– Даллас!
Ева подняла голову и увидела лицо Пибоди.
– Что?
– Мне надо в суд. Селина Санчес.
Ева поднялась на ноги.
– Мы ведь уже давали показания.
– Обвинение вызвало меня отдельно, помнишь? Как одну из потерпевших.
– Да, но… Я думала, это еще не скоро… Я думала, еще недели через две. Плюс праздники…
– Дело движется довольно быстро. Мне придется пойти.
– Когда?
– Да вроде как прямо сейчас. Это много времени не займет, но… Ты пойдешь со мной? – спросила Пибоди, увидев, что Ева берет свое пальто.
– А ты как думаешь?
Пибоди закрыла глаза и испустила долгий вздох.
– Спасибо. Спасибо. Макнаб будет ждать меня прямо там. У него выездная работа, но он постарается… Спасибо.
По пути Ева остановилась у одного из торговых автоматов.
– Купи себе воды, – посоветовала она своей напарнице. – А мне холодного пепси.
– Хорошая мысль. У меня уже в горле пересох-ло. Я готова к даче показаний, – продолжала Пибоди, вводя в автомат свой код и выбор напитков. – Команда прокурора здорово меня поднатаскала. И потом, я же не первый раз выступаю в суде.
– Но ты впервые выступаешь в качестве потерпевшей. Это совсем другое дело. Сама знаешь: это не то, что просто свидетельствовать.
Пибоди передала Еве банку пепси, а сама прямо на ходу отпила большой глоток воды.
– А ведь это даже не Селина меня избивала. Не понимаю, почему мне так страшно.
– Она была в этом замешана. Она все знала заранее, но ничего не предприняла. Ее недаром обвинили в пособничестве, Пибоди. Пойди в суд и выложи им все как есть. Не давай защите себя сбить. И тогда все будет кончено.
Можно считать, что все уже кончено, подумала Ева, но это никогда не отпускает. Пибоди навсегда запомнит каждый миг, каждую мелкую деталь нападения, будет помнить свою боль и свой страх. Может, правосудие и свершится, но правосудие не может избавить ее от воспоминаний.
Ева вышла из здания через главный вход, рассудив, что короткая прогулка успокоит Пибоди.
– Ты коп, – начала она, – и ты была тяжело ранена при исполнении. Для присяжных это важно. Ты женщина. – Ева спрятала руки в карманы от холодного дождя. – Относится это к делу или нет, для присяжных это тоже важно. Тот факт, что тебя бил и топтал ногами этот здоровенный свихнувшийся сукин сын, который убил и изуродовал пятнадцать женщин, очень много значит.
– Он в смирительной рубашке. – Напоминание об этом приносило Пибоди ни с чем не сравнимое облегчение. – Он до того ненормальный, что его нельзя вытащить на процесс. Его запрут в психушке, в отделении для буйных, и он просидит там, пока не сдохнет.
– Твоя задача – довести до сведения присяжных, насколько важно то, чего не сделала Селина. Ты должна помочь обвинению доказать ее вину.
– По убийству Аннализы Саммерс ей не отвертеться. Это она совершила своими руками. За это ее и посадят. Может, этого довольно.
– Тебе этого довольно?
Глядя прямо перед собой, Пибоди отпила еще воды.
– Работаю над тем, чтобы мне этого хватило.
– Ну, значит, у тебя лучше получается, чем у меня. Но тебе повезло: ты осталась жива. Остальным повезло меньше. А она смотрела. Каждая смерть после телепатического контакта с Джоном Блу на ее совести. Каждая минута, проведенная тобой в больнице, каждая минута твоих страданий тоже на ней. Надо, чтобы она за это заплатила.
Пока они поднимались по ступеням здания суда, Пибоди с трудом сглотнула ком в горле.
– У меня руки трясутся.
– Не раскисай, – вот и все, что сказала ей Ева.
Они прошли проверку охраны. Ева, пользуясь своим жетоном, могла бы проложить себе дорогу прямо в зал слушаний. Но она осталась вместе с Пибоди в комнате свидетелей. К ним подошла заместитель окружного прокурора Шер Рио.
– У нас небольшой перерыв, – объявила она. – Тебя вызовут следующей.
– Как там обстановка? – спросила Ева.
– У нее хорошие адвокаты. – Рио оглянулась на двойные двери. Она была хорошенькой блондинкой с дерзкими голубыми глазами и легким, тягучим южным акцентом. И еще она была крепкой как титановый сплав. – И они, и мы использовали телепатическую карту, но, конечно, по-разному. Они настаивают, что видения Селины – убийства, насилие – спровоцировали травму, поэтому можно поставить вопрос об ограниченной ответственности. У них есть эксперты, готовые в этом присягнуть. В результате они хотят повесить всю ответственность на Блу. Он безумен, он вторгся в ее мысли, и что ей было делать?
– Бред!
– Ну… да. – Рио взбила свои светлые кудри. – Обвинение утверждает, что она лежала в постели у себя дома и наблюдала, как Блу мучает, уродует и убивает женщин. И ее осенила гениальная идея: сымитировать его modus operandi[4], чтобы проделать то же самое с невестой ее бывшего жениха. Под маской сотрудничества с полицией она утаивала информацию, а женщины тем временем погибали одна за другой. При этом серьезно пострадала женщина-офицер нью-йоркской полиции, детектив, непосредственно занятый раскрытием данного дела, оказавший достойное сопротивление. – Рио сочувственно погладила Пибоди по плечу. Ева узнала этот жест, характерный для женщин, когда они хотят оказать поддержку другой женщине. – Хочешь, пройдем все еще разок? У нас есть несколько минут.
