Лаврентий строго судил Иосифа. Но он никогда не отличался сентиментальностью или, там, жалостливостью. Все эти глупости были ему совершенно чужды, а правильней сказать: не знакомы! И он прекрасно знал, что Иосиф тоже не пощадил бы его! Это были отношения, лишённые всякого подобия душевности, симпатии, человеколюбия. Всё заслоняла одна величественная идея – идея мировой революции и будущего счастья – счастья, густо замешанного на крови, на страданиях безвинных, не причастных к этому делу людей. Верил ли Иосиф во все эти бредни? Этого Лаврентий так никогда и не узнал. Но это уже было и не важно. Само наличие великой всеобъемлющей цели оправдывало всё: и нищету, и гибель десятков миллионов людей, и поголовную депортации целых народов, мирно живущих на своей земле, и атомную бомбу, способную в одночасье испепелить всё живое на Земле. Это Иосиф ловко придумал! А правильней сказать – перенял! У того же Ленина. У того же Троцкого. Кое-что взял у Маркса, у Гегеля, у Плеханова. И даже Мартова. И даже у Вышинского! И… ещё кое у кого (о ком нельзя говорить вслух). У всех у них Иосиф перенял самое худшее! В этом была его особенность. В этом заключалась небывалая хитрость. И это было его преимущество перед всеми честными и порядочными людьми – соблюдающими правила, приличия, да и обычное здравомыслие. У Иосифа ничего этого не было. И это была та самая мета, которой пометил его Господь. Очень скоро Иосифу надлежало предстать перед Всевышним и дать ответ за все злодеяния. Но жизнь ещё теплилась в нём, искорка божественного огня никак не угасала, разум не полностью растворился в беспредельности ночи. В груди его клокотало, из утробы вырывался судорожный хрип, голову всё сильней стискивал железный обруч, и всё в нём немело и умирало – по клеточке, по ничтожной пяди – слой за слоем – неизбежно, неумолимо и неотвратимо. И никакие врачи уже не могли остановить этот процесс.
Но врачи всё равно приехали. Рано утром, когда ещё не рассвело, они вошли, один за другим, в комнату, где всё в той же позе лежал Иосиф и всё так же хрипел. Это были опытные врачи и бывалые люди. Они знали не только медицину, но и кое-что другое – гораздо более сложное и важное. И хотя они произносили обычные слова и ставили привычные диагнозы, но в каждом пациенте они видели не болезнь, а тенденцию – глубинный всеохватный процесс, захватывающий все органы, все системы и комплексы организма, всю его энергетику – физическую, эмоциональную, чувственную, ментальную, а также и ту, которой ещё не придумали название. Для этого им не нужны были слова, да и не было ещё придумано столько слов, чтобы отразить всю сложность и многообразие этих загадочных процессов, истоки которых теряются в непостижимой глубине времён, беспредельно дробятся на составные элементы и в конечном итоге теряют всякие осязаемые свойства и самый смысл! Увидев Иосифа, услышав его сдавленное дыхание и жуткие хрипы, они сразу всё поняли. Краем глаза они видели друг друга и понимали, что все они думают одинаково. Все поняли всё и сразу: паралич! В народе про таких говорят: «Кондрат пришиб!». Иосиф агонизирует, мозг его уже погиб, и жить ему осталось всего несколько часов (если только это можно назвать жизнью). Сделать тут ничего нельзя. Остаётся ждать конца, который неизбежен. Но они знали и другое: от них ждут бодрых речей, они должны что-нибудь сказать с уверенным видом: назвать диагноз, назначить лечение, предпринять (на то пошло!) отчаянные усилия по спасению жизни! Перед ними не просто человек, но – символ эпохи, знамение времени, надежда всего прогрессивного человечества! Много лет им всем внушали, что такой человек не может умереть, что он будет жить вечно! И вот он умирает – прямо у них на глазах!.. Они стояли с опущенными головами и скорбными лицами и думали не о том, что Иосиф скоро умрёт, а о том, что будет с ними после того, как Иосиф перестанет хрипеть и затихнет. Они страшились этого момента, но и ликовали в глубине души! Ни один из них не чувствовал себя спокойно во все годы правления Иосифа! Никто из них не был уверен в том, что, улегшись вечером в свою постель, он не окажется утром в каком-нибудь склепе, в вонючем каземате, набитом под завязку такими же как он бедолагами. Все они знали о печальной участи профессора Виноградова, осматривавшего Иосифа прошлой зимой и сказавшего ему о высоком давлении и риске инсульта, о необходимости соблюдать режим и избегать излишеств. Иосифу такие советы не понравились, и вот результат: Виноградов не только изгнан со всех должностей и лишён званий и регалий, но и арестован и уже дал признательные показания в чём-то очень предосудительном и страшном. Одновременно были арестованы несколько десятков профессоров медицины – терапевтов, невропатологов, психиатров, педиатров, патологоанатомов и даже один гинеколог! Все они оказались агентами империализма или, проще говоря, «подлыми убийцами в белых халатах» (как было авторитетно сказано в газете «Правда»). Дело это тянулось уже второй год. Доблестные сотрудники НКВД арестовывали всё новых и новых «агентов мировой буржуазии». Часть профессоров уже была расстреляна, другая часть во всём призналась и покорно ожидала своей участи, а все остальные – ещё не выявленные агенты мировой буржуазии и их пособники, проклятые космополиты, гнусные злопыхатели и без пяти минут убийцы великого вождя и, в общем-то, праведника – тряслись в свои квартирах и кабинетах в ожидании ареста, пыток и позорной смерти (вкупе с проклятиями от всех сознательных граждан великой империи).
