Память о мечте — страница 33 из 36

Зарисовки к портретуИз архива

Рецензии на опубликованные книги Ирины Озеровой

Вл. Масик. У истоков поэтической весныИрина Озерова «Это, правда, весна!..»Стихи и поэма. Воронежское книжное издательство, 1960 г.

«Это, правда, весна!..» – так назвала свою первую книгу стихов молодая воронежская поэтесса Ирина Озерова. Этому жизнеутверждающему названию соответствуют и по-весеннему светлая обложка с веткой распустившейся ивы, и оптимистическое содержание сборника, и молодость самого автора. Правда, из общей тематической тональности книги несколько выпадает суровая и мужественная поэма «В дни грозовые», но и она заканчивается строками, воспевающими необыкновенное цветение земли, по которой шествует весна обновления.

Книга Ирины Озеровой – это лирическая исповедь современника, рассказывающего о тревожной юности, о первой робкой любви, о самостоятельных шагах в трудовой жизни, о становлении характера. На окружающий мир поэтесса смотрит широко открытыми глазами, любовно подмечающими не только улыбку милого, но и «маленький подснежник», принявший, «как признанье», от солнца «вешние лучи», и «тяжелый пласт целины», и потеплевшие глаза женщины-проводницы, которая под стук колес уносящегося на восток поезда принимает на свои «огрубевшие руки» новорожденного мальчика.

Лучшими произведениями сборника являются стихи о пережитом и осмысленном, о событиях и картинах, связанных с поездками в Хакассию и Казахстан, где «залегла целина…». Здесь живые и меткие наблюдения, неожиданные находки, смелые повороты мысли, сердечная интонация. Острая наблюдательность внутренне соединяется с лирическим самораскрытием автора. Перечитывая эти стихи, чувствуешь откровенную взволнованность и уверенно формирующуюся индивидуальность свежего поэтического голоса.

Как живая правда жизни воспринимается стихотворение «Парнишка» – о пареньке, стоящем в задумчивости у забрызганного водой причала, где в суровую годину Отечественной войны смертью храбрых погиб его отец-матрос:

Стоял парнишка у причала,

У черной, стонущей воды…

Быть может, в эту ночь искал он

Отца погибшего следы.

Искал, чтобы пройти по следу

И чтобы принести потом

Свою, матросскую победу

Во вдовий материнский дом.

Это небольшое, полное драматизма стихотворение тематически перекликается с автобиографической поэмой «В годы грозовые», в которой повествуется о судьбе маленькой большеглазой девочки, потерявшей на войне отца и пережившей неласковое и суровое детство. Образ паренька, свято хранящего память о местах, где прошла «дивизия его отца», чем-то напоминает лирический образ героини поэмы, бережно сохраняющей в заплечном узелке единственную фотографию отца. Но черты характера героини намечены шире, глубже, полнее раскрыта ее психология.

Обаятелен образ простой, отзывчивой деревенской женщины, которая приютила у себя хрупкую сиротку и подарила ей тепло материнской ласки. Выразительными мазками выписан ее портрет:

Матрену сгорбила война.

И не ее вина,

Что в темных косах седина

Косым лучом видна,

Что сжался, будто высох, рот,

Что складка меж бровей —

Зачем краса, раз не идет

С войны ее Андрей?

В поэме много удачных, по-настоящему поэтичных мест. Несмотря на некоторую эпизодическую фрагментарность отдельных глав, она трогает взволнованностью лирического рассказа и оставляет в целом сильное впечатление.

Свежестью нерастраченных чувств проникнуты стихи о первой любви. В лучших из них и, в частности, в открывающем сборник стихотворении «Это, правда, весна!», чувствуется стремление высказаться по-своему, внести в так называемую «вечную тему» свое философское осмысление волнующих интимных отношений.

Удачно стихотворение «Штору трогал любопытный ветер». В нем заложена верная мысль о необходимости трезвого отношения к пробуждающейся любви. Девушка не ответила взаимностью на признания любимого только потому, что почувствовала в его словах неискренность, потому, что он «человека не заметил» в ней.

