После прочтения этого отрывка участникам предлагалось выбрать одну из четырех возможных концовок: 1) продолжение сеансов без улучшений; 2) продолжение сеансов, наличие улучшений; 3) прекращение терапии без улучшений; 4) прекращение терапии; наличие улучшений. Затем их спрашивали: «В свете той информации, которую вы узнали из данного отрывка, какова вероятность каждой из четырех предложенных концовок?» Участник приписывал каждой концовке ту или иную долю вероятности, причем их общая сумма должна была составить 100%.
Многим участникам самой вероятной казалась версия, что Джордж прекратил ходить на сеансы терапии без каких-либо улучшений. В среднем этой концовке приписывалась вероятность 40%. Наименее вероятной участникам показалась версия, по которой Джордж перестал посещать терапевта, проявив улучшения поведения – ей приписывалась вероятность 6%.
Другим участникам эксперимента давали какую-то информацию о том, чем все закончилось. Например, некоторым говорили, что Джордж продолжил ходить на сеансы, демонстрируя улучшения, а затем просили проигнорировать эти сведения и сказать, как бы они ответили, если бы не знали финал заранее. Участникам предлагали разные концовки, но каждый раз просили не учитывать эту информацию, принимая решение.
Участники, которым говорили, что история закончилась тем или иным образом, были склонны думать, что этот вариант с самого начала был гораздо более вероятным. Например, не получив никакой информации о концовке, участники говорили, что Джордж прекратил посещать сеансы без улучшений, с вероятностью 39%; но, когда им говорили, что так оно и было, участники приписывали этому варианту вероятность 50%. Не получив никакой информации о концовке, участники оценивали вероятность того, что Джордж продемонстрировал улучшения и перестал ходить на сеансы, в 6%. Когда же им говорили, что так и было, они называли этот вариант гораздо более вероятным – 12%.
Эти результаты наглядно показывают: если сказать человеку, что произошло то или иное событие, он поверит, будто всегда знал, что оно произойдет. Как правило, люди недооценивают эффект, который информация об исходе события оказывает на их восприятие.
Такую же интеллектуальную самонадеянность можно обнаружить при работе с другими материалами, например с вопросами на эрудицию, взятыми из альманахов и энциклопедий. В ходе одного эксперимента людям задавали простые вопросы и предлагали два возможных варианта ответа, один из которых был правильным. Например, «Абсент – это… а) драгоценный камень; б) алкогольный напиток». Участники также должны были просто приписать ту или иную степень вероятности каждому из предложенных вариантов (от 0 до 100%), в то время как другой группе участников сообщали правильный ответ, а затем просили ответить так, будто им не говорили, какой вариант верный. Вопросы охватывали множество различных тем, таких как история, музыка, география, природа и литература. Были получены вполне однозначные результаты. Почти во всех случаях участники, знавшие правильный ответ и пытавшиеся проигнорировать его, приписывали верным вариантам степень правдоподобности на 10–25% выше, чем участники, не получившие этой информации.
Почему так происходит? Дело в том, что, когда человек слышит ответ на вопрос вроде «Как закончились сеансы терапии, которые посещал Джордж?» или «Что такое абсент?», этот ответ объединяется со всем тем, что он уже знает о теме, чтобы из всех релевантных знаний можно было создать целостную картину. Иногда интеграция новых данных требует переосмыслить ранее известную информацию, чтобы она не потеряла смысл на фоне только что услышанной. Узнав о том, что Джордж прекратил посещать терапевта, не проявив никаких улучшений, мы концентрируемся на его враждебности или антисоциальных формах поведения, выделяя или даже преувеличивая их. Даже если нас просят проигнорировать уже известный нам результат развития событий, те аспекты ситуации, которые ему соответствуют, все равно будут казаться нам более ярко выраженными. Эти процессы настолько естественны, что люди не замечают, насколько сильно меняется их восприятие, если они заранее знают правильный ответ. Они не могут объективно оценить, насколько очевидным он был до того, как они узнали, что именно он и есть правильный. Итак, нас редко удивляет исход той или иной ситуации. «Я знал, что Никсон уйдет в отставку задолго до того, как он это сделал». «Я знал, что Джейн Фонда получит “Оскар”, как только посмотрел тот фильм». В данном случае срабатывает ошибка хайндсайта.
Наша мания величия проявляется и во многих других случаях. Например, люди, вместе работающие над решением какой-то задачи, часто переоценивают свой вклад в общее дело. Люди, участвующие в разговоре, склонны переоценивать свой вклад в беседу. Супруги переоценивают долю домашних хлопот, которые ложатся на их плечи.
