И горчайшая сладость сомненья
Исчезает бесследно во мне…
Емеля
Успехи его отшумели.
В сомнении он и в тоске
Сидит, как на печке Емеля…
А щука – в далекой реке,
А щука – в другом поколенье,
В другом измеренье плывет,
И щучьего нету веленья,
И он без веленья живет.
Идет к государыне-рыбке,
Кричит, надрываясь, во тьму.
Но, видно, теперь за ошибки
Придется платить самому.
Ах, время! В муку перемелют
Емелю его жернова.
…Но чает, но чует Емеля,
Что прежняя щука жива!
Сотворение мира
Над первозданной зыбкостью болот,
Где мошкара парит, как испаренья,
Меня несет трудяга-вертолет,
Как будто в самый первый день творенья.
Я вглядываюсь в полотно земли…
На нем художник, гениально-строгий,
Рисует время, скрытое вдали,
Штрихами санно-тракторной дороги.
В ненастной немоте нелетных дней,
Когда буксуют, что ни метр, колеса,
И падают, лишенные корней,
Порывом ветра сбитые березы,
Прислушавшись, сумеешь различить
Невиданные, чистые созвучья.
Но их нельзя по нотам разучить,
Таким напевам только жизнь научит.
А вибробур врезается во тьму,
Пласты времен соединяя вместе,
И я теперь, наверно, не пойму,
Где центр земли, а где ее предместье.
О. вечного движенья маята —
То океан, то вакуум под килем,
Уходят люди в новые места,
Подверженные центробежной силе.
Они через снега и грязь идут,
И Землю поступью своей вращают,
Они самих себя находят тут,
И сотворенье мира завершают.
«Попутный ветер в странствия велит…»
Попутный ветер в странствия велит,
Вперед плывет бумажный наш кораблик,
И на фуражке капитанской крабик
Воинственно клешнями шевелит.
Пересекаем океан. Но вот
Окончен со стихией поединок —
Нас потопил космический ботинок
Прославившейся фирмы скороход.
И не было спасательных кругов,
И канули мы, словно в лету, в воду.
А впрочем, что за дело пешеходу
До маленьких бумажных моряков?!
Мы совершали заурядный рейс,
Никто не вспомнит нас в стране бумажной,
И не почтит наш экипаж отважный
Ни вежливая скорбь, ни интерес.
Удел всего непрочного таков.
Но гордо мы не опускаем флаги, —
Кусочек разлинованной бумаги
Среди асфальтовых материков.
Финиш
Эгоистична, добра ли —
Вам доверять не хочу.
В межгалактическом ралли
Я одноместно лечу.
В гиперпространстве едва ли
Путь я себе облегчу.
Риск – в стародавней опале
Риску детей обучу.
В вакууме, словно в зыби,
Страшно единственной рыбе —
Было б хоть два корабля!
Не суетливым смятеньем,
А человечьим терпеньем
Встретит свой финиш Земля.
Движение
Отмерьте мне хоть полчаса,
Оставьте краткий миг хотя бы!
О, благодатные леса,
Как вами надышалась я бы.
Ведь все еще хитра лиса,
И курочки, как прежде, рябы…
Еще касается роса
Ступней простоволосой бабы.
Куда – вперед или назад?
На сей предмет различный взгляд.
Пускай вода из крана льется!
Но я, наверно, предпочту
Тяжелых ведер простоту —
Былую глубину колодца!
«Чтоб записать симфонию души…»
Чтоб записать симфонию души,
Немыслима условность нотных знаков,
И почерк у людей неодинаков,
И разной жесткости карандаши.
Как выразить себя, себя найти?
И что принять – октавы или кванты —
Как меру исчисления таланта,
Как верстовые столбики пути?
Но равно Данте или Галилей
Имели ключ от рая и от ада…
И есть ли в жизни большая награда,
Чем верность одержимости своей.
Победы редки. Человек живет,
Не думая о славе и карьере.
Зачем ему бессмертие Сальери?