Самоотверженному труду целинников, раскрытию их богатого духовного мира посвящены стихотворения «Танцы», «Тишина», «Хакас», «В краю непуганых кузнечиков», «Жар-птица» и «Кошара». По своему художественному выполнению они неравноценны. Но через каждое уверенно проходит жизнеутверждающий лейтмотив – любовь к богатой и щедрой земле сурового целинного края. Здесь-то в борьбе и труде, в радостях и невзгодах и приходит настоящая любовь, рождаются подлинно человеческие отношения, когда и радость и печаль делишь пополам.

Это настроение эмоционально выражено в следующих стихах:

Заря успела выбелить полнеба,

Лучами пробежала по полям.

И мы с тобой

Кусок ржаного хлеба

На счастье разделили пополам.

Подобные поэтические находки свидетельствуют о том, что у Ирины Озеровой имеется свое художественное видение мира, свой, пусть пока еще не до конца оформившийся, но вполне наметившийся поэтический голос. Он будет звучать тем уверенней и сильнее, чем внимательней и зорче поэтесса будет всматриваться в окружающий ее мир, чем глубже и ближе будет изучать нашу многообразную и содержательную жизнь.

«Коммуна» (г. Воронеж), 2 октября 1960 г.

А. Шагалов. Наука постижения душиИрина Озерова «Берег понимания»Серия «Мастера художественного перевода». М., «Советская Россия», 1980 г.

В своем предисловии к книге Ирины Озеровой «Берег понимания», выпущенной издательством «Советская Россия» в прекрасной новой серии «Мастера художественного перевода», поэт Николай Старшинов полностью приводит цитату, которая дала название всей книге: «Переводчик – это перевозчик, перевозящий с берега непонимания на берег понимания». Он пишет, что «не случайно четвертый раздел книги представляет собственные стихи Ирины Озеровой, ибо ее перо не только позволило многим поэтам других народов заговорить по-русски, но и впитало в себя всю нелегкую науку постижения человеческой души, которую дарил ей каждый из переводимых поэтов». И не случайно, заканчивая книгу, сама Ирина Озерова признается:

Великому не надо доброты,

К нему приникнув, вырастаешь ты:

Творя себя, другого переводишь.

Вот почему мне, прежде всего, хочется осмыслить собственные стихи поэтессы. Стихов не так уж много, и вряд ли они могут полностью рассказать о возможностях автора, использованных и неиспользованных. Но и по ним можно составить себе представление о том разуме и сердце, которые дали им жизнь. Прежде всего, это стихи очень честные. Боль и насмешка, философское раздумье и доверчивая исповедальность, осмысление времени и тревожная надежда – все это не поучение читателям, а разговор с друзьями «о времени и о себе». Недаром так часто Ирина Озерова облекает философские раздумья в обращение к детям, как к символу надежды. Если бы читатель не был знаком с первыми тремя разделами книги, то он был бы вправе удивиться: откуда при такой абсолютной простоте и ясности мысли, слова, образа, ее стихи отличают изысканная чеканность, богатство аллитераций, незаменимость слова в ряду других, неожиданная афористичность концовок. Все это вместе создает некую незащищенность, обнаженность нерва, отлитую в строго классическую и в то же время остро современную форму. Трагический темперамент поэтессы нигде не становится на катурны. Там, где другой закричал бы, Озерова говорит как бы шепотом, но этот шепот резонирует со Вселенной.

Детство Ирины Озеровой – военное детство. Оно как скрипичный ключ определило ее отношение к проблемам сегодняшнего дня. Вот начало ее стихотворений «Новое летосчисление»:

На деревьях повис рассвет,

Неподвижный и серый…

…Это было за много лет

До новой эры.

В те времена

Еще были госпитали,

Где сестры

Бинтами солдат пеленали,

В те времена

Над погостами

Солдатские звезды вставали.

А в госпитале

Сестра объясняла подруге:

«Ну, как он мог?!

Ну, как он мог?!

