чинялся беспрекословно, потому что знал: этот человек его не подведёт, не выдаст. Да и зачем ему выдавать? Он вообще мог ничего не говорить Косте, крутил бы потихоньку свои фильмы и не ломал голову над чужими горестями. Какое ему дело до Кости? Однако он переживает, старается помочь, хотя ему тоже несладко! Да и кому здесь сладко? За все эти месяцы Костя не видел ни одной улыбки на лицах. Все были чем-то озабочены, все куда-то спешили и выглядели так, будто через минуту случится что-то ужасное. Костя чувствовал всеобщее напряжение, и это напряжение нарастало с каждым днём. Но он никак не мог понять: что в действительности происходит? Почему все так напуганы – здесь, на краю земли, где нет ни врагов и ни соседей и где сама природа была и врагом и главной действительностью, с которой необходимо считаться! Как видно, взрослые знали что-то такое, чего не знал Костя. Оно и всегда так бывало: учителя и воспитатели говорили правильные слова и объясняли, как нужно поступать в тех или иных случаях. Этим словам нужно было верить не рассуждая, надо было безоговорочно принимать все те истины, что внушались с малолетства, с детсадовских утренников и октябрятских линеек. Взрослые говорили правильные слова о любви к Родине и о том, что лучше этой Родины нет ничего на свете! Дети с упоением читали стихи на утренниках, пели хором песни, приносили клятву верности и были счастливы и горды тем, что живут в такой замечательной стране в такое прекрасное время! Теперь Костя вспоминал об этом так, будто это было в какой-то сказке, в другой жизни, которая ему приснилась! Но теперь он проснулся и увидел всё так, как оно есть в действительности. Реальная жизнь оказалась очень серьёзной и суровой. А ещё безжалостной и непонятной. В этой жизни не было ни утренников, ни песен и стихов, ни улыбок и ободряющих взглядов. Совсем наоборот: все смотрели друг на друга настороженно, оценивающе, будто каждую секунду ждали подвоха. И Костя тоже стал так смотреть. Общий настрой исподволь захватил его, проник в самую душу, и он больше не улыбался, а ждал от жизни только плохого.
В этот же день, в пять часов пополудни, Костя получил в кассе клуба последнюю свою зарплату – сто сорок семь рублей. Эта сумма показалась ему громадной, он никогда не держал в руках разом столько денег! И, возвращаясь домой, он по совету Мамалыгина зашёл в продуктовый магазин и накупил себе продуктов на дорогу. Продавщица – полная женщина с усталым лицом – отвесила ему по килограмму «подушечек» и сахарных пряников, затем поставила на прилавок две бутылки лимонада. Подумала несколько секунд и поинтересовалась:
– А деньги у тебя есть?
Костя вытащил из кармана мятые купюры.
– Откуда столько? – изумилась продавщица.
– Зарплату получил! – гордо ответил Костя.
– Так ты работаешь?
– Ага.
– А где? Что-то ты больно молод!
– В клубе, помощником киномеханика. Кино показываю.
– А-а-а, – протянула продавщица. – Знаю. Бывала у вас, «Весёлых ребят» смотрела. Так ты, стало быть, кино крутишь? – опёрлась двумя руками о прилавок, едва заметно улыбнулась. – А есть у вас там фильмы про любовь?
– Есть, – заявил Костя. – Только я в клубе больше не работаю. Уволился сегодня. Завтра уезжаю.
– Во как! – опешила продавщица. – И куда же ты собрался?
– Пока ещё не знаю, – соврал Костя. Он вдруг вспомнил наставления инженера. И хотя продавщица не походила на шпионку, но ведь оно по-всякому бывает. Вот и в фильмах всяких там шпионов показывают, уж так они маскируются, так прячутся, что никогда не догадаешься, кто шпион, а кто честный человек. Ему припомнился красочный плакат с надписью: «Не болтай!», на нём была нарисована точно такая же женщина, как эта продавщица; на голове у неё был повязан красный платок, а к губам она крепко прижимала палец и смотрела так, что хотелось куда-нибудь спрятаться от этого плаката.
– На материк ты сейчас не уедешь, – рассуждала продавщица. – На прииск тебя тоже не возьмут. А может, ты мне всё врёшь? – вдруг встрепенулась. – Стащил у кого-нибудь деньги и пошёл тратить? Ну-ка, быстро говори, где столько денег взял?
Костя принагнул голову, отстранился от прилавка.
– Ничего я не стаскивал! Чего вы придумываете? Спросите вон у Лаврентьева, если не верите. Я сегодня в кассе расчёт получил, мне продукты нужно купить на дорогу, я завтра в Атку еду! – выпалил единым духом.
Продавщица с шумом втянула в себя воздух, расправила плечи и согласно кивнула:
– Ну ладно, коли так. В Атку, так в Атку. Далековато собрался. Только чего же ты одних конфет набрал? Ты лучше хлеба возьми, тушёнка вон есть. Крупы бери побольше. Одними конфетами сыт не будешь! – Она подождала, что скажет подросток, и, не дождавшись ответа, сказала, как отрезала: – Дай-ка, я лучше сама тебе продукты соберу!
И она направилась к полкам у стены, где расположились в виде ромба промасленные банки с тушёнкой и тут же стояли большие стеклянные банки с крупами и мукой.
Через минуту на прилавке разместилось пять банок тушёнки, три буханки ржаного хлеба, несколько кульков с сахаром, пшеном, гречкой и мукой.
