Изменился город. Улицы стали совсем другие.
На одной из них резко затормозила машина скорой помощи… к нам подбежал врач… Вопросы торопливые, самые разные.
— Как Ташкент? Когда уходит ваш теплоход? Слышал, что здесь большая группа советских людей… Много из Узбекистана. Но вызов. Срочный… Постараюсь приехать к отходу. В горный поселок вызвали… Ну все же, как Ташкент? Второй год не был дома…
Ответа врач не выслушал, не успел.
Когда машина скрылась, мы вспомнили, что даже не познакомились.
— Вы его знаете? — спросили у Зияда.
— Его знают все!
— А как зовут?
Зияд ответил по-арабски и, поморщив лоб, перевел…
— Значит, хороший доктор… Добрый доктор.
Зияд стал рассказывать о докторе.
— Он был солдатом-доктором. Воевал с фашистами. Мы видели его награды.
— Военный врач… — поправил я.
— Да… Солдат-доктор… — согласился Зияд. — Здесь многие не понимают, что это такое. Солдат здесь всегда боялись… Не понимают…
— Поймут. Обязательно… — заверил я.
— Конечно, поймут… — кивнул автомеханик.
К отплытию нашего теплохода доктор не успел приехать. Вероятно, в горном поселке он был очень нужен.
Законы календаря
Мы сосредоточенно вертели монетку, но радоваться не спешили. Вид у монеты, несмотря на дату «1371», был довольно приличный. Хозяин лавчонки тоже не считал ее археологической находкой. Подобную мелочь он небрежно бросал на прилавок. Торговец только с удивлением взглянул на странных покупателей, внимательно рассматривающих сдачу, а не сувениры.
— Братцы, — наконец сказал один из моих спутников, — а ведь сейчас в Марокко тысяча триста восемьдесят девятый год.
Не сразу вспомнишь о мусульманском летосчислении, столкнувшись с деловой, даже бурной жизнью Касабланки. Город банков, торговых контор, промышленных предприятий спешит, решая вопросы, которых за прошедшие века накопилось предостаточно.
В порту разгружаются корабли самых разных стран. Марокко налаживает торговые связи, расширяет их. Машины, отчаянно сигналя, вырываются из ворот, и огромный город жадно поглощает этот поток.
— Вам нравится Касабланка? — задает нам первый вопрос гид Ахмед Мухтар.
Он знает, что мы ответим: красивый, белый город с широкими чистыми улицами.
— Многие наши гости, — продолжает Ахмед, — просят показать четырнадцатый, хотя бы восемнадцатый век…
Туристская фирма, вероятно, учла пожелания иностранцев, и нас везут в Рабат.
Столица выглядит скромнее, тише. Здесь, конечно, тоже решаются важные дела, но решаются в солидных кабинетах, спокойно, обдуманно. У королевского дворца останавливается машина с флажком крупного государства. Почетный караул замирает, приветствуя посла.
В коридорах дворца посетители сидят на длинных скамейках. Двери кабинетов украшают строгие расписания часов и дней приема.
Нет, это, конечно, не четырнадцатый век…
Но Рабат, как многие арабские города, имеет свою Медину. В кривых переулках старательно трудятся мастера: ювелиры, резчики по дереву и металлу, ткачи, кожевенники. Они работают много, не поднимая головы.
Конечно, встречается лавчонка, прикрытая циновкой, из-под которой торчат голые пятки продавца. Его товар — разноцветные верблюжата — не очень ходкий. Местным жителям, особенно беднякам, эта вещь совершенно не нужна. Бедняк тратит свои дирхамы на просо, сорго, изредка, в праздники, на мясо. В крайнем случае он выпьет чашечку зеленого мятного чая.
Писец, почесывая за ухом, рассеянно слушает сбивчивую речь клиента. Очень много тот говорит, а прошение нужно уложить на одной странице. Уплачено ведь только за нее. Писец ждет, когда устанет клиент, и в конце концов выразит свою мысль коротко и ясно.
В маленькой мечети на потертых ковриках молится несколько человек.
В переулке, сжатом высокими стенами, скромная вывеска «Палац-Каббай». Шагнув за порог ресторана, попадаешь в мир восточных сказок: фонтанчики, голубые стены, изразцовая плитка и, конечно, официанты в тюрбанах. Каждое блюдо подается на маленьком столике, прикрытом высоким, конусообразным колпаком. Пусть это будет кусочек хлеба. Но его несут торжественно и медленно в ярком, дорогом оформлении.
Чем не четырнадцатый век!
Однако не надо спешить с выводами. Представительницу туристской фирмы учтиво сопровождает хозяин ресторана. Всем ли гости довольны? Очень довольны… И солидная пожилая француженка улыбается нам.
Сказки нет… Есть деловой мир. Есть договоры и калькуляции. Есть деньги. На дирхамах стоит одна дата, на долларах и франках — другая. В этом только и разница.
Двадцатый век дает о себе знать и в переулках кустарей. Из слесарной мастерской выносят и грузят на машину школьные парты. Невиданная для древней Медины продукция.
Во Дворце правосудия нас встретил молодой араб, адвокат. Он только что снял традиционную мантию. Разгоряченный после выступления, он доказывал нам необходимость защиты прав человека.