Говорит,

Не беда, что нету ног, —

Были бы руки!»

Простота, разговорная интонация этих строк нужны поэтессе, чтобы оттенить зловещий трагический эксперимент, поставленный американскими военными в японских городах Хиросиме и Нагасаки, чтобы подчеркнуть современное философское осмысление этого события:

Тем, кто умер в тот день,

Не досталось места в земле.

Земля к тому времени

Заполнена была

Другими.

И они растворялись в воздухе,

Оседали пылью в золе,

И мы теперь дышим ими.

Они в нас,

Те, кому места в земле не нашлось.

Невидимые и грозные,

Как излучение…

…С этого самого дня

Началось

Новое летосчисление.

И стихи Озеровой – это стихи нового летосчисления, стихи-предупреждение:

Зачем потоп? Зачем война?

Зачем летающие блюдца?

От летаргического сна

Сумеет ли земля очнуться?!

Но трагичность нашего атомного века пронизана в стихах Ирины Озеровой неистребимой верой в торжество добра над злом:

Горит костер двадцатого столетья,

И правит инквизитор торжество.

Мой друг твердит, смеясь, что нет бессмертья.

А я упрямо верую в него!

У многих писателей, чье детство опалено войной, мы находим произведения, пронизанные нерастраченной силой детского восприятия мира. У этого поколения нерастраченное детство осталось навсегда в сердце, чтобы неистребимо бороться против неверия и нигилизма, воспевая победу света над тьмой. И когда «нам бремя непосильных скоростей смещает время, путает оценки», Ирина Озерова пишет:

И все миры давно открыты,

И не тоскуешь ни о ком,

И радиус земной орбиты

Натянут жестким поводком.

А я все домики рисую,

Трубу и над трубою дым,

И дождь в линеечку косую,

И солнце круглое над ним!

И не случайно одна из любимых тем Ирины Озеровой – тема охраны природы, тема экологии. Даже если не выходить за рамки этой книги, то можно найти яркие тому подтверждения. Вот, например, стихотворение «Прощание»:

Однажды на излучине речной

К природе приобщались горожане.

И вдруг заречье выплеснуло ржанье —

Сраженье звуков с тишиной ночной.

О, странное видение коней

Над разудалостью консервных банок,

Бутылок, колбасы, ржаных буханок,

Расстеленных газетных новостей.

Зачем нас призрак прошлого настиг,

Медлительный, как дротик на излете?!

Ведь кони не из бронзы, а из плоти, —

Как мамонт или саблезубый тигр.

Вот она своеобразная красная книга, когда сердце болит при взгляде на умную и чуткую природу, часто доводимую человеком до отчаяния. Но Ирина Озерова не ради констатации факта обращается к болевым точкам современного мира. Она борется, ясно и твердо провозглашая свои позиции:

Враг – это враг.

Он нужен мне, как тень,

Не только для сраженья – для сравненья.

Но, чтобы не лишиться этой тени,

Необходима ясность, нужен день.

Первые три раздела книги – это своеобразные «университеты» Ирины Озеровой. Отбор авторов так же, как и самих произведений представлял немалую сложность: переводческое творчество Озеровой распахнуто разным народам и разным векам нашей планеты. Ведь переведено ею, как пишет в предисловии Н. Старшинов, «более семидесяти книг». Хочется отдать должное издательству «Советская Россия» и в особенности редактору книги Е. Имбовец с каким тактом и чувством меры проведен этот нелегкий отбор.

Книгу открывает раздел, состоящий из стихов народов, входящих в Российскую Федерацию. Здесь и впервые открытая Ириной Озеровой русскому читателю «иволга Чувашии» Эмине (IXX в.), и известный всему миру аварец Расул Гамзатов (на его стихи в переводе Ирины Озеровой написано несколько песен и оратория), и чеченка Раиса Ахматова, которая связана с Ириной Озеровой десятилетиями настоящей дружбы… И многие, многие другие – чтобы рассказать обо всех, нужно прочитать книгу. Это и исполненные наивности, искренности, ироничной простоты стихи поэта из Коми Альберта Ванеева, и колдовские, шаманские стихи мансийского поэта Ювана Шесталова, которые посвящены сегодняшним проблемам – труда, творчества, мира, защиты природы… И каждый поэт – это целая Вселенная, и каждый делится своим жизненным опытом с переводчиком, словно дает уроки.

