– Много ей толку от них сейчас.
– А знаешь, это одна из нас.
Ева оглянулась на маленьких девочек. Вся комната была забита ими. Потом она опять заглянула в собственные глаза – глаза девочки.
– Да, я знаю.
– И что ты будешь делать?
– Я заберу ту, которая это сделала. Вот что бывает, когда убиваешь кого-нибудь. Приходится платить. Должна быть расплата.
Девочка, которой она была когда-то, подняла ручки. Они были испачканы кровью.
– Ты и меня заберешь?
– Нет. – Ева видела сон и знала, что это сон, но даже во сне почувствовала боль в груди. – Нет, – повторила она, – тебя это не касается.
– Но я не могу выбраться.
– Когда-нибудь обязательно выберешься. – Ева опять выглянула за стекло и нахмурилась. – А где подарки? Минуту назад там было гораздо больше подарков.
– Люди воруют. – Девочка приколола испачканный кровью жетон к своей рубашечке. – И вообще, люди просто ни к черту не годятся.
Ева проснулась, дернувшись всем телом. Сон рассеялся. Странно, подумала она, разговаривать во сне с сама собой. И елка. Она вспомнила елку, увешанную мертвыми телами, как игрушками. Чтобы успокоиться, она повернулась и посмотрела на елку у окна. Потом она провела ладонью по простыне рядом с собой. Простыня была холодной.
Ее не удивило, что Рорк встал раньше ее, причем встал так рано, что простыня успела остыть. Но она пришла в ужас, увидев, что уже почти одиннадцать утра.
Она начала выбираться из-под одеяла и увидела, что на ночном столике мигает мемо-кубик. Ева включила его и услышала голос Рорка:
– Доброе утро, дорогая Ева. Я в игровой комнате. Приходи, поиграй со мной.
Это вызвало у нее улыбку.
– Вот дурачок, – пробормотала она.
Она приняла душ, оделась, взяла кружку с кофе и направилась вниз. И это неопровержимо доказывало, подумала Ева, что она тоже дурочка.
У него был включен основной экран, и она снова дернулась, увидев на экране себя в отчаянном кровавом бою. Вот только почему она размахивала мечом вместо бластера, этого Ева объяснить не могла.
Они сражались спина к спине. Как в жизни. Была на экране и Пибоди: раненная, но непобежденная. Только вот непонятно, во что ее напарница была одета.
Нет, был вопрос поважнее: во что она сама была одета? Это было нечто кожаное, больше подходящее для садомазохистских игрищ, чем для сражения на мечах.
Здорово, подумала Ева, увидев, как ее экранный двойник отрубает голову своему противнику. Через секунду Рорк тоже расправился со своим, и компьютер возвестил, что он достиг восьмого уровня.
– Я здорово дерусь, – сказала Ева, подходя к нему.
– Здорово. Не хуже меня.
Она кивнула на фигуры, застывшие на экране:
– Откуда взялись эти прикиды?
– Фини добавил опцию с выбором костюмов. Я весьма продуктивно провел час. Подбирал костюмы, а заодно завоевывал большую часть Европы и Северной Америки. Как ты спала?
– Нормально. Опять странный сон. Наверно, во всем виновато шампанское. Или шоколадное суфле, которым я по-свински объедалась в два часа ночи.
– А почему бы тебе не размяться здесь со мной? Тут предусмотрено участие нескольких игроков. Попробуй вторгнуться на мою территорию.
– Может, позже. – Ева рассеянно провела рукой по волосам. – Никак не могу забыть этот сон. Ведь сны должны что-то означать, да? Там что-то есть. Я задаю неправильный вопрос, – добавила она. – Хотела бы я знать, в чем состоит правильный вопрос.
Время игр кончилось, понял Рорк.
– Давай устроим полдник. Поговорим об этом.
– Да нет, продолжай игру. Мне и кофе хватит.
– Я сам спал допоздна. Встал только около девяти.
– Кто-нибудь выглянул в окно, проверил, как там обстоят дела? Мир еще вращается вокруг своей оси?
– В указанный час, – продолжал Рорк официальным тоном, – я потренировался в зале: я ведь тоже ел шоколадное суфле. Затем, прежде чем перейти сюда и насладиться одним из моих подарков, я поработал около часа у себя в кабинете.
Ева пристально взглянула на него поверх края кружки.
– Ты работал?
– Работал.
– Рождественским утром.
– Виновен.
Она опустила кружку.
– Мы с тобой больные, да? Совершенно ненормальные.
– Я предпочитаю думать, что мы абсолютно здоровые индивиды, знающие, что нам лучше всего подходит. – Он встал, гибкий как пантера, в черных джинсах и свитере. – А больше всего нам подойдет, я полагаю, легкая закуска в солярии, где мы сможем, господствуя над городом, обсудить твой последний странный сон.
– Помнишь, что я сказала вчера вечером?
– Трезвая или пьяная?
– Неважно. Я сказала, что люблю тебя. Это все еще в силе.
Они поели свежих фруктов на последнем этаже дома, любуясь сквозь стеклянный купол на небо, которое решило сжалиться над Нью-Йорком и порадовать его голубизной.
Рорк объявил, что в Рождество нужно пить «мимозу»[12], и Ева не стала спорить.
– Ты отдала ей, то есть себе, свой жетон?