И вот представители этого третьего, так сказать, сословия, смотрели на агонизирующего вождя и думали каждый о своём. Нужно отдать им должное: они сполна выполнили свой врачебный долг, постарались спасти Иосифа (хоть и понимали, что дело безнадёжно)! Осмотрев пациента, смерив давление – (210 на 110) – и сделав все положенные процедуры (биохимический анализ крови и мочи, кардиограмма, прослушивание стетоскопом и проч.) – они поставили диагноз, не вызывавший сомнений с самого начала: кровоизлияние в левое полушарие мозга. Проще говоря: инсульт (а ещё проще – кондрашка)! Тут же назначили лечение: введение препаратов камфары, кофеина, строфантина, глюкозы, пенициллина, а ещё – кислородные подушки и пиявки. Ну и личное присутствие, которое тоже что-нибудь да значило! Среди врачей был знаменитый на весь мир профессор Мясников Александр Леонидович, а кроме него: министр здравоохранения Третьяков, главный терапевт Минздрава Лукомский, и ещё несколько самых настоящих светил тогдашней медицины. Тут же суетились Берия с Маленковым. Оба были немногословны и загадочно-спокойны. Никой паники. Никаких угроз. Никакой нервозности. Берия сразу объявил присутствующим, что партия и правительство всецело им доверяет и что они могут предпринять по медицинской части всё то, что сочтут необходимым, со стороны руководства страны они заранее получают полное согласие и помощь! Такое напутствие заметно всех приободрило, вселило надежду на то, что, быть может, они останутся живы после всей этой передряги. А может, даже не лишатся своих должностей! И вправду сказать: на фоне психоза последних месяцев такая речь была и неожиданной и необыкновенной. Берия как бы давал понять всем: когда я приду к власти, всё переменится! Партия и правительство будут относиться к вам с должным уважением. Бесчинств и беззаконий больше не будет! Спокойно делайте своё дело и ничего не бойтесь! Жизнь продолжается! Верьте мне, люди, я хороший!..
Чем больше Берия говорил, чем сильнее успокаивал и приободрял профессоров, тем меньше они хотели спасать Иосифа. Одно лишь успокаивало и примиряло их всех с действительностью: спасти Иосифа уже нельзя! Или, как говорят в таких случаях: спасти его могло лишь чудо. Но чуда не предвиделось. Его никто не ждал. И если бы оно вдруг появилось на пороге, его прогнали бы взашей! Толкнули бы в зад ногой и крикнули вдогонку: пошло отсюда вон! Спасай кого-нибудь другого. Здесь тебе не место! Нам и без тебя хорошо!
Слышал ли Иосиф эти разговоры? Знал ли о тайных мыслях всех этих людей? Нет, конечно. Он ничего не знал. Не догадывался. Не чаял. Он уже не принадлежал этому миру, пребывал в сумеречной зоне, где нет ни предметов, ни образов, ни мыслей, ни надежд, ни боли, ни отчаяния. Это было существование без психологии и перспективы, равнодушное скольжение по ткани бытия. Нисходящее перемещение в ту загадочную область, где тонут последние отблески, где звуки словно бы гаснут в непроглядной тьме. Ему прокалывали вену толстой блестящей иглой и вливали в густеющую кровь едкий разжижающий раствор, приподнимали веко и засматривали в неподвижный зрачок, пронзая его до дна ярким лучом, слушали через холодный стетоскоп трепещущее сердце, поднимали и опускали дряблые безжизненные руки, зачем-то поправляли одеяло. Ничего этого он не чувствовал. Ко всему был равнодушен. Ни на что не реагировал. Это тело было уже не его. И все заботы бренного мира, всё громадьё планов, вся борьба за мировое господство, все грандиозные замыслы, все страхи и тревоги – всё это его уже не касалось. Иосиф всё глубже погружался в непроницаемую тьму, сам становился тьмой и наконец находил упокоение в той первородной среде, из которой когда-то вышел. Что ждало его за последней чертой – на самом дне? Великое Ничто или мириады загубленных им душ? Страшный суд и вечные муки или полное забвение всего и вся? Этого он не знал. И никто этого не знает. Но ясно было одно: вместе с ним из этого мира уходило нечто страшное, непостижимое, бесчеловечное! Пропадало наваждение. Останавливалась дьявольская машина смерти. Иссякали реки крови. Прекращались страдания миллионов людей – тех самых, что были рождены для счастья и радостного труда, но были унижены и растоптаны, были низведены в прах – злой волей человека, возомнившего себя властителем и повелителем всего сущего на этом свете. И невдомёк ему было, что он ничем не лучше всех тех, кого он презирал и кого втаптывал в грязь. Что он, быть может, самый ничтожный изо всех людей, самый глупый, самый трусливый и бесчеловечный. Человек с душой зверя – какого ещё не было на свете. И никогда уже не будет! Будем в это верить. Будем на это уповать. И будем просить неведомое божество никогда больше не посылать в этот мир столь страшные сущности, сеющие вокруг себя жестокость, опустошение, смерть…