Кстати, во втором разделе книги, посвященном творчеству поэтов Союзных республик, есть цикл украинского поэта Леонида Первомайского, который так и называется «Уроки поэзии». Вот как говорит о поэзии Леонид Первомайский:

У поэзии сердца законы жестоки:

Целый век для нее не жалеешь горба,

Жизнь свою для нее разлагаешь на строки.

Госпожа – не батрачка она, не раба.

Думается, что под этими строками могли бы подписаться и казах Сакен Сейфуллин, и латышские поэтессы Цецилия Динере и Монта Крома, и земляк Первомайского Андрей Малышко.

В третьем разделе книга уводит нас за пределы границ нашей Родины, воссоздавая карту мира во времени и пространстве. Думается, нет необходимости рассказывать читателям о таких поэтах, как Джордж Гордон Байрон или Виктор Гюго, Райнер Мария Рильке или Шарль Бодлер, Сидней или Эдгар По. Важно, что у голландцев, и у южно-африканского поэта Уильяма Плумера присутствует тема России, восхищение нашим великим народом, его прошлым и будущим. Так замыкается круг. Рильке пытался писать по-русски, но нужны были горячее сердце и бережная рука русского поэта, чтобы при всей адекватности стихи стали достоянием многонационального читателя нашей страны.

Мы часто можем услышать дискуссии: переводить точно или переводить эмоционально верно. Переводы И. Озеровой демонстрируют, что успех достигается только тогда, когда оба эти начала слиты воедино. Тогда мастерство ненавязчиво, чужая мысль облекается плотью, и стихи получают второе рождение, становясь достоянием русской поэзии».

В трех сонетах о переводах Ирина Озерова спрашивает:

Легко ль чужой язык перелагать?

Не речь – настрой души неодинаков.

А чуть дальше она утверждает, что в процессе перевода «обретают общий ритм сердца», и тогда в гармонии понимания находишь и свой голос, и собственное лицо:

Какой обман – забвение и тлен!

Гребет трудолюбивый перевозчик,

Взрезают воды Стикса весла строчек,

И мысль доносит память общих ген.

Прекрасный советский поэт-переводчик Лев Гинзбург писал в одной из своих статей: «Вот они стоят под одной обложкой: поэты-борцы и поэты-затворники, поэты-страдальцы и поэты-баловни судьбы, поэты, колесившие по всему свету, и поэты, не покидавшие ни разу родной страны, родного города, даже родной деревни. Они стоят плечом к плечу, и в этом видятся надежда, залог того, что, как мечтал Пушкин, в «великую семью соединятся» все народы; но соединиться – не значит раствориться друг в друге, подчиниться кому-либо одному, жить под кем-то или над кем-то. Нет, народы в одной семье, как и поэты в этой книге, останутся разными, независимыми друг от друга, но связанными одной судьбой. А это налагает обязанность понимать и уважать друг друга». (Лев Гинзбург «В великую семью соединятся», «Литературная газета», № 41 от 12 окт. 1977 г.) Все эти слова можно с полным правом отнести к книге Ирины Озеровой «Берег понимания».

Татьяна Маршинина. Миг единыйИрина Озерова «Арена»Стихи. М., «Современник», 1985 г.

Первая книга стихов Ирины Озеровой «Это, правда, весна!..» вышла в Воронежском книжном издательстве в 1960 г. И вот, спустя двадцать пять (!) лет увидела свет вторая.

Да, мы знаем, что все эти годы Озерова много и плодотворно работала над поэтическими переводами. Да, она нередко печатала стихи в периодике. Много выступала перед читательской аудиторией. И тем не менее по-настоящему познакомиться с Озеровой-поэтом читателю представилась возможность лишь теперь.