– Сама не понимаю почему. Мира, конечно, выдала бы полную интерпретацию со всеми этими фрейдистскими штучками. Мне кажется, жетон – это именно то, чего я больше всего хотела. Только я поняла это чуть позже.
– Елочные игрушки – это элементарно.
– Да, это даже я понимаю. Они мертвы, значит, они мои. Но Труди на елке не было.
– Потому что ты с ней еще не закончила. Ты не можешь повесить ее на елку. Заметь, я не говорю «забыть о ней»: ты о них никогда не забываешь. Ты не повесишь ее на елку, пока не закроешь дело.
– Все время возникает эта женщина-адвокат. Она в этом не замешана. Я знаю, что она не замешана, но во сне я говорила именно с ней. Оба раза.
– Я бы сказал, именно ее ты лучше всего понимаешь. Она откровенно рассказала тебе о своих чувствах к Труди, она не темнила. И она в конце концов дала отпор шантажистке. – Рорк протянул ей свежую малину. – Она дала отпор. Ты поступила бы точно так же.
– «Одна из нас». Я это знала. Вернее, малышка знала.
– В глубине души ты уже тогда была копом.
– И еще она знала, что люди ни к черту не годятся. – Ева произнесла это с легкой улыбкой и взяла еще одну ягоду. – Потом она вдруг выпрямилась. – Эй, погоди минутку! Подарки! Дай мне подумать.
Ева вскочила и начала расхаживать по солярию, не обращая внимания на деревья в кадках и музыкальный фонтан.
– Подарки, жадность, Рождество, покупки. Она покупала вещи. Я точно знаю, Труди покупала вещи до того, как отправилась шантажировать нас. Я просмотрела расходы по ее кредитной карте. Она устроила настоящий марш-бросок по магазинам.
– И что же?
– Пакеты в ее номере, пакеты с покупками. Все ее барахло в камере хранения вещдоков, у меня есть опись, но я так и не сверила каждую вещь с распечаткой расходов. Она не покупала ничего такого… ну, ты знаешь, типа бриллиантов. Одежду, духи, туфли. Ее убили не ради новых туфель, и я не стала проверять все досконально. Просмотрела по-быстрому. Кое-чего не хватало, но некоторые вещи ей должны были доставить из магазинов на дом. Я это проверила, но только сам факт. Не сверялась с каждой мелочью.
– А с какой стати ты должна это делать?
– Жадность, зависть, стяжательство. Знаешь, как женщины вечно ахают: «Ой, какое у тебя чудное платье, ой, какие туфельки, какие чудные сережки! Ой, и я такие хочу!» В этом роде. – Ева отмахнулась от Рорка, когда он засмеялся. – Они ходили по магазинам вместе, все втроем, когда приехали в город. Зана знала, что покупала Труди. Кое-что из этого Труди отправила домой. Но мы же не будем в этом ковыряться, проверять каждую блузочку: попала она в Техас или нет? Значит, для нее открывается сезон охоты, не так ли? – Ева стремительно повернулась к нему. – Она тщеславна, хотя и прикидывается овечкой. Всегда так тщательно одета, накрашена. Держу пари, Труди купила себе несколько красивых вещичек, а они примерно одного размера. Мы проверим, не позаимствовала ли ее убийца пару тряпок, которые ей приглянулись. Бобби наверняка ничего не заметит, мужчины никогда ничего не замечают. За исключением присутствующих.
– И ты все это поняла, потому что тебе приснился труп, окруженный подарками.
– Я все это поняла, потому что я ищу. И, я не знаю, может, мое подсознание что-то вырабатывает. Дело в том, что это совпадает с моим ощущением. С тем, как я понимаю Зану. Она оппортунистка. Если она что-то взяла, если я сумею доказать, что у нее есть что-то из номера Труди… Все равно это все косвенные улики, и любой адвокатишка, заступивший на работу неделю назад, наделает в них дыр, но это зацепка. Я смогу ее этим поддеть. – Ева снова села. – Она была одной из нас. А нам хороших вещей не доставалось. Обноски, объедки. Крошки со стола, за которым остальные ели большой жирный торт.
– Девочка моя.
– Да я об этом не ахаю. – Ева потерла рукой плечо. – Никогда об этом особенно не думала. Но я держу пари, она думает. Всегда думала. А тут такая возможность. – Она закрыла глаза, машинально потягивая коктейль. – Здесь, в Нью-Йорке, в большом скверном городе, где с кем угодно может случиться что угодно, ее свекровь затеяла крупную аферу. Это упрощает дело. Труди практически преподнесла ей себя на тарелочке. Орудие прямо под рукой. Легко использовать, легко выбросить. Ей пришлось вылезти в окно, но это тоже легко. Соседний номер пуст. Ей же надо было где-то вымыться, а мы точно знаем, что это было не в ее собственном номере и не в номере Труди. Значит, там, в пустом номере.
Ева снова вскочила.
– Черт, черт! Она спрятала там кистень, свою окровавленную одежду, полотенца. Это идеально. Опять золотая возможность. Спрятать улики и вернуться в свой собственный номер чистенькой. Там спит Бобби. Он никогда не заметит разницы. А кто оказался на месте на следующее утро? Кто стучит в дверь убитой женщины?
– И тут появляешься ты.
– Да, этого она не ожидала. Но она тут же сориентировалась. Она хитра и действует быстро, и она терпелива. Выскочила на следующее утро, вытащила вещички из пустого номер