(перевод с английского)
Эдгар А. По(1809–1849)
ТамерланПоэма
Отец! Дай встретить час мой судный
Без утешений, без помех!
Я не считаю безрассудно,
Что власть земная спишет грех
Гордыни той, что слаще всех;
Нет времени на детский смех;
А ты зовешь надеждой пламя!
Ты прав, но боль желаний – с нами;
Надеяться – о Боже – в том
Пророческий источник ярок! —
Я не сочту тебя шутом,
Но этот дар – не твой подарок.
Ты постигаешь тайну духа
И от гордыни путь к стыду.
Тоскующее сердце глухо
К наследству славы и суду.
Триумф в отрепьях ореола
Над бриллиантами престола,
Награда ада! Боль и прах…
Не ад в меня вселяет страх.
Боль в сердце из-за первоцвета
И солнечных мгновений лета.
Минут минувших вечный глас,
Как вечный колокол, сейчас
Звучит заклятьем похорон,
Отходную пророчит звон.
Когда-то я не ведал трона,
И раскаленная корона
В крови ковалась и мученьях,
Но разве Цезарю не Рим
Дал то, что вырвал я в сраженьях?
И разум царственный, и годы,
И гордый дух – и мы царим
Над кротостью людского рода.
Я рос в краю суровых гор:
Таглей, росой туманы сея,
Кропил мне голову. Взрослея,
Я понял, что крылатый спор
И буйство бури – не смирились,
А в волосах моих укрылись.
Росы полночный водопад
(Так в полусне мне мнилось это),
Как будто осязал я ад,
Тогда казался вспышкой света,
Небесным полымем знамен,
Пока глаза туманил сон
Прекрасным призраком державы
И трубный голос величаво
Долбил мне темя, воспевал
Людские битвы, где мой крик,
Мой глупый детский крик! – звучал
(О, как мой дух парил, велик,
Бил изнутри меня, как бич),
В том крике был победный клич!
Дождь голову мою студил,
А ветер не щадил лица,
Он превращал меня в слепца.
Но, знаю, человек сулил
Мне лавры; и в броске воды
Поток холодный, призрак битвы
Нашептывал мне час беды
И час пленения молитвы,
И шло притворство на поклон,
И лесть поддерживала трон.
С того мгновенья стали страсти
Жестокими, но судит всяк
С тех пор, как я добился власти,
Что это суть моя; пусть так;
Но до того как этот мрак,
Но до того как этот пламень,
С тех пор не гаснущий никак,
Меня не обратили в камень,
Жила в железном сердце страсть
И слабость женщины – не власть.
Увы, нет слов, чтобы возник
В словах любви моей родник!
Я не желаю суеты
При описанье красоты.
Нет, не черты лица – лишь тень,
Тень ветра в незабвенный день:
Так прежде, помнится, без сна,
Страницы я листал святые,
Но расплывались письмена, —
Мелела писем глубина,
На дне – фантазии пустые.
Она любви достойна всей!
Любовь, как детство, – над гордыней.
Завидовали боги ей,
Она была моей святыней,
Моя надежда, разум мой,
Божественное озаренье,
По-детски чистый и прямой,
Как юность, щедрый – дар прозренья;
Так почему я призван тьмой —
Обратной стороной горенья.
Любили вместе и росли мы,
Бродили вместе по лесам;
И вместе мы встречали зимы;
И солнце улыбалось нам.
Мне открывали небеса
Ее бездонные глаза.
Сердца – любви ученики;
Ведь средь улыбок тех,
Когда все трудности легки
И безмятежен смех,
Прильну я к трепетной груди
И душу обнажу.
И страхи будут позади,
И все без слов скажу…
Она не спросит ни о чем,
Лишь взором тронет, как лучом.
Любви достоин дух, он в бой
Упрямо шел с самим собой,
Когда на круче, горд и мал,
Тщету тщеславия познал,
Была моею жизнью ты;
Весь мир – моря и небеса,
Его пустыни и цветы,
Его улыбка и слеза,
Его восторг, его недуг,
И снов бесцветных немота,
И жизни немота вокруг.
(И свет и тьма – одна тщета!)
Туман разняв на два крыла —
На имя и на облик твой,
Я знал, что ты была, была
Вдали и все-таки со мной.
Я был честолюбив. Укор
Услышу ль от тебя, отец?
Свою державу я простер
На полземли, но до сих пор
Мне тесен был судьбы венец.
Но, как в любой другой мечте,
Роса засохла от тепла.
В своей текучей красоте
Моя любимая ушла.
Минута, час иль день – вдвойне
Испепеляли разум мне.
Мы вместе шли – в руке рука,
Гора взирала свысока
Из башен вековых вокруг,
Но башни эти обветшали!
Шум обезличенных лачуг
Ручьи стогласно заглушали.
Я говорил о власти ей,
Но так, что власть казалась вздором
Во всей ничтожности своей
В сравненье с нашим разговором.