Книга «Арена» – попытка подведения итогов. Творческой деятельности. Жизни. Жаль, что автору так и не довелось ее увидеть.

Жизни собственной легка ль маета?

Тесно в сердце, как в дорожной котомке.

А быть может, не поймут ни черта

После смерти эти люди – потомки.

Ведь в мешке не покупают кота.

А в столе, не то, что в книге, – потемки.

И к плечам твоим приладит мечта

Вместо крылышек бумажных – постромки.

Только кто-нибудь потребует вдруг

Твой восторг, твою любовь и недуг,

Краткость слов твоих и строчек протяжность.

И покажется обычной тогда

Сладость горького от века труда,

Невесомой биографии тяжесть.

Это – один из «Трех сонетов о переводах». (Этот маленький цикл завершает книгу.) Ирина Озерова много лет отдала работе над переводами. И ей трудно отделить в себе поэта от переводчика. Эти две ипостаси ее художнического существования постоянно дополняли и обогащали друг друга. Творческая взыскательность и скрупулезность в работе над словом, стремление пристальнее вглядеться в лицо жизни, многозначность художественных образов – все это пришло к Озеровой-поэту от Озеровой-переводчика.

Она обращалась к творчеству самых разных поэтов. Переводами Бодлера и Рильке, Гюго и Байрона, Эдгара По, Хьюза и других мастеров представлена в сборнике зарубежная поэзия. Можно назвать немало поэтических имен в братских республиках, ставших известными русскому читателю благодаря переводам Озеровой. Так, долгие годы дружеские узы связывали ее с народным поэтом Чечено-Ингушетии Раисой Ахматовой. Немало переводила она Расула Гамзатова. Например, его знаменитую поэму «Целую женские руки»:

Целую, низко голову склоня,

Я миллионы женских рук любимых,

Их десять добрых пальцев для меня,

Как десять перьев крыльев лебединых…

Всех, к чьему творчеству обращалась Ирина Озерова, так сразу, пожалуй, и не назовешь.

Что это – всеядность? Нет! Широта творческого диапазона и поэтического кругозора, вера в необходимость того, что делаешь в жизни, – да!

И есть ли в жизни большая награда,

Чем верность одержимости своей?

Эти строки из стихотворения «Поэт», вошедшего в книгу «Берег понимания» из серии «Мастера художественного перевода» (Москва, «Советская Россия», 1980), можно было бы поставить эпиграфом ко всему написанному поэтом и переводчиком Ириной Озеровой.

Конечно, индивидуальные особенности, язык, приемы авторов, чьи стихи переводила Озерова, – все это, несомненно, влияло, да, наверное, и не могло не влиять на ее поэтическое видение. Так, вряд ли случайно для Озеровой столь частое (и плодотворное!) обращение к сонету. Удалось ли ей при этом сохранить собственный голос, найти свой путь? На мой взгляд, несомненно. Человек по-настоящему одаренный, сколь сильным ни оказалось бы чье-либо влияние, все-таки остается самим собой. Именно свое лицо, своя дорога, право на собственный поиск и собственные ошибки, открытия и заблуждения – вот что было так важно для этого поэта.

Неправда это все, неправда,

Что нужен поводырь в пути.

Когда хочу идти направо,

Налево тянет он идти.

Хочу бежать на плач кукушки,

А он ведет меня, как всех,

На канарейкины частушки

И соловья счастливый смех.

Неутомимей светофора

Он зажигает красный свет —

И нету на пути забора,

А все равно дороги нет.

Меняет он свои обличья

Десятки раз в теченье дня…

Он неприметен. Он обычен.

Он добр. Он мучает меня!

