– Не ты один, – возразил дед, – все мы на этом свете чужие. Гости. Приходим и уходим. Главное – понять, как пройти. По краю проскользнуть, чтобы даже следа не оставить, или наоборот – дорогу проложить, чтобы за тобой кто-нибудь следом пошёл. Сложно всё. Даже в этом чужом для тебя мире. Ладно, Алёшка, разговор сейчас не об этом. Смотри, какая ситуация у нас складывается. Сергей ещё недели две не ходок. Распутица начнётся, время для пути плохое. Надо будет месяц ждать, пока река не освободится. Потом на лодке к фактории спуститесь.
– Спуститесь? – удивлённо спросил я.
– А ты как думал? – дёрнул бровью Борисыч. – Чтобы я подранка одного отпустил? Он-то дойдёт, не впервой, да мне будет неспокойно. А ты, как я посмотрел, мужик неглупый. Да, мира нашего не знаешь, природы не знаешь, но если захочешь – научишься. Для начала завтра со мной пойдёшь, капканы проверить. Я бы и сам с Сергеем пошёл, да тяжело мне в моём возрасте такие концы наматывать.
– Понимаю, Борисыч.
– Идём, глянем, что для тебя подобрать можно.
– В каком смысле?
– В старой порванной парке далеко не уйдёшь. Это не дрова пилить, – усмехнулся он.
– Оружие дашь?
– И оружие тоже, – согласился дед. – В наших краях без него не ходят. Но и без нужды, Богу в окна, не стреляют. Патроны – вещь дорогая. Это только в старинных книжках приключения всегда со стрельбой. Тут приключений не бывает, тут просто живут.
– Что, вообще не воюют? Серёга-то влип. И про хлебные обозы рассказывал.
– Обозы – дело крайнее, тем более – зерновые. Хлеб в наше время – это жизнь. Немало за него кровушки пролили, ох немало! Изредка и другое бывает – когда бандиты так наглеют, что хутора в окрестностях городищ и факторий грабят. Это, как правило, по весне случается, когда пушные обозы в сторону факторий двигают. Тогда да, случаются переделки. Но в основном стреляют на охоте. Или для самообороны, чтобы от дикого зверья отбиться. Волков много.
– Волкособы?
– И этих достаточно, – дед зло плюнул на пожухлый, весенний снег, – век бы этих тварей не видать! Вот скажи, – он прищурился и хитро посмотрел на меня, – если бы возможность выбора была, что бы ты из прошлого в этот мир взял?
– Из оружия?
– Оружия… – протянул дед. – Эх, молодость, всё бы вам стрелять! Ладно, пусть для начала будет оружие.
– Не знаю, мало я в нём понимаю… Калашников, наверное. Пистолет какой-нибудь…
– Пистолет? – он скрипуче засмеялся. – И чтобы с ним делал? Охотился?
– Ну, тогда извини, не знаю…
– Был у меня, в молодости кореш один. Сильно двинутый на этих железных делах. Так вот он любил повторять, что пистолет в лесу – это оружие для блаженных и дураков. Годится лишь для того, чтобы застрелиться, если уж совсем край наступит.
– Это смотря что считать краем, – заметил я.
– Вот, – поднял указательный палец старик, – тем более, если не знаешь, что это такое. Поэтому мой тебе совет – никогда не сдавайся! Понял?
– Понял…
– Это ты ещё не понял, Алёшка. Поймёшь тогда, когда смерть вблизи пройдёт. Да не просто так, а очень близко. Так близко, что рукавом заденет и за твоей спиной устроится. Когда в затылок тебе дышать будет посреди этих снегов. Когда один, да не дай Бог, раненый, в этой пустыне останешься. Вот тогда и поймёшь, что это такое. Ладно, – Борисыч хлопнул себя по колену, – про что я говорил?
– Про оружие, – напомнил я.
– Вот, про оружие. Среди охотников-трапперов у нас всё больше гладкоствол. Конечно, есть и винтовки, и карабины. Будешь смеяться, но знаменитая Мосинка до сих пор прекрасно используется. Их же много было заготовлено. Вот и лежали, словно ждали своего часа. Калашниковы есть, но они, как правило, в городищах – у тех, кто охранную службу несёт и обозы охраняет. Пистолеты, – Борисыч задумался, – даже не припомню, когда в последний раз видел. Серёжка рассказывал, что в одном городище староста с пистолетом ходит. Но это, как сам понимаешь, больше для форсу. В факториях с оружием вообще строго. Если в кабак или харчевню зашёл – изволь охране или хозяину сдать. Раньше, особенно по пьяному делу, часто стрельбу в посёлках устраивали. Хотя и сейчас бывают драки с поножовщиной.
– И что за такое полагается? Тюрьмы есть?
– Да нет, какие тут тюрьмы? Если просто драка, между мужиками, то штраф заплатишь. Убийц, если самообороной не признают – за шею подвешивают. Без всяких затей и долгих разбирательств.
– А за воровство? Какие-нибудь общественные работы?
– Нет, – покачал головой дед, – такого наказания нет. Получить работу «на общество», особенно в зимнее время – это большая удача. Платят за неё хорошо, значит, с голоду не умрёшь. Если преступление неясное, то на рассмотрение Совета. Могут просто изгнать с запретом вернуться.
– Как это «с запретом»?
– А так. Если ещё раз надумаешь появиться в тех краях, то ты автоматически вне закона. Любой охотник тебя застрелит и ещё награду за это получит. Небольшую, не такую, как за бандита, но вполне ощутимую.
– Серьёзно у вас тут.