Лишь времени он предъявляет счет,
Не поднимая воспаленных век,
Он формулы или поэмы пишет,
Они ему как воздух или пища
Нужны. И потому он – человек.
«Я хлеб в гречишный мед макала…»
Я хлеб в гречишный мед макала,
Присев, как у стола, у пня.
И, как на бедного Макара,
Валились шишки на меня.
И пахло иглами – колюче,
И сладко – дымом и листвой,
И птицы, черные, как тучи,
Сгущались в синеве лесной.
Все было, как на самом деле —
Хоть на неделю, хоть на год…
Но только листья – не летели,
Не насыщал гречишный мед,
Была коротенькой тропинка,
Беззвучным был пчелиный рой,
И даже тонкая травинка
Не гнулась под моей ногой.
И шишки были невесомы,
И неподвижна синь небес…
Он был так ловко нарисован —
Душистый мой сосновый лес,
Что я, не угадав обмана,
Присев у пня, как у стола,
За два шага, за два тумана
До леса так и не дошла!
Особый день
Еще бывают чудеса
На белом свете,
По сто чудес за полчаса
На всей планете.
У смерти в кузнице коса —
Не гибнут дети.
Просохнет полночи слеза
В таком рассвете.
Я проявляю интерес —
Побольше бы таких чудес.
Поменьше страха.
И синий, словно небосвод,
Характер над землей взойдет —
Взойдет из праха!
Чудеса
Вот говорят, что нет чудес,
И спорить я не буду.
Но как прожить на свете без
Хоть маленького чуда?!
Велит спешить лукавый бес,
Велит спешить повсюду!
Как хорошо, что не исчез,
Поддерживает Будда,
Как паренек, под локоток…
Но мир достаточно жесток,
Своей наукой гордый.
Не верю. Вырвалась. Иду.
И сразу на свою беду
В грязь удивленной мордой!
Голуби
Я не видела этого города,
Не увижу его никогда.
По асфальту там ходят голуби.
(Так похожи все города!)
Им бросают хлебное крошево,
Или просо, или пшено.
А над ними – облако-кружево
Прикрывает небо-окно.
А над ними – другими птицами
Дотемна кишит синева.
Только к ним не идут с гостинцами,
Не рифмуют с ними слова.
Может, просто они не символы,
Может, песня их не слышна,
Может, просто пугает синяя,
Непонятная вышина.
Слышат птицы охотничьи выстрелы.
Можно ранить их и добить.
Но умеют жизнь свою выстрадать,
Не с ладони прокорм добыть.
Им известна радость парения
И паденья безмолвный страх.
Только им неизвестно сидение
На подметенных площадях.
Им всегда высоко, рискованно
Жить! И так же вот – умирать.
Быть живыми, не нарисованными,
Крошки хлебные не подбирать.
Я не видела этого города,
Я и знать его не хочу!
По асфальту ступают голуби…
Ну, а я – над ними лечу!
«Светает…»
Светает…
Лампу погасить пора,
Как шестьдесят свечей…
Одно движенье —
И вот уже сменилось освещенье
Над странной вязью вечного пера.
Какую легкость мне дает прогресс…
Но я уже не думаю о чуде.
От этой легкости теряют люди
И к чудесам душевный интерес.
Не пенье птиц – вращение колес
Теперь в оркестре утра различаю.
Не удивляюсь я, а изучаю
Причины смеха и причины слез.
К асфальтовому ровному шоссе
Мне невозможно, как к земле, приникнуть.
Так почему ж я не могу привыкнуть
Вращаться, словно белка в колесе?!
Орешки грызть, простую песню петь,
Что вот, мол, день счастливый начинаю…
Куда спешу всю жизнь, сама не знаю,
Но вечно опасаюсь не успеть.
Придумана жестокая игра,
В которой мы послушны, словно пешки…
Медлительно я привыкаю к спешке.
Светает. Лампу погасить пора.
Бездна
Передо мною открылась бездна,
Сжалась в жалкий комочек плоть…
Подскажите, будьте любезны,
Как мне бездны зов побороть.
Звезд простершаяся десница,