Раздумья о месте поэта в обществе, в круговороте социальной жизни, соотношение быстротекущей современности и вечности – тема, всегда волновавшая нашу поэзию. Что остается жить в истории, устояв против разрушительной силы времени: «бесконечный труд» монаха, над которым он «корпел в уединенной келье», пытаясь поведать грядущим поколениям обо всех сложностях своей эпохи, или «коварные рифмы» ветреного поэта, сплетавшего слова, «как венки плетут»? Что? Живое слово поэта, которое, «как старое вино, волнует снова». Он и по сей день среди нас, «он современник, он поныне жив». Очень хорошо сказано об этом в стихотворении, посвященном Анне Ахматовой, – «Королеве Анне», – не вошедшем, к сожалению, в этот сборник: «Не лежит моя королева под крестом своим в Комарово, а в пространстве четырехмерном снова строчки она находит».

Не имеет поэт права на успокоенность, душевный комфорт, равновесие. Не может себе позволить «извести на безделушки» «созданные для битвы бивни», разменять душу на мелочи. Не выдержит он жизни птицы в клетке, где «песнями без слов» будет оплачивать «все хлопоты о ненадежной плоти». Ирина Озерова не искала легких путей ни в поэзии, ни в жизни. Наверное, не каждый бы решился на такое: оставить университет, будучи уже на четвертом курсе, чтобы поступать на первый курс Литинститута. А уж отказаться от издания в «Молодой гвардии» книги, рекомендованной к печати Всесоюзным совещанием молодых писателей, сочтя эту книгу недостаточно зрелой, – это, как хотите, поступок! И на целину она дважды ездила в составе бригады молодых литераторов не моды ради. Хотела узнать жизнь настоящую, черпать в ней материал, испытать себя на прочность. «Однажды наш творческий руководитель в институте… сказал мне: «Поезжай-ка на целину, мозоли заработай, в земле покопайся, а иначе – не быть тебе поэтом». И я поехала», – вспоминала Озерова.

Она и потом много ездила по стране. И с полной самоотдачей, не жалея сил и времени, помогала молодым найти себя в литературе, когда работала в «Литературной России». И как депутат Дзержинского райсовета добивалась предоставления квартир, а сама при этом жила в коммуналке.

Вот почему она имела право на иронию, говоря о тех, кто прячется от жизни за «двойными стеклами», когда «В своей квартире, как в тюрьме, скучаем, и телевизор запиваем чаем, двухмерности программ подчинены».

Не нужно вставать на ходули, чтоб выделиться из толпы «людей похожих», словно вылепленных «из однозначной пустоты». Истинно «непохожих» выделяет сама жизнь, и это они делают ее неповторимой и осмысленной, отрекаясь во имя этого от благополучия и сытости, от устроенности и проторенных дорог.

Мой храбрый мальчик!

В недрах всех эпох

Случались люди с обостренным слухом.

Не нравились они царям и слугам,

И никогда не помогал им Бог.

Им приходилось рано умирать

И трудно жить

Всего за миг единый —

За счастье видеть, и писать картины,

И строчки торопливые марать.

Человек и время. Время – один из ключевых образов поэзии Ирины Озеровой.

Время – вредное излучение,

От него излечения нет.

От гипотез, от изучения

Не меняет свой ритм и цвет.

Время – высший и единственный судья всему содеянному человеком. Песчинки в песочных часах – «вечные весы», на которых взвешивается добро и зло. Так было всегда, так будет и впредь. И никакие ухищрения прогресса, никакое «электронное нутро» современных хитроумных часовых механизмов не остановит минут, как не остановить падения песчинок в песочных часах. «И времени меняет серебро на медяки мне автомат в метро, проматывая скудное наследство». «Колеса – бухгалтерские счеты времени – складывали секунды, вычитали их из моей жизни».

Да, все подвластно времени… Оно отнимает у человека молодость и надежды. Против него не всегда может устоять даже любовь. И все-таки, «может быть, покорится вечность совпадению двух улыбок?!» Лирической героине И. Озеровой так нужно, несмотря ни на что, любить и быть любимой. В «старомодной простоте души» находит она опору, у нее своя шкала ценностей, своя точка отсчета. Наверное, в этом залог отсутствия легковесности. Истинны и искренни стихи И. Озеровой о любви:

Сломаюсь я в земном поклоне,

А хочешь – буду бить челом.