И я читал в ее глазах,
Возможно, чуточку небрежно, —
Свои мечты, а на щеках
Ее румянец, вспыхнув нежно,
Мне пурпур царственный в веках
Сулил светло и неизбежно.
И я пригрезил облаченье,
Легко вообразил корону;
Не удивляясь волшебству
Той мантии, я наяву
Увидел раболепство черни,
Когда коленопреклоненно
Льва держат в страхе на цепи;
Не так в безлюдии, в степи,
Где заговор существованья
Огонь рождает от дыханья.
Вот Самарканд. Он, как светило,
Среди созвездья городов.
Она в душе моей царила,
Он – царь земли, царь судеб, снов.
И славы, возвещенной миру.
Так царствен он и одинок.
Подножье трона, дань кумиру,
Твердыня истины – у ног
Единственного Тамерлана,
Властителя людских сердец,
Поправшего чужие страны…
Я – в царственном венце – беглец.
Любовь! Ты нам дана, земная,
Как посвященье в тайны рая.
Ты в душу падаешь, жалея,
Как ливень после суховея,
Или слабея каждый час,
В пустыне оставляешь нас.
Мысль! Жизни ты скрепляешь узы
С обычаями чуждой музы
И красотой безумных сил.
Прощай! Я землю победил.
Когда Надежда, как орлица,
Вверху не разглядела скал,
Когда поникли крылья птицы,
А взор смягченный дом искал, —
То был закат; с предсмертной думой
И солнце шлет нам свет угрюмый.
Все те, кто знал, каким сияньем
Лучится летний исполин,
Поймут, как ненавистна мгла,
Хоть все оттенки собрала,
И темноты не примут (знаньем
Богаты души), как один,
Они бы вырвались из ночи;
Но мгла им застилает очи.
И все-таки луна, луна
Сияньем царственным полна,
Пусть холодна, но все же так
Она улыбку шлет во мрак
(Как нужен этот скорбный свет).
Посмертный нами взят портрет.
Уходит детство солнца вдаль,
Чья бледность, как сама печаль.
Все знаем, что мечтали знать,
Уходит все – не удержать;
Пусть жизнь уносит темнота,
Ведь сущность жизни – красота.
Пришел домой. Но был мой дом
Чужим, он стал давно таким.
Забвенье дверь покрыло мхом,
Но вслед чужим шагам моим
С порога голос прозвучал,
Который я когда-то знал.
Что ж, Ад! Я брошу вызов сам
Огням могильным, небесам,
На скромном сердце скорбь, как шрам.
Отец, я твердо верю в то,
Что смерть, идущая за мной
Из благостного далека,
Оттуда, где не лжет никто,
Не заперла ворот пока,
И проблеск правды неземной —
Над вечностью, над вечной тьмой.
Я верую, Иблис не мог
Вдоль человеческих дорог
Забыть расставить западни…
Я странствовал в былые дни,
Искал Любовь… Была она
Благоуханна и нежна
И ладаном окружена,
Но кров ее давно исчез,
Сожженный пламенем небес,
Ведь даже муха не могла
Избегнуть зорких глаз орла.
Яд честолюбия, сочась,
В наш кубок праздничный проник
И в пропасть прыгнул я, смеясь,
И к волосам любви приник.
Ленгстон Хьюз(1902–1967)
Ленокс-Авеню: Полночь
В ритме джаза живи —
Это жизни ритм,
Друг мой.
Над нами смеется Бог.
Усталое сердце любви
Разбил мучительный опыт.
Тембр, темп,
Тон, стон,
Машинный грохот дорог,
Дождя шелестящий шепот.
Ленокс-авеню,
Друг мой,
Полночь,
И над нами смеется Бог.
Вариации мечты
Руки я протяну
К солнечному венцу,
Будет танец меня кружить,
Пока день не придет к концу.
Даст мне отдых в прохладе вечерней
Высоких деревьев семья,
Пока ночь приближается нежно,
Темная, как я, —
Это моя мечта!
Руки я протяну
К солнечному лицу.
Танец! Круженье! Круженье!
Пока день не придет к концу.
Даст мне отдых сумрак вечерний,
Высоких деревьев семья,
Ночь приближается бережно,
Черная, как я.
Хранитель мечты
Доверьте мне все ваши мечты,
Мечтатели.
Доверьте мне все мелодии
Ваших сердец,
Чтобы я мог скрыть их
В голубой глубине облаков
От слишком грубых пальцев
Этого мира.
Наша земляСтихи к декоративному панно
Землю солнца мы обретем,
Блеск ее обретем,
И землю прозрачной, чистой воды,
Где сумерки так нежны,
Как розовый с золотом мягкий платок,
И мы забудем в тепле,
Как жизнь холодна на этой земле.