Организаторы одного исследования с участием супружеских пар ходили по квартирам и просили людей ответить на несколько вопросов.[95] В частности, мужа и жену по отдельности просили оценить, как между ними распределяется ответственность за выполнение каждого из двадцати домашних дел, таких как приготовление завтрака, мытье посуды, покупка продуктов и т. д. Результаты продемонстрировали заметные эгоцентрические искажения.
Почему возникают эти искажения? Вероятно, оценивая свой вклад в то или иное дело, люди первым делом начинают вспоминать, что сделал каждый из партнеров. Некоторые аспекты взаимодействия вспомнить легче, чем другие. Возможно, человек попросту лучше помнит усилия, которые приложил он сам. Мы склонны использовать наиболее легкодоступную информацию. Поэтому, если наиболее легкодоступны воспоминания о собственных усилиях, человек наверняка оценит свой вклад в общее дело выше, чем его оценили бы другие.
Исследователи выявили определенные процессы, которые, возможно, делают более доступными воспоминания о собственной роли в домашних делах. Прежде всего, предполагается, что мы избирательно используем хранящуюся в памяти информацию. Наши собственные мысли – например, о том, что мы собираемся сказать, – и действия могут отвлекать нас, не позволяя обратить должное внимание на усилия, прилагаемые другими людьми. Видимо, мы больше думаем о собственных стараниях, чем о том, что делают другие.
Вторая возможная причина, по которой мы переоцениваем собственный вклад, заключается в том, что мы намеренно или даже подсознательно вспоминаем то, что сделали сами, забывая о том, что сделали другие. Третья причина состоит в том, что мы в самом деле не отдаем себе отчета, сколько времени и усилий потратил другой человек. И наконец, свою роль, несомненно, играют мотивационные факторы. Концентрируясь на собственных усилиях или преувеличивая их значимость, можно повысить свою самооценку. Возможно, мы подчеркиваем собственные усилия, потому что это помогает нам чувствовать себя хорошо.
Каким бы ни было объяснение, исследования указывают на то, что в наших воспоминаниях о самих себе часто превалирует эффект эгоцентричности. В повседневной жизни подобные эгоцентричные тенденции могут не играть важной роли в ситуациях, когда никого не волнует четкое распределение обязанностей. Однако если оно все-таки имеет значение, возникает почва для серьезных противоречий. Люди не сознают, что разница во мнениях возникает на основе честной оценки информации, которая в разной степени им доступна. Если бы они это понимали, они реже чувствовали бы себя недооцененными и, следовательно, испытывали бы гораздо меньше недовольства.
«Я был на высоте»
Наша память не только страдает манией величия, которая включается, когда мы вспоминаем о собственном вкладе в общее дело: она также заставляет нас видеть себя в самом положительном свете. Людям кажется, будто они выполняли более ответственную работу, чем было на самом деле, получали за нее более высокую плату, покупали меньше алкогольных напитков, жертвовали больше денег на благотворительность, больше летали на самолете и вырастили незаурядно умных детей.[96]
В ходе одного эксперимента исследователи побеседовали более чем с девятью сотнями жителей одного и того же района.[97] Участники отвечали на вопросы о себе и своем прошлом, а их ответы сверялись с рядом объективных источников. Почти по каждой теме были выявлены значительные расхождения между ответами, которые давали участники, и той информацией, которая была взята из данных соответствующих служб. В таблице 1 приведены некоторые примеры.
Одно из лучших исследований, в котором оценивалась точность различных воспоминаний респондентов в сравнении с официальными данными, – это Денверское исследование валидности (см. таблицу 2).
Таблица 1. Недостоверность данных, предоставленных опрошенными (Parry, Crossley, 1950)
В ходе Денверского исследования 1949 года была опрошена почти 1000 участников – как мужчин, так и женщин – разных возрастов и с разным жизненным опытом. Исследование охватывало как взгляды, так и особенности поведения, имеющие отношение к важным для местных жителей темам. Ни респонденты, ни те, кто их опрашивал, не знали, что точность ответов будет проверяться. Таким образом, наибольший интерес представляет характер искажений в этих ответах.
Приведем некоторые из полученных результатов. На ряд вопросов участники, как правило, давали относительно достоверные ответы – есть ли у них дома телефон, есть ли у них автомобиль, сколько им лет. Все это – вопросы, относящиеся скорее к настоящему, а не к прошлому, и участникам не приходилось сильно напрягать память, чтобы ответить на них.
Воспоминания участников о том, ходили ли они на конкретные выборы или жертвовали ли они деньги на ту или иную благотворительную кампанию, оказались не такими точными. Люди были склонны преувеличивать свои заслуги, искажая ответы в сторону большей добропорядочности. Участники нередко утверждали, будто ходили на выборы (хот