Продавщица придвинула счёты и звонко щёлкала костяшками.
– С тебя пятьдесят рублей! – объявила, отодвинув счёты и подняв взгляд на Костю.
Тот отсчитал деньги, положил на прилавок.
Продавщица взяла купюры, несколько секунд внимательно их разглядывала, потом небрежно бросила в выдвижной ящик.
– Можешь забирать. Дотащишь до дому?
– Дотащу, – ответил тот, складывая покупки в большую холщовую сумку, которую ему предусмотрительно сунул в руки Мамалыгин.
– До свиданья! – крикнул с порога.
– Будь здоров! – ответила продавщица. – Заходи, если чего нужно будет.
Костя коротко кивнул и толкнул дверь свободной рукой. В лицо ему пахнуло холодом, он покрепче перехватил матерчатую ручку и бесстрашно шагнул в мороз.
Мамалыгин исполнил своё обещание, уговорил водителя трёхтонки взять с собой в поездку пассажира. Это был рослый парень с весёлым нравом. Он недавно освободился из лагеря, и ему не надо было втолковывать прописные истины. Он всё быстро понял и произнёс, широко раскрывая рот и обнажая крепкие белые зубы:
– Да пусть едет, мне-то что! Посажу его в кузов, он и замёрзнуть не успеет.
Мамалыгин довольно улыбнулся. В который раз он ловил себя на мысли о том, что завидует этакой простоте и непосредственности. Эх, зря он учился в институте электротехники, напрасно зубрил «диамат» и «сопромат». Шёл бы лучше учиться на шофера (была такая мысль в самом начале). Голова бы теперь ни о чём не болела – вот как у этого простодушного парня. Отсидел свой трёшник, и всё ему нипочём, радуется жизни и думает, что всё у него отлично! Оно и не удивительно. Сидел он по бытовой статье и жил неплохо (в сравнении с «политическими»). Даже если снова посадят – ему это нипочём. Так же будет ездить на машине или устроится в авторемонтной мастерской, будет расконвоированным. Не жизнь, а малина!
– Ты вот что, – молвил Мамалыгин, сминая непрошеную улыбку, – присматривай за мальцом. Довези прямо до места. Вот тебе адресок, там и высадишь! – И он подал водителю бумажку с адресом.
Тот взял двумя пальцами, глянул на адрес.
– О, знаю, где это! – воскликнул тот с чувством. – Ничего, не дрейфь, доставлю пацанёнка в лучшем виде.
И в подтверждение своих слов с размаху хлопнул инженера по плечу, отчего тот покачнулся и сделал шаг.
Таким образом это щекотливое дело было улажено.
Костя не знал об этом разговоре. Ранним утром он тащился со своей поклажей через весь посёлок. Было морозно и как-то дико. Все чувства его противились этой затее. Почему-то он едет не домой к матери, а направляется совсем в другую сторону, собирается поехать в глубь материка, в эти неоглядные дали, которые в первый день показались ему привлекательными, но теперь страшили! Что ждёт его в этих дебрях, в безжизненных сопках, на оледеневшей до самой глубины земле среди чужих людей? Почему он убегает и прячется, хотя не совершил ничего плохого? И почему при мысли об отце болезненно сжимается сердце? Отец его тоже ничего плохого не совершил – Костя верил в это свято! Но теперь его отец сидит в тюрьме, и что с ним будет, неизвестно.
Костя размашисто шагал по сыпучему снегу, со свистом втягивая в себя стылый воздух. В руках его были две тяжёлые сумки, которые он едва ли не волочил за собой. Но эта тяжесть была ничто в сравнении с той тяжестью, что давила его душу. Так ему было муторно, что жить не хотелось! Снег под ногами нудно скрипел, морозный воздух резал лёгкие, а засыпанная снегом сопка выглядела зловеще; весь этот посёлок, расположившийся на покатом склоне протянувшегося на несколько километров хребта, внушал ему страх. Он знал одно: нужно как можно скорее добраться до места, сесть в машину и убраться из посёлка как можно дальше. Что уж там с ним будет – неведомо. Но по глубинному свойству юности он подспудно надеялся, что завтрашний день будет лучше сегодняшнего, и все беды как-нибудь разрешатся, и всё снова станет хорошо.
Так он и дошагал до центрального городского парка. Прошёл под каменной аркой и свернул в боковую аллею, опустил сумки на снег и вытер рукавом взявшийся испариной лоб. Лишь тогда стал оглядываться. До клуба было метров двести, и он видел, как по крыльцу прохаживался часовой с заиндевевшей винтовкой за спиной. Два шага вправо, затем разворот и два шага обратно. Недолгая остановка, брошенный вскользь взгляд на центральную аллею, и снова два шага туда и обратно. Костя знал часового, но не стал подходить, помня наказ инженера. Раз он сказал, что сам к нему выйдет, значит, так оно и будет. И он терпеливо ждал, кутаясь в свою шубейку и потирая щёки от мороза.
Прошло очень много времени (как казалось Косте), и он уже хотел зайти в клуб и спросить Мамалыгина, как тот сам появился. Он подошёл сзади, дёрнул Костю за рукав. Тот отпрянул в испуге, потом увидел знакомое лицо и радостно вскрикнул.
– Тихо, не кричи! – быстро произнёс инженер. Лицо его было сосредоточено, он казался озабоченным. – Давай бери свои мешки и дуй за мной, машина уже ждёт.