— Тогда я также буду говорить с тобой напрямую, — сказала Эгвейн, сохраняя бесстрастное выражение лица. — Поскольку Амерлин часто выступает судьей. Она должна уметь общаться с убийцами и насильниками, чтобы вынести им приговор. Я полагаю, в их компании ты почувствовала бы себя как дома, хотя подозреваю, они сочли бы тебя омерзительной.
— Я вижу, это будет непростой союз.
— Ты ожидала иного? — спросила Эгвейн. — Вы держите моих сестер в плену. То, что вы сделали с ними, хуже, чем убийство. Вы замучили их, сломали их волю. Я пожелала бы, по воле Света, чтобы вы просто убили их вместо этого.
— Я не ожидаю от тебя понимания того, зачем это делается, — сказала Фортуона, оглядываясь назад к полю битвы. — Вы марат`дамани. Это… естественно для вас — искать вашу собственную пользу, как вы ее понимаете.
— Действительно, естественно, — мягко отозвалась Эгвейн. — Именно поэтому я настаиваю на том, чтобы ты видела меня такой, как я есть, ибо я представляю собой окончательное доказательство того, что ваше общество и ваша империя построены на лжи. Здесь стою я — женщина, которая, как вы настаиваете, должна быть обуздана ради общественной пользы. И все же я не выказываю тех диких и опасных намерений, которые, как вы утверждаете, я должна иметь. Пока я свободна от ваших ошейников, я доказываю каждому мужчине и женщине, которые дышат, что вы — лгуны.
Один из Шончан что-то пробормотал. Сама Фортуона сохраняла холодное выражение лица.
— Ты была бы гораздо счастливей с нами, — сказала Фортуна.
— О, правда? — сказала Эгвейн.
— Да. Ты говоришь, что ненавидишь ошейники, но если бы ты поносила его, ты бы обнаружила, что с ним жизнь более спокойна. Мы не пытаем наших дамани. Мы заботимся о них и позволяем им вести благополучную жизни.
— Вы еще не знаете, верно? — спросила Эгвейн.
— Я императрица, — сказала Фортуона. — Мое господство простирается за моря, и моя защита охватывает все, что человечество знает и о чем думает. Если есть вещи, которых я не знаю, они известны в моей империи, ибо Я и есть Империя.
— Восхитительно, — сказала Эгвейн. — А ваша Империя уже обнаружила, что я носила один из ваших ошейников? Что однажды я была обучена вашей сул`дам?
Фортуона застыла, Эгвейн была вознаграждена потрясенным взглядом, но императрица быстро его укрыла.
— Я была в Фалме, — сказала Эгвейн. — Дамани, обученная Ренной. Да, я носила ваш ошейник, женщина. Я не нашла там мира. Я нашла боль, унижение и ужас.
— Почему я не знала этого? — оборачиваясь, громко спросила Фортуона. — Почему вы не сказали мне?
Эгвейн окинула взглядом Высокородных. Ей показалось, что Фортуона обращается конкретно к одному из них — человеку в дорогих, отделанным белыми кружевами черных с золотом одеждах. Один его глаз скрывала черная, в тон костюма, повязка, ногти на руках были покрыты темным лаком…
— Мэт? — поразилась Эгвейн.
Он, смутившись, едва заметно помахал ей.
О, Свет! Во что он ввязался? Все ее мысли перемешались. Мэт изображал шончанского Высокородного. Они не должны узнать, кто он на самом деле. Что она может сделать для его спасения?
— Приблизься, — сказала Фортуона.
— Этот человек не… — начала было Эгвейн, но Фортуона ее перебила.
— Нотай, ты знал, что эта женщина беглая дамани? Я полагала, вы знакомы с детства.
— Ты знаешь, кто он? — спросила Эгвейн.
— Конечно, знаю — сказала Фортуона. — Он именован Нотаем, но когда-то назывался Мэтримом Коутоном. Не думай, что он будет служить тебе, марат`дамани, хоть вы и выросли вместе. Сейчас он принц Воронов, положение, которого он достиг, женившись на мне. Он служит Шончан, Хрустальному Трону и Императрице.
— Да живет она вечно, — добавил Мэт. — Привет, Эгвейн. Рад слышать, что ты сбежала от этих шанарцев. Как Белая Башня? Все ещё… белая, я надеюсь? — Эгвейн перевела взгляд с Мэта на императрицу Шончан, затем обратно на него. Наконец, не в состоянии что-либо сделать, она расхохоталась.
— Ты женился, Мэтрим Коутон?
— Пророчества предопределили это, — сказала Фортуона.
— Ты позволила себе приблизиться слишком близко к та’верену, — сказала Эгвейн, — и поэтому Узор связал тебя с ним!
— Глупые суеверия, — сказала Фортуона.
Эгвейн уставилась на Мэта.
— Та’верен из меня вышел так себе, — кисло отозвался Мэт. — Полагаю, я должен благодарить Узор за то, что он не забросил мою задницу в Шайол Гул. Спасибо и на этом.
— Ответь на мой вопрос, Нотай, — сказала Фортуона. — Знал ли ты, что эта женщина — сбежавшая дамани? Если это так, почему ты не сказал мне об этом мне?
— Я думаю, это не важно, — сказал Мат. — Она не долго была дамани, Туон.
— Мы поговорим об этом позднее, — сказала Фортуона мягко. — Не обещаю, что это будет приятный разговор, — она снова обратилась к Эгвейн. — Разговаривать с бывшей дамани — совсем не то же самое, что говорить с недавно захваченным или тем, кто всегда был свободен. Известия об этом не утаишь. Вы причинили мне… неудобство.
