стоял, глядя на такое. Свет… если бы Гаул не сделал этого, он сам бы сделал. Он знал это.
— Ты бываешь иногда таким ребёнком, — сказал Ланфир, руки ее все ещё были скрещены на груди, она наблюдала за Перрином. Потом вздохнула, взяла его за руку. Волна леденящего Исцеления прошла через него. Рана на щеке закрылась.
Перрин глубоко вздохнул, затем кивнул в сторону Гаула.
— Я не твоя прислуга, волчонок, — сказала она.
— Ты хочешь убедить меня, что ты не враг? — спросил он. — Тогда самое время начать.
Она вздохнула, затем нетерпеливо махнула Гаулу, чтобы он подошел. Он подошёл, прихрамывая, и она Исцелила его.
Отдаленный рокот донесся из пещеры. Она посмотрела туда и прищурила глаза.
— Я не могу здесь оставаться, — сказала она. И пропала.
— Я не знаю, что с этим делать, — сказал Гаул, почесывая руку там, где одежда была сожжена, а кожа исцелена. — Я думаю, она играется с нами, Перрин Айбара. И я не знаю, в какую игру.
Перрин хмыкнул соглашаясь.
— Этот Губитель… он вернётся.
— Я думаю, что с этим можно сделать, — отозвался Перрин, потянувшись к поясу, где ремнями был привязан Шип Снов. Он вынул Шип. — Сторожи здесь, — велел он Гаулу и вошёл в пещеру.
Перрин прошёл мимо камней, похожих на зубы. Трудно было избавиться от ощущения, что он ползет внутрь пасти Гончей Тьмы. Свет в самом низу спуска ярко горел и слепил, но Перрин сотворил вокруг себя затененный пузырь, точно полупрозрачное стекло. Он разглядел Ранда и кого-то, они дрались на мечах на выступе над расщелиной.
Нет. Это не расщелина. Перрин изумился. Весь мир, казалось, заканчивался здесь, разлом открывался в бесконечное ничто. Вечное пространство, подобное черноте Путей, только это, казалось, само втягивало внутрь себя. И его, и все остальное вокруг. Он привык к буре, бушующей снаружи, поэтому он не обратил внимания на ветер в тоннеле. Теперь, когда он заметил его, он почувствовал, как поток воздуха струится через разлом в эту расщелину.
Глядя вниз, он осознал, что он никогда раньше не понимал, что такое тьма. Вот она, тьма. Само небытие. Абсолютный конец всего. Обычно темнота пугала, потому что могла что-то опасное скрывать. Эта тьма была другой; если это поглотит вас, вы исчезнете полностью.
Перрин отшатнулся, хотя ветер, дующий вниз по скальному коридору, не был сильным. Просто… постоянным, подобно потоку, бегущему в никуда. Перрин сжал Шип Снов, затем заставил себя отвернуться от Ранда. Какая-то женщина неподалеку стояла на коленях, склонив голову, вся собранная, будто сопротивляется какой-то великой силе, приходящей из небытия. Морейн? Да, а вот и Найнив, стоит на коленях справа от неё.
Завеса между мирами была очень тонкой в этом месте. Если он видел Найнив и Морейн, возможно, они тоже могли видеть или слышать его.
Он приблизился к Найнив.
— Найнив? Ты слышишь меня?
Она мигнула, поворачивая голову. Да она его слышала! Но, похоже, не видела. Она растерянно оглядывалась по сторонам, цепляясь за каменные зубы на полу, как за саму жизнь.
— Найнив! — вскричал Перрин.
— Перрин? — прошептала она, оглядываясь. — Ты где?
— Я собираюсь кое-что сделать, Найнив, — сказал он. — Я сделаю так, что тут будет невозможно создавать врата. Если ты захочешь переместиться сюда или отсюда, тебе надо будет создать врата у входа в пещеру. Понятно?
Она кивнула, все еще высматривая его. Очевидно, реальный мир отображался в волчьем сне, но наоборот это не действовало. Перрин вбил Шип Снов в землю и активировал его, как показала Ланфир, создавая фиолетовый пузырь внутри пещеры. Он поспешил назад в коридор, продавливаясь сквозь прозрачную фиолетовую стенку, чтобы присоединиться к Гаулу и волкам.
— Свет, — сказал Гаул. — Я уже собирался идти тебя искать. Почему ты так долго?
— Так долго? — переспросил Перрин.
— Тебя не было по крайней мере часа два.
Перрин покачал головой.
— Это Скважина играет с нашим чувством времени. Хорошо, по крайней мере, пока этот Шип Снов действует, Губителю трудно будет подобраться к Ранду.
После того, как Губитель использовал Шип Снов против него, приятно было обратить тер’ангриал против него самого. Перрин сделал защитный пузырь именно такого размера, чтобы он поместился внутри пещеры и накрыл Ранда, Скважину и тех, кто рядом с ним. Купол был поставлен так, что его граница находилась внутри скалы, за исключением одного места в коридоре.
Губитель не сможет внезапно очутиться в центре пещеры и ударить; он будет вынужден войти с переднего входа. Или так, или найти способ прорыть ход в скале, что, как подозревал Перрин, в волчьем сне тоже было возможно. Однако это наверняка задержит его, а ранду только это и надо.
«Мне нужно, чтобы вы защищали это место, — передал Перрин собравшимся волкам, многие из которых всё ещё зализывали свои раны. — Убийца Тени сражается внутри, он охотится на самую опасную добычу, которую только знает этот мир. Мы не должны позволить Губителю добраться до него».