Но ты доверь моим ладоням

Свой меч, свой щит и свой шелом.

Несмотря ни на что, она верит, что можно построить «деревянный дом из щепок на снегу». Хотя разумом понимает, что неизбежны потери, «и краткость противостояний, и отрезвления разлук». Но не напрасно прожита жизнь, если после ухода любимого остается «на долгий век – тепло в руке».

Книга названа «Арена». Если мы будем просматривать содержание, то непременно обратим внимание на атрибуты театра, цирка уже в названиях целого ряда стихотворений: «По законам сцены», «Трагедия с хорошим концом», «На арену выбегает клоун», «Оркестр», «Монолог сосны». Ирина Озерова постоянно обращается к сценическому действу, перевоплощению, являясь нам то в клоунской маске, то в одежде скомороха, то в образе актера, играющего самые разные роли. («Не пророки – скоморохи остаются на земле», «Ты сыграл свою роль в этом старом спектакле – клоунаде с трагическим странным концом», «Послушно повторяет в цирке мое смятенье акробат».) Прием, как известно, сам по себе не новый. Но не в том суть. Мне думается, что Ирина Озерова не просто использует хорошо известный прием. Здесь сказывается заложенное с детства мироощущение, – она, можно сказать, в буквальном смысле слова, выросла в театре. Родители ее были актерами. (Отец погиб под развалинами театра во время бомбежки.) Воздух кулис, впитанный с детства, атмосфера театральных подмостков, преломление мира реального через призму огней рампы – все это, несомненно, наложило отпечаток на образную систему поэзии Озеровой.

Вообще писать она начала очень рано. И поскольку детские годы поэтессы совпали с войной, ей в полной мере пришлось испытать тяготы эвакуации, бомбежки, когда земля стерегла «воронками за воротами» и «сирен завывание ночами болело в висках». Вспоминаются строки из поэмы «В дни грозовые», вошедшей в первую книгу: «Дорога по снегу так далека, безлунная ночь нема, и баночку мерзлого молока к рукам припаяла зима». Цепкая память ребенка навсегда сохранила воспоминания о том, как в госпиталях «Бинтами солдат пеленали» (Озерова очень часто читала стихи раненым бойцам); о крапивных щах и хлебном запахе на ладони:

Ни ран у меня, ни ордена,

Но памятна мне зато

Бумажная радость ордера

На байковое пальто.

Напоминанием о страшных днях войны, стремлением во что бы то ни стало уберечь человечество от атомного пожара, предостережением: «Так окончиться может прогресс, Не сберегший себя от угрозы», звучат стихотворения «Пожар», «Новое летосчисление», «Тень».

Я – тень.

Неподвижная и короткая…

У безногого есть костыли,

У слепого сердце,

Которое помнит

Черноту земли и белизну снега.

А я лежу, обезглавленная, в пыли:

У меня нет человека!!!

Так созвучен сегодняшнему дню страстный призыв – не допустить ядерной катастрофы, не позволить уничтожить все живое на Земле. Остановить безумие ядерного взрыва, после которого от человека останется лишь тень его. Никто и никогда не должен забывать о трагедии Хиросимы: «Тем, кто умер в тот день, не досталось места в земле… И они растворялись в воздухе, оседали пылью в золе, и мы теперь дышим ими…» Никто и никогда не смеет лишить детей права играть «в разноцветный, как мир, мячик». Долг поэта – непрестанно напоминать людям об этом, будоражить их память и совесть, будить все лучшее и светлое в их душах. «И если в будущем зла не найдешь, значит, и я помогла».

И мы находим в стихах Ирины Озеровой активную позицию и гражданственность, веру в разум и искренность простых человеческих чувств.

В заключение хотелось бы привести строки из ее стихотворения, строки, которые можно отнести и к автору «Арены»:

Он мучился и созидал добро,

И воевал со злом. Он был поэтом.

«Литературное обозрение», 1986 г., № 12

Рецензии на рукописи книг Ирины Озеровой, которые были «зарублены» редзаключениями и так и не вышли в свет