– Ну хорошо, хорошо, я согласен, – сказал Николай, поморщившись. – Но сдаваться тоже надо с умом. Ты что, так прямо в посёлок и придёшь? И что ты скажешь?
– Так и скажу: на фронт хочу, родину защищать… – начал было Пётр Поликарпович, да и остановился. И в самом деле, всё было не так просто. Это ведь на кого нарвёшься. Попадёт какой-нибудь обалдуй, ещё неизвестно, как дело обернётся. Могут и шлёпнуть.
– В Усть-Омчуг надо пробираться, – быстро заговорил Николай. – Там комендатура, начальство разное. Нужно к самому главному начальнику попасть, чтоб он знал, что мы сами пришли. А то эти дуболомы так дело обставят, будто это они нас поймали. Им за это отпуск дают и пайку добавляют. Уж я знаю.
Пётр Поликарпович призадумался. Николай был прав. Но как попасть в Усть-Омчуг? До него ещё километров тридцать, а то и все пятьдесят. Ему столько не пройти. А что, если?.. Он поднял голову и с надеждой посмотрел на товарища.
– Слушай, мы вот что сделаем. Выйдем на трассу и остановим «эмку». В «эмках» завсегда начальство ездит. Вот они и довезут нас прямо до комендатуры. А уж там мы всё расскажем как есть. Только чур не врать и ничего не придумывать. Мы ведь ничего такого не сделали. Никого не убили и ничего не украли из лагеря. Побег – да, был, с этим спорить нечего. А про всё остальное будем говорить, как было на самом деле. И главное, нужно им втолковать, чтоб на фронт нас отправили. В любое, самое опасное место. Не может быть, чтобы нас не послушали!
Николай стиснул зубы и некоторое время стоял, раздумывая. Потом сказал:
– Ладно, чёрт с тобой. Уговорил.
Пётр Поликарпович поднял с земли мешковину, стряхнул с неё иголки и аккуратно свернул. Пошарил глазами по поляне – возле потухшего костерка стояла жестяная банка с остатками брусничного отвара. Он поднял банку и выплёснул остатки в траву.
Они выбрались из кустов и двинулись к трассе; шли так, чтобы их не заметили из проходивших машин. Те проезжали время от времени, вздымая тучи пыли; почти все были грузовики, какие с пустым кузовом, а какие с ящиками и с тюками. А рядом с водителем сидел вооружённый солдат.
– Надо поближе подойти, – сказал Николай, останавливаясь.
Пётр Поликарпович посмотрел на дорогу. До неё было метров сто открытого пространства. Укрыться было негде. Разве что залечь в траву прямо под насыпью…
И в этот момент вдали показалась чёрная точка в облаке пыли.
– Никак легковушка? – воскликнул Николай, вытягивая шею. – Точно! С километр будет. – Вопросительно глянул на Петра Поликарповича. – Ну что, идём?
Тот быстро кивнул.
– Пошли.
Они выдрались из кустов и быстрым шагом двинулись к трассе, Николай впереди, Пётр Поликарпович поспевал за ним. Через минуту они были уже на обочине, смотрели, как приближается чёрный автомобиль. Да, это была «эмка», машина начальников и высших чинов. Простые солдаты в ней не ездят.
Николай решительно шагнул на середину дороги, поднял руку.
Его заметили. Машина стала притормаживать, взяла влево и остановилась в клубах пыли. Распахнулась передняя правая дверца, из салона вышел военный – в хромовых сапогах и гимнастёрке, перепоясанный ремнями с кабурой и с офицерским планшетом на боку. В петлицах – по два красных кубаря. Он ловко выхватил наган и громко крикнул:
– Кто такие? Чего шляетесь тут?
Николай быстро оглянулся на Петра Поликарповича и уверенно ответил:
– Беглые мы. Сдаваться идём в Усть-Омчуг. Добровольно. На фронт желаем попасть, родину защищать.
– Беглые, говорите? – Военный оглядел обоих с ног до головы. – А откуда вы? Из какого лагеря?
– С Арманской обогатительной фабрики.
– Ах, вон вы откуда, голубчики. Ну-ну. Давненько вас ищут. – И он сделал знак сидевшим в машине. Оттуда сразу же вылез ещё один военный, тоже в гимнастёрке и с наганом.
– А ну-ка, подняли оба руки! – скомандовал тот, приближаясь.
Беглецы исполнили приказание.
Военный подошёл сзади, обхлопал их с боков, обошёл кругом и объявил:
– Нет ничего. А провоняли-то оба, фу, дышать нечем! Я их в машину не пущу. Ещё не хватало!
Пётр Поликарпович с укором глянул на него.
– Мы не дойдём до Усть-Омчуга. Пожалуйста, возьмите нас.
Военный решительно помотал головой.
– Ждите здесь. Я за вами конвой отправлю.
– Зачем конвой, мы же сами вышли!
– Так положено! – отрезал военный. – Вы вон лагерь без разрешения покинули. А за это знаете, что бывает?
– Знаем.
– То-то и оно. Благодарите бога, что не попались вы своей вохре. Они бы из вас отбивную сделали и собакам кинули. Две недели по сопкам их гоняли, чертей.
Пётр Поликарпович всё смотрел на военного, словно пытался взглядом передать то, чего не мог объяснить словами.
– Товарищ капитан, – начал было он.
– Какой я тебе товарищ? – вскинулся тот.
