Практическая магия
Шел предпоследний год существования советского государства, но оно еще об этом не догадывалось.
– Выходи за меня замуж! – предложил Игорь…
Отмычка или ключ – их можно перепутать.
Иное слово или фраза, как отмычка, подходит ко многим нехитрым замкам и доверчивым душам. «Я люблю тебя» – такие слова. Или – «ты мне нужен», или – «я не могу без тебя жить». Есть отмычки с бороздками и хитростями – «я думал, что знаю женщин», или – «а я-то полагал, что меня уже ничто не способно удивить». Есть примитивные устройства вроде шпильки; всем известны, ан все равно действенны: «солнце мое», «звездочка», «повелительница». Они и смешны, как шпильки, однако же… Некоторые утверждают, что не верят словам; не верьте тем, кто это утверждает. Чтобы судить по поступкам, желаниям или намерениям, нужны оценки, оценки выражаются словами.
Есть люди, которые знают в словах толк. Например, стенографистки – идеальные ловительницы слов, охотницы без промахов и фантазий. Журналисты – тоже охотники, но иного рода. Есть правила для стенографистки и погоня за случаем для журналиста. Варианты возможны.
– Выходи за меня замуж! – предложил, а не попросил Игорь.
Эта фраза редко служит отмычкой, как правило, это ключ. В общем-то, он любил ее, эту немного нелепую кроткую женщину. А еще так удачно сложилось: ее отдельная квартира, некоторый начальный капитал, доставшийся в наследство, и безусловная преданность.
Ксения ответила:
– Да.
Это слово бывает нейтральным, отрицательным, связующим, но в большинстве случаев достаточно ярко окрашено. В случае Ксении слово означало – я люблю тебя, ты мне нужен, я не могу без тебя жить и даже делай со мной, что хочешь. Сама Ксения хотела Игоря, жить с Игорем, ребенка от Игоря, а дальше она не могла пока придумать.
Они поженились через месяц. Этим кончаются сказки. Но они начали жить.
Вечерний косой свет из окна, в котором плавают неизбежные пылинки, как ни мети комнату, уже не тревожил Ксюшу. Она ненавидела такой свет прежде, с его отчетливым вкусом горечи и грусти, безысходности и расставания: вот сейчас Игорь уйдет, и она останется одна. Теперь Игорь возвращался к ней в этом косом свете. Вышитые на подушке ирисы смеялись, улыбались кастрюли на кухне, они булькали, сияли толстыми боками, согревая борщ, пюре с поджаренным луком и гуляш. Ксюше понравилось готовить, только морковка, картошка, лук все время кончались. Сходишь на рынок, притащишь тяжелые сумки, почистишь, нарежешь, сваришь – а через два-три дня все кончится. И снова надо идти на рынок, в магазин. Неужели все так живут? Суетливо получается. Одной-то ей хватало творожных сырков – на всю неделю.
Ксюша маленькая, худая, нос у нее тоже маленький, остренький, с конопушками. Темно-русые волосы растрепаны с утра до вечера. Ресницы коротковаты, зато сами глаза хороши: вечно удивленные, широко распахнутые, серые с легкими рыжеватыми, точно солнечными, бликами. А Игорь – ах, какой Игорь, не опишешь! И умный вдобавок, и выдумщик, весело с ним.
Самая важная перемена в жизни: они с Игорем вместе ложились спать поздним вечером, и не надо было расставаться до утра. А уж утром! Ксюша мечтала о совместных утрах. Хотя получилось не так, как грезилось. Они не лежали долго-долго, обнявшись. Не шутили за завтраком, на пару рассматривая газету, и газета, шурша, не слетала на пол. Они постоянно боялись опоздать, потому что просыпали. И значит, утром быстро вскакивали, наскоро пили кофе с бутербродами, толкались в ванной, прихожей и разбегались. Утро не укладывалось в сказку. Жизнь начиналась с вечернего косого света. У Ксюши. Но у Игоря была другая жизнь – на работе в заводской многотиражке, и еще параллельная – внештатным корреспондентом в уже солидной газете.
Через месяц Ксюша забеременела. Она не особенно предохранялась и до свадьбы, но ребенок завязался именно сейчас. Ксюша с раннего детства была очень правильная. Не обмануть ожидания окружающих – это важно, важно никого не подвести, исполнять обещания, не опаздывать. Хорошо бы еще всем нравиться, но если не получается, то и ладно. Идеальный характер для стенографистки, жены и будущей матери, хотя приносит значительные неудобства. Начальство может вызвать в любое время, когда другие стенографистки отказываются, подруги… Ну, подруга одна – Ольга. Любимая подруга, еще с третьего класса.
После замужества Ксюша начала несколько тяготиться поручениями подруги и долгими разговорами по телефону. Ольге спешить некуда, а у Ксюши муж, хозяйство. Игорь, в зависимости от настроения, то подсмеивается, то злится, особенно когда телефонный звонок Ольги настигает их в постели, а Ксюша не может не снять трубку (эта неудобная вечная правильность!) и стесняется сказать, что говорить ей в данную минуту неудобно. Или из-за того, что жена опаздывает с ужином: как не опоздать, забирала Ольгину дубленку из химчистки, Ксюше ведь по пути, но набежала очередь… Ольга из тех людей, рядом с которыми иметь собственные проблемы – непристойно.