– А ты как думал? Ладно, хватит попусту время тратить. По мне бы дома сейчас сидеть, да три рта кормить – это не одному вековать, припасов не хватит. Погода здесь переменчивая, а тем более – весной. Сегодня солнышко светит, а потом раз – и запуржит на несколько дней. В такое межсезонье всегда гибнет больше народу, чем зимой.
– Почему? – спросил я.
– А потому, что ничто так не вытягивает из человека жизнь, как дожди и туманы. Нет ничего хуже для путешественника, чем температура чуть выше ноля в сочетании в дождём и ветром. Знаешь, – нахмурился дед, – мне в своё время, умная книга попалась. Названия уже и не вспомню, но обрывки в памяти остались. «Мы не викинги, и нечего выпячивать челюсть. Мы азиаты и здесь живём. Высшая добродетель в тундре – терпение и осторожность. Высшая дурость – лезть напролом. Огибай, выжидай, терпи. Только тогда ты тундровик.»
– Тундровик?
– А ты как думал, Алёша? У нас здесь нечто среднее между Крайним Севером и тундрой образовалось. Новый климат. Вот так… Идём, – он хлопнул меня по плечу, – подготовиться надо.
Мы поднялись и вернулись в избу. Рядом с крыльцом вяло грызлись собаки. Вожак упряжки – сильный красивый пёс, четырёхлетка по имени Ден, лежал на крыльце, лениво наблюдая за сворой. Старая лайка Берта выходила на двор редко. Кстати, Ден – это её щенок из последнего помёта. Не знаю, как они устанавливают иерархию в упряжке, но Берту все обходили десятой дорогой. «В почёте, хабская морда», – усмехнулся Борисыч.
Немного осунувшийся Сергей сидел за столом и чистил ружья. Их у него было два. Одно, как говорил дед – «хидарезное». Я сначала не понял, что это за термин, но потом разобрался. Шутник старик, видно, и в молодости любил зубы девкам скалить. Оказалось, всё просто. Производное от двух слов: «head» – голова и «нарезное». Вот и окрестили карамультук «хидарезным». Знатная винтовка, видно, что для охоты на двуногих расчитана. Семисотый Ремингтон калибра 0.308 Win., с оптическим прицелом. Вторым ружьём был обычный дробовик Иж-27Е двенадцатого калибра. Старик ушёл в каморку и немного погодя вынес продолговатый брезентовый свёрток.
– Вот, держи, возьмёшь на время. Потом, глядишь, и своим обзаведёшься. Конечно, это не самый хороший вариант в наших краях, но других, извини, нет. Ружьё старое, но в хорошей сохранности. Из него ещё Серёжка учился стрелять. Патроны для него редкость, приходится самому снаряжать, так что гильзы не разбрасывай. Выдам тридцать штук, больше, извини, не дам.
Я положил свёрток на стол и аккуратно развернул. Ух ты, вот это аппарат! Выглядит, как игрушка, особенно если рядом с «хидарезным» Ремингтоном положить. Хорошо знакомые по американским фильмам очертания ружья, со скобой Генри. Модель не скажу, но явно из тех реплик, которые производились в начале XXI века для любителей ковбойского антуража. Кажется, выйду сейчас из дома, а за окнами не снег, а пыль американских прерий.
– Новодел, конечно, – усмехнулся старик и погладил бороду, – если быть точным, то бразильская реплика модели 1873 года, под револьверный патрон 0.38 Special или 0.357 Magnum. Точное, удобное. Сам иногда пользуюсь – на косулю. Ружьё не новое, поэтому больше десяти патронов в магазин не заряжай, пружину береги. Пользоваться умеешь?
– Я не гордый, – ответил я и провёл ладонью по дереву приклада, – спрошу, если будет непонятно.
– Вот и правильно, – согласился со мной Борисыч, – учиться никогда не поздно. Теперь давай с одеждой разберёмся. Серёжка, из своего гардероба что-нибудь подберёшь?
– Конечно, не будет же человек с голой задницей бегать, – кивнул Сергей. – Глянь у меня в тюках. Кстати, там и новая одежда есть, мужики с Выселок на продажу дали. Возьми, если такая нужда.
– А как я за неё рассчитаюсь? – нахмурился я, – У меня же нет ничего.
– Отработаешь, – припечатал старик. – И чем быстрее ты начнёшь работать, тем скорее сможешь вернуть долг.
– Понял.
– Вот и хорошо, что понятливый.
Через полчаса меня одели по моде нынешних времён. Парка, доходящая до середины бедра, была новая. Видно, одна из тех самых, предназначенных на продажу. Мне бы сгодилась и старая, которую старик в самом начале выдал, но мужики покачали головой.
– Это тебе не воду из речки таскать, чтобы в облезлой парке на охоту идти.
Белье, то есть подштанники и нательная рубашка, тонкой вязки. На ноги – шерстяные носки. Потом кожаные брюки и меховые сапоги, сделанные (по словам Борисыча) из оленьей шкуры – камуса. Как объяснил Сергей – это шкура, снятая с голени оленя или лося. Шерсть очень жёсткая и растёт только в одном направлении. Самое главное свойство – прочность и устойчивость к стиранию. Сверху надел ещё один толстый вязаный свитер и парку. Шапку – потрёпанный, но ещё крепкий малахай – дал дед. Застегнул кожаный пояс с двумя подсумками и повесил ножны с небольшим ножом, одолженным мне Сергеем.
– Не вздумай потерять, – предупредил он, – это подарок.
Под занавес выдали охотничьи лыжи. После всех новинок меня уже было трудно удивить. Ну, лыжи как лыжи. В книжках про такие читал, правда, самому на них ходить не доводилось. Длиной где-то полтора метра, не больше. Очень широкие, не меньше двадцати сантиметров. Загнутые с обоих концов, подбитые тем же упоминавшимся выше камусом.