Богатую, красивую страну, восьмое чудо света, как о ней пишут в туристских проспектах, раздирали на части португальцы, испанцы, французы. Прошлые века остались не только на монетах, но и в жизни арабских кварталов. Каждая новая школа, новая больница — уже большая победа.
В больнице для бедняков врачи теперь обязаны бесплатно дежурить один раз в месяц. Это тоже победа…
Успехи собираются значительные и мелкие, порой по крупице.
Кроме памятников старины, переулков Медины, лавочек кустарей Марокко предлагает знаменитые пляжи, протянувшиеся на добрую сотню километров вдоль Атлантического океана. Названия у пляжей экзотические: «Майами», «Гаити», «Анфа».
— В январе 1943 года, — сказал Ахмед Мухтар, — была прорвана блокада Ленинграда.
— Откуда вы знаете? — спросил я.
— Мой отец работал в порту… Он все знал, даже приносил газеты.
Старинная мягкая мебель, обитая цветастым шелком. Степенные служащие… Тишина. Отель гордится своей историей. За историю, разумеется, берут солидную плату с клиентов.
Здесь память о прошлом оценивается по-своему…
А на площади Москвы в Рабате, на Ленинградской улице в Касабланке мы встречали много школьников и студентов.
Мы познакомились с двадцатилетней Фатой. Девушка пока соблюдает старые обычаи, носит одежду древних времен, но в руках у нее были книги. Фата тоже учится. Она с удовольствием, приоткрыв лицо, сфотографировалась с нашими женщинами — учеными, преподавателями, врачами.
В переулках Медины мальчишки, отложив в сторону учебники, ухитряются играть в футбол. В тесном баре их отцы вслух читают газету. А кочевник-бербер, возвращаясь на скакуне из города, на полную мощь включил недавнюю покупку — транзистор. Кочевник внимательно слушает голос Рабата и далекие голоса мира.
Свет Алжира
Переулки на редкость тесные. Человеку нужно прижаться к стене, чтобы пропустить встречного. Бесконечные ступеньки постоянно меняют направление. Вот они круто полезли вверх. Почти над самой головой, оставляя только узкую щель, сходятся покосившиеся стены вторых этажей. Эти стены поддерживают подпорки. Через несколько метров ступеньки ныряют вниз. Следует внимательно смотреть под ноги. Достаточно влажной апельсиновой корки, и ты сорвешься.
В игрушечных двориках возвышаются могильные плиты. Между ними расстояние в двадцать сантиметров, чтобы только поставить ногу. В приплюснутой нише за старенькой занавеской покоится прах святого.
К некоторым домикам тянутся провода. Но в основном весь район с наступлением вечера погружается в темноту. Другая жизнь, другие обычаи и даже наречия. Касба… Когда-то житель этого района не имел права появляться в городе на центральных улицах.
Вся жизнь Касбы на виду… Женщины склонились над котлами и кастрюлями. Мужчины ютятся в кустарных мастерских. В кафе, если так можно назвать клетушку с единственным столиком, старики ведут степенный разговор.
Касба, которая начала застраиваться в XI веке, — прошлое Алжира, история города и страны. Поэтому в первую очередь гостям спешат показать Касбу. Именно, спешат… Недалек тот день, когда район опустеет. Постепенно в новые дома большого города переселяются жители каменного лабиринта…
Здесь жили несколько поколений, для которых небо всегда было в виде узкой полоски, прикрытой дымом домашних очагов. Через эти щели солнце не могло дотянуть лучи до постоянно сырых ступеней.
Лабиринт, куда французские колонизаторы годами сгоняли бедноту, неожиданно оправдал свое название: Касба в переводе — цитадель. Здесь в период национально-освободительного движения 1954―1962 годов прятались подпольщики, останавливались партизанские отряды. Редко колонизаторы рисковали появляться, особенно ночью, в глухих, настороженных переулках.
Металлическая лестница выводит из Касбы на широкие улицы. Другой мир… Белые здания, пальмы и цветы. И конечно, огромное, чистое небо. Возможно, где-нибудь в приземистом домике при свете коптилки об этом мире мечтал поэт Анри Крес. Он утверждал, что в аэропорту его города будут высечены для гостей слова приветствия: «Вы в свободной стране».
…В ботаническом саду Дэссей прозрачно-синее небо опускается на кроны пальм. Здесь собраны десятки редких растений из Индии, с Явы и Цейлона… Алжирские операторы выбрали хорошую площадку. В просвете деревьев виднеется море… А над садом возвышаются белоснежные здания.
Шли съемки народных танцев. Режиссер остается режиссером, в какой бы стране он ни жил. Пятый и десятый дубль ему не нравились, и он, сердито отдуваясь, сел отдохнуть. Режиссер считал, что артисты его окончательно измучили… Они же были противоположного мнения.
Воспользовавшись сердитой паузой, я познакомился с одним из операторов. Малек вырос в Касбе. Мальчишкой мотался по сырым лестницам, сообщая взрослым о приближении французских патрулей. Он слышал выстрелы, видел кровь.
— Нас много было, таких мальчишек… Нас называли «Молодой гвардией».
— Хорошо называли.
Малек смущенно пожал плечами.