– Ты так благочестив, – усмехнулся он. – Так упиваешься собственной правотой и прямотой. Так гордишься, что наш отец одаривал тебя крохами внимания и того, что называлось любовью. Но всего этого мало, чтобы быть Владыкой. И даже ты видишь подводные течения жизни Обеих Земель. Наша династия угасает. Я мог бы это изменить. Ты – уже нет.
Лицо Рамсеса осталось невозмутимым.
– Ты оклеветал меня. Сделал всё, чтобы те, кого я защищал, отвернулись от меня, обвинив в преступлениях твоих сторонников. Желая занять моё место, ты даже моё тронное имя похитил. Я забираю у тебя то, которым нарекли тебя. Под ним никто более не вспомнит тебя. Тебя нарекут «Пентаур, названный другим именем»[77].
Младший брат рассмеялся, но в его голосе были нотки безумия, за которым уже не чувствуешь страха. Сердце Шепсет сжалось, когда она вспомнила, каким знала его прежде. И как верила ему – настолько, чтобы устремиться в расставленную им ловушку.
Тия беззвучно рыдала, обхватив себя за плечи. И её судьба была всех удивительнее.
Когда Владыка огласил приговор, она резко поднялась, закричала, обводя взглядом собравшихся:
– Вы должны покарать меня, не его! Разве мог бы он сам задумать такое? Мог бы по юности своей так искусно переплести нити заговора?
– Замолчи, – прошипел Пентаур, но мать не слушала его.
– Разве мог бы поднять руку на собственного отца? Это я убила Владыку, только я, я одна! – она повторяла это и прежде, но даже сейчас Шепсет было тяжело встретить её обезумевший взор. – Скажи им! Скажи, ведь ты видела, как всё было! – взвыла Тия, обращаясь к жрице.
Шепсет встретила этот взгляд. Лишь она одна сейчас слышала вздох своего Владыки, чувствовала его печаль, охватившую всё её существо.
– Тебя не ждёт смерть, госпожа. Только изгнание, чтобы ненависть людей не обратилась на тебя.
– Почему?! Я приговорила тебя! Я нанесла удар!
– Потому что он… хотел простить тебя.
Тию увели. Совет был окончен, последний приговор – оглашён.
Воспользовавшись своим положением, Шепсет попросила стражу дать ей несколько минут, чтобы поговорить с молодым царевичем наедине. И даже Нахта просила не присутствовать.
Они стояли в полумраке дворцового коридора, уходящего в бесконечность, вне времени. Шепсет вглядывалась в его красивое лицо, силясь разглядеть там хоть что-то от человека, которого, казалось, что знала. А потом протянула ему крохотный сосуд.
– Тебе уготована страшная смерть. Я не хочу… не хочу знать, как ты будешь кричать один в темноте своей гробницы. Как бальзамирующие снадобья будут заживо разъедать твоё тело… Возьми, прошу. Этот яд когда-то приняла я сама. Пусть твоя смерть тоже придёт на лёгких крыльях.
Рамсес – нет, Пентаур – окинул Шепсет долгим взглядом, а потом его губы искривились в усмешке. Подняв сосуд, он отбросил его к ногам жрицы. Его лёгкая смерть рассыпалась на мельчайшие осколки.
– Лучше так, чем твоё милосердие.
И с этими словами Пентаур кликнул стражу и ушёл с ними, ни разу не обернувшись.
Нахт
Небольшая тростниковая лодка плавно рассекала воды Итеру, бирюзовые в матовых рассветных сумерках. Дымка облаков расходилась по светлеющему небу прозрачной кисеёй. Ладья Ра ещё не взошла в своём сияющем великолепии, но первые лучи уже окрашивали ослепительные белые грани, играли в золотых вершинах пирамид. Ветер пел в заросших тростником заводях, словно шелестящий перезвон систра. Перекрикивались первые птицы, встревоженные их приближением.
Нахт протянул руку, помогая Шепсет выбраться из лодки, уводя её под сень ивы, шатром раскинувшейся над островком. Хека спрыгнула на берег, села у самой воды, словно точёная статуя Инпут, вглядываясь в пирамиды, такие близкие и такие древние.
Они встречали рассвет так, как хотели когда-то: чтобы побывать здесь вместе в тишине и величии древнего города, соприкасаясь с эпохой легенд. Во фляге было любимое гранатовое вино Шепсет, и вкус её губ стал пряным, чуть горьковатым.
Говорили, что ветвями ив украшали гробницы, как символом возрождения. Но здесь и сейчас, в тени этих ветвей, Нахт и Шепсет праздновали жизнь. Хрупкие мгновения, похищенные у вечности, когда ни долг, ни опасности более не омрачали сердце. Когда даже мёртвые отступили, оставив их вдвоём, друг для друга. Когда не было больше страха, что всё вот-вот закончится, а только сияющее утро, плеск вечных волн Итеру и монолиты эпохи легенд на горизонте. Нежные слова, хрупкий шёпот, подхваченный ветром. И долгожданные прикосновения.
А после Шепсет, свернувшись в объятиях меджая, рассказывала, куда ещё хотела бы отправиться с ним. И Нахт слушал её, позволяя себе обманываться, что впереди у них ещё целая вечность.
Возможно, так и было. Потому что пока живые помнили – мёртвые жили.