– Может быть. Да, лучше повторить все еще раз. – Пибоди повернулась к Еве. Глаза у нее блестели, улыбка была напряженной. – Иди в зал. Рио проведет со мной еще один раунд, а потом, боюсь, меня стошнит. У меня лучше получится, если я буду одна.
Ева выждала, пока Рио не увела Пибоди в совещательную комнату, затем вытащила из кармана мини-коммуникатор и вызвала Макнаба:
– Ты где?
– На подходе. – Его симпатичная мордашка в обрамлении длинных светлых волос, стянутых на затылке в хвост, появилась на экране. – В трех кварталах к югу. Пришлось топать на своих двоих. Какого черта кто-то выпустил столько народу на улицу?
– Тут перерыв, но скоро уже начнут. У тебя есть еще пара минут. Я буду в задних рядах. Займу тебе местечко.
Ева отключила связь, вошла в зал и села. Сколько раз ей приходилось здесь сидеть за годы ее работы? Она счет потеряла. «Дворец правосудия», – подумала она, оглядывая скамью присяжных, галерею, репортеров и тех, кто пришел сюда из любопытства. Иногда – ей хотелось думать, что в большинстве случаев, – здесь вершилось правосудие.
Ей хотелось, чтобы правосудие свершилось и на этот раз.
Они забросили мяч в корзину: обеспечили арест и обвинительное заключение по делу. Теперь мяч перепасовали адвокатам, судье и двенадцати гражданам, сидевшим на скамье присяжных.
Ева принялась внимательно изучать лица присяжных, когда они вошли в зал и стали занимать свои места.
Через минуту в зал ввели Селину Санчес. Ее сопровождала целая команда адвокатов.
Их взгляды встретились, скрестились и замерли на мгновение. Между ними словно пробежала электрическая искра, как между охотником и дичью. Память добросовестно воскресила все: мертвые тела, кровь, бессмысленную жестокость.
«Ради любви», – сказала Селина, когда все кончилось. Она сделала все это ради любви.
И это, думала Ева, самая большая ложь из всего, что ей приходилось слышать.
Селина заняла свое место, глядя прямо перед собой. Ее великолепные волосы были гладко зачесаны назад и собраны в пучок на затылке – строго, почти чопорно. Вместо своих любимых ярких нарядов она надела скромный серый костюм.
«Это всего лишь упаковка», – отметила про себя Ева. Она-то знала, что́ там, внутри. И если присяжные не полные идиоты, они тоже это поймут.
Вошла Рио и на минутку наклонилась к Еве:
– С ней все будет в порядке. Хорошо, что ты здесь.
Потом она прошла вперед и заняла свое место в прокурорской группе, представляющей интересы штата.
Когда судебный пристав попросил всех встать, в двойные двери ворвался Макнаб. Его лицо раскраснелось от холода и спешки, но тем не менее было несколько светлее малиновой рубашки, виднеющейся из-под куртки, исполосованной ярко-голубыми и ядовито-розовыми «молниями», прямо-таки выжигающими глаза. На ногах у Макнаба были малиновые, в тон рубашке, башмаки на воздушной подошве. Он скользнул на свободное место рядом с Евой и заговорил задыхающимся шепотом:
– Не хотела, чтоб я сел с ней. Сказала, что ей нужна минутка. Мы думали, у нас есть время до понедельника. Черт!
– Она справится.
Не стоило Еве говорить ему, что ее собственный желудок стянуло тугим узлом. Не стоило напоминать ему о том, что он и сам знал. Они уселись поудобнее, и прокурор вызвал Пибоди.
Ева прекрасно понимала, что творилось в этот момент в голове у Макнаба. Он видел, как бежит сломя голову, чувствовал, как сердце выскакивает из горла, слышал свой голос, выкрикивающий «Офицеру полиции нужна помощь!» в микрофон рации, пока сам он мчался вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки.
Евы там не было, но она тоже все это видела. Ее там не было, она не видела, как Пибоди лежит на мостовой, будто сломанная, окровавленная кукла. Но мысленным взором она видела все.
Она хотела, чтобы члены жюри присяжных тоже это увидели.
По требованию секретаря суда Пибоди назвала свое имя, звание, номер полицейского жетона. Прокурор задал ей несколько кратких вопросов по существу. По мнению Евы, это была правильная стратегия. С ней надо обращаться как с копом. Прокурор обговорил вместе с ней некоторые из уже прозвучавших свидетельских показаний, после чего ему пришлось сплясать обычный юридический контрданс с главным представителем защиты.
Пибоди попросили еще раз рассказать о нападении. Она давала четкие ответы. Указала время, ход событий, рассказала, как позвонила своему партнеру по совместному проживанию детективу Йену Макнабу, пока шла домой от метро. И когда ее голос дрогнул, присяжные это услышали и увидели. Они увидели женщину, подвергшуюся жестокому нападению, увидели копа, до конца выполнившего свой долг.