– Ну хорошо, гражданин… вы же видели, мы сами на трассу вышли. Мы про войну услыхали, немцы на нас напали. Мы на фронт хотим попроситься. Кровью смоем вину перед родиной!
Военный усмехнулся. Обернулся к товарищу.
– Ишь, чего захотели. Тоже мне вояки. – Бросил быстрый взгляд на беглецов и заключил: – Ладно, разберёмся. В машину я вас посадить не могу, да и места там нет для двоих. Оставить просто так тоже не имею права. Сделаем так: сейчас тут кто-нибудь поедет мимо, вот он вас и доставит куда следует.
– Только не обратно в лагерь! – подал голос Николай.
– Это уж мы сами разберёмся, в лагерь или ещё куда.
Пётр Поликарпович промолчал. Он понимал, что обратно на фабрику их уже не вернут. Оба военных были не из лагерной администрации. Они или из Магадана, или из местного управления.
Он не ошибся: оба офицера служили в Усть-Омчуге, где располагалось Тенькинское горно-промышленное управление. Здесь, в долинах рек Омчак, Детрин, Иганджа, Дусканья и Кулу – были открыты в тридцать восьмом богатейшие россыпи золота. Теперь, три года спустя, весь этот край был усеян лагерями, изрезан дорогами, заставлен военными постами. Это была золотая лихорадка по-сталински. Тут не было джеклондоновских героев с упряжками из северных лаек и с мужественным сердцем в груди. Не было и взаимовыручки, смелости, благородства. Золото здесь добывали (и в огромных количествах) полуживые люди, вовсе не помышлявшие о золоте и не мечтавшие о Севере, не желавшие этого золота, ненавидевшие его всей душой. Оба офицера тоже не помышляли о золоте, но они были тут по велению долга, по приказу высокого начальства, распоряжения которого не обсуждались. Они получали здесь двойную зарплату и усиленный северный паёк, пользовались всеми возможными благами и осуществляли полноту власти, какая только возможна в этом диком краю. Вот и на этот раз всё разрешилось предельно просто: один из военных остановил проезжавший мимо грузовик и приказал шофёру посадить в кузов обоих беглецов. Сопровождавшему грузовик бойцу он дал записку и велел ему ехать вместе с заключёнными в кузове, не спуская с них глаз. Тот воспринял этот приказ, как и подобает советскому воину. Глаза его грозно сверкнули, он снял с плеча винтовку и передёрнул затвор. Командиры остались довольны таким рвением и посчитали дело решённым.
Петра Поликарповича и его товарища усадили возле самой кабины, охранник с винтовкой наперевес сел у заднего борта. Один из офицеров подал знак, и машина покатилась по направлению к Усть-Омчугу. Был ясный, солнечный день. Даль была видна на десятки километров, ни облачка на синем небосводе! Всё это происходило двадцать пятого июня сорок первого года. Шёл четвёртый день Великой Отечественной войны.
Ехать пришлось недолго – через сорок минут машина въехала в посёлок. Пётр Поликарпович во все глаза смотрел на открывшуюся панораму. Ему казалось, что у него двоится в глазах – посёлок, равнина и окружающие его горы были почти такими же, как и в Ягодном, и в Мадауне, и в Атке. Трудно было поверить, что все эти места удалены друг от друга на сотни километров. Однако поверить пришлось. Машина свернула с трассы и въехала в посёлок по улице Комсомольской. Прокатили мимо котельной с чёрной трубой, миновали пять стоящих в ряд каменных двухэтажных зданий, столовую, магазин, баню, почту, амбулаторию, бревенчатое здание горного управления, потом снова пошли дома – каменные и деревянные, вполне приличные и барачного типа. Машина ехала ходко, вздымая пыль и грохоча. Последовал поворот направо, Пётр Поликарпович успел увидеть указатель: «ул. Заречная». Дорога пошла под уклон, впереди показалась река. Через пять минут машина повернула налево, проехала метров сто и остановилась. Шофёр заглушил мотор и хлопнул дверкой.
Охранник встал, разминая ноги. Навел винтовку на заключённых и скомандовал:
– Сойти на землю! При попытке к бегству стреляю без предупреждения.
Николай взялся за борт и, толкнувшись двумя ногами, ловко спрыгнул. Пётр Поликарпович поднял голову и увидел деревянный забор и лагерные ворота, над которыми висела надпись, сделанная крупными буквами: «ОЛП Комендантский». Хотелось спросить, зачем их сюда привезли, но он знал, что ответа не получит. Все ответы были в той бумажке, которую вручил бойцу офицер. Пётр Поликарпович не без труда спустился по колесу на землю и стал рядом с товарищем. Тот затравленно озирался. Пётр Поликарпович понял, что он уже жалеет, что поддался на его уговоры. Сил у Николая было ещё достаточно, он мог бы далеко уйти. Но теперь поздно было раскаиваться: сделанного не воротишь.
Боец передал беглецов местному конвою и тут же забыл про них. Начальник караула долго изучал записку с предписанием, потом поднял взгляд на стоявших перед ним заключённых.
– Фамилия, срок, статья, откуда бежали?..
Пётр Поликарпович и его спутник объяснили как могли.
– А сюда зачем шли?
Пётр Поликарпович переступил с ноги на ногу.
– Гражданин начальник, я сильно болен, не могу работать. Думал, что тут есть больница. Подлечиться хотел.
– Понятно. А второй что, тоже больной? – И он грозно сверкнул очами.
Николай поднял голову, губы его дрогнули, но он сдержался и ничего не ответил.