– Тебе придётся отпустить меня, – тихо сказала жрица, склоняясь над ним, когда река окрасилась красным золотом, а на остров опустились вечерние сумерки. – Но в моём сердце нет страха. Потому что ты начертаешь моё имя рядом со своим в Книге Мёртвых. И я буду ждать тебя в Полях Иалу.
В последний раз она коснулась его губ, разделяя с ним их одно на двоих дыхание.
Хека, сидевшая у реки, обернулась к меджаю, поднимаясь, и рассыпалась на вечерние тени, возвращая Богине то, что было одолжено.
Эпилог
Ветер трусил по каменистой тропе, скрытой в тени тёмных скал. Среди камней прятались зевы гробниц.
Однообразный пейзаж был знакомым, до боли родным. Вскоре красноватые скалистые холмы и негостеприимная пустошь сменится зеленью пальмовых рощ и возделанных полей, выходивших прямо к сверкающим лазурным водам Итеру. Оттуда уже будут видны белые стены храмов Города Живых и обелиски, пронзающие бескрайнее небо золочёными вершинами.
По крайней мере, так он помнил. Сейчас знакомый ландшафт несколько изменился.
Нахт остановился, вдыхая сухой горячий воздух. К болтовне своего спутника он почти не прислушивался, но это по-своему умиротворяло.
– …ну, я и говорю ей: заезжай, мол, когда захочешь. У меня ж там тоже свои дела, в конце концов. Хотя в Дельте у них, конечно, красиво, ничего не скажешь. А Ими всё равно было интересно, как у нас там всё устроено. И вроде «деды» не против.
– Ага.
– Ты к нам, кстати, тоже заглядывай. Если захочешь. А вдруг понравится, и решишь переселиться к нам вместе со своим отрядом? Нам меджаи тоже не помешают. Не Долина Царей, конечно, но очень у нас впечатляющий некрополь.
– Я помню, такое не забывается, – Нахт тихо рассмеялся.
Рыжеволосый остановился на повороте, почесал пса за острыми ушами. Ветер вильнул хвостом, застыв рядом с ним.
– Ладно, военачальник Нахт, дальше с тобой не пойду, уж извини. Мне таких чудес и у нас дома хватает. – Сети развёл руками, но его улыбка за напускной беспечностью была немного грустной. – Ты только не забудь, мы ещё обещали заглянуть к госпоже Анат.
– Помню.
– Там, где времени нет, просто очень легко… всё забыть, – тихо добавил он. – Я ж понимаю.
Нахт закатил глаза. Знал, что друг волнуется за него, но ведь меджай возвращался каждый раз. И в этот раз тоже вернётся. Его отряд пока справится и без него.
– Тогда мы с Ветром будем ждать тебя у города мастеров, хорошо?
– Свидимся завтра, – кивнул меджай.
До самого поворота он чувствовал, что друг смотрит ему вслед. Потом Нахт опустил взгляд, глядя себе под ноги, чтобы не смотреть вокруг, не сравнивать. Когда не смотришь – легко забыться. А если смотреть слишком пристально – то не увидишь иной, истинный новый лик этого места.
Меджай остановился на самой границе, где больше уже нельзя было обманываться. Поминальная стела из красного южного гранита отмечала пепелище. Другая, такая же, была заказана им и осталась в священных местах Абджу, чтобы все они остались под милостивым взором Усира, Властителя Вечности.
Протянув руку, Нахт провёл пальцами по письменам, очерчивая каждое имя. Здесь были все они – все, кого он помнил. А рядом с одним из имён, тем самым, специально осталось пустое место – для него, когда придёт его срок.
И сама она была похоронена в этих каменистых холмах, как того хотела. Не в Хэр-Ди, не в Сет-Маат – здесь, чтобы приглядывать за ними всеми. И за ним тоже, когда становилось особенно тяжело. Небольшое скромное погребение в одной из опустевших гробниц, где когда-то они нашли убежище по дороге от мастерской бальзамировщиков до гарнизона.
Опустившись на одно колено, лицом к стеле, он ждал. Откупорил зубами флягу, пригубил немного гранатового вина.
Сначала пришла Хека. В тишине она ступала по пепелищу, обогнула стелу, останавливаясь напротив меджая, внимательно глядя на него горящими зелёными глазами. Нахт помнил, как собака пришла за ним впервые, и отвела в это место, где он так боялся оказаться.
А потом его окликнули. И всё ожило далёкими голосами, запахом пекущегося хлеба и звоном кузнечного молота, смехом и собачьим лаем. Медленно Нахт поднялся, оборачиваясь к ней.
Шепсет стояла на тропе, ведущей к селению, – такая, какой он её помнил. Маленькая, хрупкая, в лёгкой тунике, прихваченной алым поясом. На её тонком запястье был браслет кушитской работы – тот самый, с фаянсовым Бесом. А на их домашнем алтаре осталась статуэтка Хатхор, подаренная когда-то купцом в благодарность.
Жрица протянула ему руку, и Нахт переплёл свои пальцы с её, чуть сжал. Мимо них возвращался домой дозорный отряд. Перешучиваясь, воины помахали им.
– Пойдём скорее, я ещё обещала Имхотепу растолочь травы. Но сначала к Садех, – девушка улыбнулась. – Она говорит, от её сладких булочек с инжиром ты ещё никогда не отказывался.
Глоссарий
Абджу – древнеегипетское название Абидоса, города-культа бога Осириса.
Акаваша – древнеегипетское название ахейцев. Одно из племён, составлявших Народы Моря.
Аммат (др. егип.) или Аммит