«Мы будем охранять это место, Юный Бык, — отозвался один из волков. — Все собираются. Он не пройдет мимо нас».
«Вы сможете так сделать?» — Перрин послал образ волков, рассыпавшихся по Порубежью, быстро передающих друг другу сообщение. Их было тысячи и тысячи, рыскающих по всей этой земле.
Перрин гордился своим посланием. Он послал не слова или изображения, но саму идею, вперемешку с запахами, с намеком на повеления инстинкта. Если волки сделают так, как он передал, они почти мгновенно смогут сообщить ему, когда Губитель вернётся.
«Мы можем так сделать», — отозвались волки.
Перрин кивнул, затем махнул Гаулу.
— Мы разве не остаемся? — спросил тот.
— Сейчас слишком много всего происходит, — сказал Перрин. — Время здесь движется очень медленно. Я не хочу, чтобы война прошла мимо нас стороной.
Кроме того всё ещё неясно, что же здесь делала Грендаль.
Глава 26Некоторые соображения
— Мне не нравится сражаться рядом с Шончан, — тихо сказал Гавин, подходя вплотную к Эгвейн.
Ей это тоже не нравилось, и она знала, что Гавин способен это почувствовать. Что на это ответить? Она не могла отказаться от Шончан. Тень привлекла под свои знамена шаранцев. Эгвейн должна использовать всех, кого только можно. Кого угодно.
У нее чесалась шея, пока она шла через поле к месту встречи, примерно в миле или около того, восточнее брода через Арафеле. Брин уже собрал большую часть ее армии у брода. Айз Седай видны были на вершине горы, расположенной к югу от брода, а крупные отряды лучников и копейщиков расположились под ними на склонах. Армия чувствовала себя посвежевшей. Долгие дни отступления позволили солдатам Эгвейн слегка отдохнуть от давление войны, несмотря на попытки врага заставить их вступить в бой.
Победа или поражение Эгвейн зависят от того, как вступят в бой Шончан и удастся ли им захватить шаранских направляющих. Ее желудок скрутило. Когда-то она слышала, что в Кэймлине бессовестные и жестокие люди сбрасывали голодных собак в яму и делали ставки на тех, кто выживет после драки. Сейчас она чувствовала то же самое. Дамани Шончан не свободные женщины, они не могут отказаться от сражения. А, судя по тому, что она видела, направляющие мужчины Шаран не очень отличаются от животных.
Эгвейн должна бы бороться с Шончан до последнего вздоха, а не объединяться с ними. Все в ней восставало против этого союза, пока она приближалась к месту расположения Шончан. Главнокомандующая Шончан потребовала этой встречи с Эгвейн. Да ниспошлёт Свет, чтобы это быстро закончилось.
Эгвейн получила донесения о Фортуоне, так что она знала, чего ожидать. Миниатюрная императрица Шончан стояла на небольшой площадке, наблюдая за подготовкой к бою. Она была одета в сверкающее платье, шлейф от которого потешно растянулся на приличное расстояние позади нее. Восемь да ковале в ужасно нескромной одежде поддерживали его. Высокородные группами застыли в напряженных позах. Стражи Последнего Часа в тяжелых, делавших их неповоротливыми, черных доспехах высились, точно скалы, вокруг императрицы.
Эгвейн приблизилась в сопровождении собственных солдат и большей части Совета Башни. Вначале Фортуона настаивала, чтобы Эгвейн прибыла в ее лагерь. Естественно, Амерлин отказалась. Для достижения соглашения потребовалось несколько часов. Они решили встретиться здесь, в Арафеле, и, чтобы не возникло ощущения превосходства одной или другой, обе будут стоять. И, тем не менее, Эгвейн почувствовала раздражение, обнаружив уже ожидающую ее императрицу. Она хотела, чтобы на эту встречу они прибыли одновременно.
Фортуона прекратила подготовку к сражению и повернулась к Эгвейн. Оказалось, что многое в сведениях Суан было неверно. Действительно, Фортуона, с ее хрупким телосложением и тонкими чертами, выглядела как ребенок. Но внешность была второстепенной деталью. Ни у одного ребенка не бывает таких глаз — проницательных и расчетливых. Эгвейн изменила свое мнение. Она представляла Фортуону изнеженным жизнью избалованным подростком.
— Я раздумывала, — сказала Фортуона, — будет ли приемлемо говорить с тобой лично, моим собственным голосом.
Некоторые из Высокородных — с лакированными ногтями и частично выбритыми головами — ахнули. Эгвейн не обратила на них внимания. Рядом с ними находилось несколько сул`дам с дамани. Если она будет обращать на них внимание, то самообладание может ей изменить.
— Я сама раздумывала, — сказала Эгвейн, — будет ли приемлемо вообще говорить с такой, как ты, с тем, кто совершает страшные зверства.
— Я решила, что буду говорить с тобой, — продолжила Фортуона, игнорируя замечание Эгвейн. — Я подумала, что на время будет лучше, если я стану рассматривать тебя не как марат’дамани, но как королеву народа этой земли.
— Нет, — сказала Эгвейн. — Ты будешь рассматривать меня просто как женщину. Я требую этого.
Фортуона поджала губы.
— Очень хорошо, — сказала она наконец. — Я и раньше говорила с дамани, их обучение было моим увлечением. Я вполне могу относиться к тебе, как к дамани — это не нарушит протокола, поскольку императрица может непосредственно разговаривать с домашними зверушками.