Кемет, укрепление гарнизонов на границах, усиление стражи в городах и селениях. Восстанавливались цепочки снабжения, во многом – благодаря щедрым дарам из житниц храмов Амона, по распоряжению нового Верховного Жреца, Рамсеснахта. Много слухов ходило о том, что случилось с прежним. Не то Усерматренахт, чьё имя теперь лишний раз не упоминали, пропал без вести в ходе одного из своих карательных походов против мятежных культов. Не то в высших кругах служителей Сокрытого Бога просто сочли его более неподходящим для высокой должности. Но как бы там ни было, новый Верховный Жрец, приходившийся Усерматренахту братом, быстро приступил к своим обязанностям, и его политика в отношении светской власти была куда мягче и дипломатичнее.
Маат понемногу возвращалась в Обе Земли со вступлением на трон старшего царевича, законного наследника, чьё имя было очищено от клеветы и которого в народе уже прозвали героем.
Судебные процессы над заговорщиками начались в Пер-Рамсесе вскоре после решающей битвы. Таа, снова принявший титул чати подле своего Владыки, привлёк свидетелей, которые прежде боялись выступить против новой власти. Все добытые доказательства были представлены, все имена – названы. И не только живые свидетельствовали, но и мёртвые, и прежде всего – сам Владыка Усермаатра, чьим голосом стала жрица Шепсет.
Эти советы были закрытыми, и мало кто своими глазами видел, как преображается жрец или жрица Инпут, когда мёртвые говорят его или её устами. Нахт и сам бы не поверил, если бы не увидел, но он сопровождал Шепсет в каждом шаге её испытаний. И сам слышал голос Владыки, который не был её голосом. Сам ощущал его присутствие, яркое, как свет Ладьи Ра.
Так и было записано в летописи, когда приговоры были вынесены.
«И пред народом своим повелеваю я, Владыка Усермаатра-Мериамон Рамсес, наречь их скверной Обеих Земель.
А за то, что было совершено ими, да падёт бремя их преступлений на их головы, и да ответят они. Тогда как я буду благословлён и освобождён на века, ибо стою я среди справедливых Владык былого пред Амоном-Ра, Царём Царей, и пред Усиром, Властителем Вечности»[76].
Кара за преступления была страшной – мучительная смерть, проклятие и забвение. Тех, кто пытался откупиться или сбежать, настигли. Для некоторых наказание смягчили – им было дозволено забрать собственную жизнь, если, несмотря на участие в заговоре, они продолжали служить Обеим Землям.
Последними судили госпожу Тию и её сына, мятежного Владыку, прикрывавшегося именем матери. И на том совете присутствовал лишь ближайший круг Рамсеса. Нахту было дозволено прийти. Его объявили героем, преломившим ход сражения во дворце. Правитель доверял ему, назначив одним из своих командиров. И к тому же жизнь меджая была теперь неразрывно связана с Шепсет, как и жизнь ослабевшей от полученных ран Хека. Об этом Рамсеса предупредили жрицы Бастет, но сам Нахт просил их не говорить больше никому – даже самой Шепсет.
Этого дня Нахт боялся – последнего дня судебных разбирательств над мятежниками. Меджай чувствовал, как время утекает сквозь пальцы. Когда Боги решат, что задача исполнена, что одолженная жизнь должна быть возвращена? И как было отсрочить этот миг? Та Сторона вытягивала его силы, но Нахт ни за что бы не подал виду, не показал Шепсет, на что решился тогда, в малом тронном зале. Знала ли она, замечала ли? Он не собирался рассказывать ей, радуясь, что жрица слишком сосредоточена на судах и восстановлении справедливости для мёртвых.
Незадолго до разбирательств Владычица Тентипет, супруга Рамсеса, позвала Шепсет к себе для беседы. Улучив момент, когда меджай остался один, Мутнофрет нашла его, попросила о разговоре. Она гостила в Пер-Рамсесе, сопровождая нового Верховного Жреца, и тоже свидетельствовала на судах, но им так и не довелось поговорить с глазу на глаз. И Нахт не делал первый шаг, стремясь провести каждое из утекающих мгновений подле своей жрицы.
Сейчас он смотрел на женщину, бывшую ему матерью по крови, и больше не находил в своём сердце ненависти. Она спасла мать Шепсет и защитила жрецов Инпут. Добилась даже того, что культ Амона теперь защищал их, хотя сами они приняли решение остаться в тенях.
Певица Амона чуть улыбнулась сыну, протянула было руку, чтобы обнять, но тут же опустила, оправила своё изысканное одеяние.
– Я исполнила своё обещание, данное в Хэр-Ди, Нахт, – тихо проговорила она.
«Можешь не верить мне сколько угодно. Но даю слово, однажды я остановлю его».
– Так ты всё-таки приложила к этому руку, – Нахт усмехнулся, качая головой.
Мутнофрет лукаво улыбнулась:
– Позволь мне не раскрывать тебе всех моих тайн и приёмов.
– Боишься разочаровать?
– Возможно. Или хочу ещё успеть тебя чему-то научить… хотя мы с тобой совсем не похожи. – Она посерьёзнела, посмотрела на меджая с надеждой: – А теперь могу я просить тебя исполнить и твоё обещание? Ты приедешь хотя бы погостить в Ипет-Сут?..
И это было просьбой, не приказом, не попыткой надавить.
Возможно, дело было в том, что она сделала. А возможно, и в том, скольких Нахт потерял в этой войне, сколько ужасов успел увидеть. Жизнь была такой хрупкой. Каждый и правда заслуживал возможности хотя бы попробовать всё исправить, прежде чем их призовёт Дуат.
И когда меджай отвечал, в его голосе было больше тепла, чем за все последние годы их редких встреч.
– Я приеду, – сказал он, чуть коснувшись руки Мутнофрет.
Шепсет
Жрица стояла молчаливой тенью, слушая приговор, который сама же запечатала. Смотрела на человека, в которого когда-то позволила себе влюбиться, – в человека, которого на самом деле никогда не было, но который позволил ей думать иначе. Позволил всем им думать.
Присутствие Владыки омывало её восприятие светлой печалью. Он уже сказал своё слово.
Украдкой Шепсет сжала руку Нахта. Это уже стало таким привычным – родство их касаний, надёжность его присутствия.
Старший царевич, теперь уже Владыка, поднялся со своего трона, глядя на брата. В глазах младшего был неизменный вызов – он уже не прятался за маской невинной доброжелательности, не пытался казаться мягким и слабым, использованным своим окружением. И не пытался оспорить приговор.