Эгвейн видела перед собой женщину, явно растерявшуюся. Свет! Эти люди были совершенно безумны.
— С какой целью вы настаивали на этой встрече? Возрожденный Дракон просил вас помочь нашей борьбе. Так помогите нам.
— Я должна была встретиться с вами, — отвечала Фортуона. — Вы — моя противоположность. Я согласилась присоединиться к договору Дракона, но поставила свои условия.
«О, Свет, Ранд, — подумала Эгвейн. — Что ты наобещал им?» Она охватила плечи руками, чтобы успокоиться.
— Принимая участие в Последней битве, — сказала Фортуона, — я требую признать незыблемость границ всех народов и стран в том виде, как они обозначены на картах в настоящее время. Мы не будем захватывать новых марат’дамани, кроме тех, что нарушат наши границы.
— И эти границы? — спросила Эгвейн.
— Такие, как ныне обозначенные, как я…
— Точнее, — сказала Эгвейн. — Скажи мне своим собственным голосом, женщина. Какие это границы?
Фортуона сжала губы в линию. Обычно, она не привыкла, что её прерывают.
— Мы владеем Алтарой, Амадицией, Тарабоном и равниной Алмот.
— Тремалкин, — сказала Эгвейн. — Вы освободите Тремалкин и другие острова Морского Народа?
— Я не перечислила их, потому, что они не ваши земли, а морские территории. Они вас не касаются. Кроме того, они не были частью соглашения с Драконом Возрождённым. Он не упомянул их.
— У него слишком много забот. Тремалкин станет частью соглашения со мной.
— Меня не предупредили, что мы заключим подобное соглашение, — спокойно сказала Фортуона. — Вы нуждаетесь в нашей помощи. Мы можем покинуть вас в любой момент, стоит мне только приказать. Как вы выстоите против этой армии без нашей помощи, о которой вы так недавно просили меня?
«Просила?» — подумала Эгвейн.
— Вы понимаете, что произойдет, если мы проиграем Последнюю битву? Темный сломает Колесо, убьет Великого Змея, все закончится. Это — если нам еще повезет. Если нет — Темный перекроит мир по собственному извращенному разумению. Человечество навечно будет связано с ним — порабощенное и страдающее.
— Я знаю это, — ответила Фортуона. — Вы ведете себя так, будто именно эта ваша битва, здесь, на этом поле — решающая.
— Если моя армия будет уничтожена, — возразила Эгвейн, — все наши усилия могут пойти прахом. От того, что здесь произойдет, действительно может зависеть все.
— Я не согласна, — сказала Фортуона. — Ваши армии не имеют решающего значения. Они состоят из потомков клятвопреступников. Вы сражаетесь с Тенью, поэтому я оказала вам честь. Если вы проиграете, я хочу вернуться в Шончан, там я соберу все силы Вечно Побеждающей Армии и поведу их против этой… мерзости. Мы могли бы выиграть Последнюю битву. Без вас это будет труднее — я не хочу зря тратить времени или возможных дамани, но уверена, нам по силам противостоять Тени самостоятельно.
Она посмотрела Эгвейн прямо в глаза.
«Слишком холодна и высокомерна, — подумала Эгвейн. — Да она притворяется. Наверняка». Донесения глаз-и-ушей Суан говорили, что родина Шончан в хаосе. Кризис наследования.
Возможно, Фортуона и в самом деле полагала, что Империя сможет выстоять против Тени в одиночку. Если так, то она ошибалась.
— Вы будете сражаться вместе с нами, — сказала Эгвейн. — Вы заключили соглашение с Рандом, дали ему клятву, я полагаю.
— Тремалкин наш.
— Вот как? — откликнулась Эгвейн. — И вы уже назначили там правителя? Кто-то из Морского Народа признал вашу власть?
Фортуона ничего не сказала.
— Большинство завоеванных вами стран верны вам, — продолжала Эгвейн. — Как бы там ни было, алтарцы и амадицийцы поддерживают вас. Тарабонцы, кажется, тоже. Но Морской Народ… Мне не известно, чтобы вас поддержал или покорился вам и жил под вашей властью хоть один из его кланов.
— Границы…
— Границы, которые вы только что упомянули, как они обозначены на картах, показывают Тремалкин, как землю Морского Народа. Он не ваш. Если наше соглашение оставляет прежние границы на своих местах, вам понадобится в Тремалкине правитель, признавший вас.
Подобный аргумент представлялся Эгвейн несущественным — Шончан завоеватели. С чего им волноваться о законности своей власти? Однако Фортуона, казалось, задумалась над ее словами. Она нахмурилась, раздумывая.
— Это… хороший довод, — наконец сказала Фортуона. — Они не примут нас. Они совершили глупость, отказавшись от мира, который мы им предложили, но они все равно сделали это. Очень хорошо, мы оставим Тремалкин, но добавим условие к нашим соглашением, как это сделали вы.
— И ваше условие?
— Вы объявите в вашей Башне и во всех своих землях, — сказала Фортуона. — Любой марат`дамани, которая пожелает прийти в Эбу Дар, чтобы ее там должным образом обуздали, должно быть позволено это сделать.
— Вы думаете, что женщины сами захотят носить ошейники? — «Да она просто сумасшедшая. Наверняка».
— Безусловно захотят, — отрезала Фортуона. — Иногда в Шон