Землю деревьев мы обретем,
Их высоту обретем,
Там пестрый на ветке сидит попугай,
Яркий, как летний свет,
А здесь у птиц только серый цвет.
Землю радости мы обретем,
Землю песен, любви и вина,
И радость там лживой быть не должна.
Любимая, уйдем!
Единственная, милая, уйдем!
Стань, Америка, Америкой опять
Стань, Америка, Америкой опять.
Стань такой, какой в мечтах прошла сквозь годы,
Стань такой, какой хотел тебя создать
Первый зодчий, возводивший дом свободы.
(Я в Америке Америки не знал.)
Чтоб мечту в тебе мечтатели нашли,
Чтобы сила не была в любви слаба,
Сделай так, чтобы тираны не смогли
Мир делить на господина и раба.
(Я такой тебя, Америка, не знал.)
О, земля моя, землей Свободы стань,
Без фальшивого венца из громких фраз,
От возможности к реальности воспрянь.
И свобода станет воздухом для нас.
(Но на «родине свободы» никогда
Я свободы не заметил ни следа.)
Скажи, ты кто, бормочущий во тьме?
Заштриховавший флаг решеткой, как в тюрьме?
Я – белый, но бедняк, сквозняк в моей суме,
Я – краснокожий вождь, но изгнанный с земли,
Я – беженец в краю несбыточных надежд,
Но всем другим – я волк, и мне не помогли,
Есть господин и раб – таков закон невежд.
Я – негр, а значит, я «проблема из проблем».
Я – весь народ простой, голодный ежечасно.
Голодный в этот час, мечтающий напрасно.
Неужто создали Америку затем,
Чтобы она была бесчеловечна
И я, беднейший, в ней батрачил вечно?
Да, я один из тех, кто знал закон мечты
В том Старом Свете, где служил царям,
Так были дерзостны черты моей мечты,
Что песня ширилась и вырастала в храм,
И в каждом камне, в каждой борозде
Америку мечты я создавал в труде.
Я человек, проплывший по морям,
Я человек, искавший дом везде,
Ирландии покинул берега,
Поляны Польши, Англии луга,
От Черной Африки отторгнут, я пришел,
Чтоб строить «родину свободы», нищ и гол.
Свобода?
Кто сказал о свободе? Не я?
Неужто не я? И не те миллионы, что пособия ждут?
Миллионы, что без гроша живут…
Для того ли мы в сердце храним мечты,
Для того ли мы песни нетленные пели,
Для того ли знамена поднять мы сумели?!
Миллионы, что без гроша живут, —
Лишь мечтой, словно чуда какого-то ждут.
О, стань, Америка, Америкой опять,
Землей, которой не было в помине,
Которая должна существовать —
Чтобы свободным каждый стал отныне.
Нам всем принадлежащая земля —
Любой бедняк, индеец, негр и я —
Творим Америку.
Наш пот и кровь, беда и доброта,
С металлом, с пахотой, с дождем слита,
Чтоб вновь смогла могучей стать мечта.
Да,
Сегодняшняя речь моя проста,
Я в Америке Америки не знал,
Но станет Америка – клятву я дам —
Той, о которой мечтал!
Как я становился старше
Это было давным-давно.
И мечта моя полузабыта.
Но она и потом
Манила меня,
Светлая, словно солнце, —
Мечта.
Долго росла стена,
Росла медленно,
Медленно,
Между мной и мечтой.
Росла медленно, медленно,
Ослабляя,
Скрывая
Сиянье мечты.
Росла до самого неба —
Стена.
Тень.
Я – черный.
Я опрокинут в тень.
Больше нет света мечты предо мной,
Надо мной.
Только толща стены.
Только тень.
Руки!
Мои темные руки!
Прорвитесь сквозь стену!
Найдите мечту!
Помогите мне рассеять этот мрак,
Сокрушить эту ночь,
Разметать эту тень,
Чтобы засветилась тысяча солнц,
Чтобы закружилась тысяча видений
Солнца!
К черной возлюбленной
Ах,
Черная любимая моя,
Ты не красавица,
Но обладаешь
Очарованием
Превыше красоты.
О,
Черная любимая моя,
Ты вовсе не добра,
Но обладаешь
Той чистотой,
Что выше доброты.
Ах,
Черная любимая моя,
Ты не светла,
Но все ж на алтаре сокровищ
Полна ты будешь небывалым светом
Прекрасной, светозарной темноты,
Полна ты светом,
Как ночное небо.
После множества весен
Сейчас,
В июне,
Когда ночь – это безбрежная нежность
С искрами синих звезд
И сломанный луч лунного света
Падает на землю,
Неужто я слишком стар для зажигательных танцев?
Больше нигде весен я не найду.
Юность
У нас есть завтра.
Словно страсть,
Оно сияет перед нами.
Минувшей ночи власть
Закат зажег, как пламя.
Сегодня
Радуги игра горит над нашими путями.
Нам в путь пора!