Ксюша поворачивается к мужу, виновато обнимает его, и все происходит как надо, только Ксюше уже не настроиться на общую волну, приходится делать вид, но это в конце концов неважно.
В понедельник на «летучке» главный редактор многотиражки Олег Николаевич оглядел помятых выходными сотрудников, остановил свой взор, воспаленный не меньше, чем у подчиненных, на Игоре и сообщил о предстоящем молодежном слете в поселке Рождествено, каковой (слет) предстояло описать энергичными правильными словами.
– Ты самый молодой в редакции, тебе и карты в руки! Выезд в пятницу рано утром, можно пристроиться к оргкомитету в автобус. Командировка оплачена по субботу, ну а там посмотришь на месте.
– Эх, повезло! – вздохнул приятель Сеня. – Погуляешь с комсомолочками!
– Я хочу в тот же день вернуться, неужели за день материал не сваляю? – возразил Игорь.
– Ну-ну, – хмыкнул Сеня, – посмотрим. Главное, дома предупреди, что на два дня едешь. Или на три, сориентируешься по обстановке.
В метро, по дороге к месту сбора, Игорь твердо знал, что вернется в тот же день. За два часа в дороге успел перезнакомиться и подружиться со всем оргкомитетом, включая солидного малоразговорчивого представителя райкома по фамилии Карасев, так по фамилии к нему все и обращались как к самому старшему. Тридцать пять лет – не шутка, преклонный возраст, можно сказать. Карасев оказался отличным мужиком и первый предложил пропустить по чуть-чуть, только чтобы согреться. Автобус действительно промерз до самых автобусных костей: как назло, ударили морозы, мела поземка. По шоссе летели снежные змейки, весело указывая дорогу к лагерю, сплетались и рассыпались тонкой пылью. Сумрачный белесый пейзаж недвижно висел за окном, хотя они гнали уже под сто километров. Автобус постепенно нагревался, полушубки и куртки расстегивались, шапки укладывались в сумки передохнуть. Карасев рассказывал Игорю о программе, и тот послушно строчил в блокноте: зимний футбол, конкурс стенгазет, самодеятельность. Конкурсов набиралось чуть не полста.
– В воскресенье объявим победителей, вручим жаждущим дипломы, хряпнем и отъедем, в смысле, поедем в город народу служить.
Первая бутылка опустела. Игорь решился:
– Слушай, Карасев, а если я у тебя имена победителей в воскресенье по телефону узнаю? Хочу сегодня домой вернуться, жена у меня…
– Сегодня? – Карасев натянул на физиономию административную мину. – Сегодня не получится. Партия сказала «надо», комсомол должен ответить правильно. – Хитро скосив глаз на заскучавшего журналиста, пояснил: – Да ты сам, дурашка, не захочешь возвращаться. Или не сможешь, это уж как пойдет. Зависит от того, к чему у тебя склонность: к выпивке или… – Представитель райкома по-актерски сыграл значительную паузу.
Игорь не понял, о чем многозначительно умолчал Карасев, но переспрашивать не стал. Поживем – увидим.
Они приехали в пустующий вне сезона пионерлагерь еще засветло. В снежной мелкой взвеси плавал основной корпус, смахивающий на недоделанную хрущевку; высокие толстые ели удерживали здание внутри ограды, не давая оторваться и уплыть в соседнюю деревню к простоватым справным финским избушкам. Игоря поселили в двухместном номере вместе с врачом, полагающимся для подобных выездов. Карасев занял отдельный номер для себя одного.
– Повезло доктору. В смысле, повезет, если ты и впрямь уедешь… – видимо, пошутил Карасев, пока они всем оперативным кагалом пили чай в большой холодной столовой.
Врач Станислав мягко улыбнулся, покачал коротко стриженной головой, круглой, как у кота. И тут кто-то наверху переключил время. Только что был день, а оказалось – давно вечер, новое дикое и свободное время подкручивало стрелки в механических часах, переставляло циферки на индикаторах электронных. Минуты наматывались на часовые шестеренки гораздо быстрее, чем в городе.
События не отставали, выступали плотно и стремительно. Сперва конкурсный обход комнат, в каждой по восемь серьезно настроенных участников: отдыхать-соревноваться приехали – не работать. Затем потешный конкурс по оказанию первой помощи фальшивым пострадавшим, где Игорь лично изображал травмированного на две конечности: левую руку и правую ногу, – а смешливые девочки накладывали повязки и тут же их снимали, чтобы освободить конечность пострадавшего следующей команде. Конкурс отрядной песни затянулся, и обед случился с большим опозданием. И все это под ледяную обжигающую водку, которая внезапно кончилась, а до поселкового магазина не меньше получаса в одну сторону. Наташка, единственная оргкомитетовская барышня, увлекла Игоря смотреть лед на реке Грязной, когда они уже почти вернулись из магазина. Тут-то и обнаружилось, что бесповоротно стемнело.
– Ты, журналист, с Наташкой того… Поосторожнее, – шепнул вездесущий Карасев, а Игорь опять не понял.
– Она что, твоя девушка? – уточнил.
– Избави Бог! – никогда Карасева не поймешь, что он сказать-то хочет.
Наташка была не то чтобы хороша: толстенькая, приземистая, кожа нечистая, в черных точках. Но веселая, двигается легко, танцует с удовольствием, прижимается мягкой грудью. Куда тут домой возвращаться, автобусы, наверное, не ходят уже, какие автобусы в час ночи за городом.