Мамаю пришлось повернуть не на север, а на восток. В районе Калки, севернее теперешнего Жданова Тохтамыш наголову разбил войско авантюриста, и Мамай, эта, по выражению автора «Сказания о Мамаевом побоище», «неутолимаа ехидна», бежал в Крым. В городе Кафе (ныне Феодосия) – центре работорговли на Черном море, это «имение» было отобрано, проходимец убит и брошен на съедение голодным свиньям…
В последний раз обратимся к новациям современного ученого, к его «этнической истории».
Без антинаучной, ничем не обоснованной сверхновизны Л. Н. Гумилев не может. В самой последней статье, напечатанной уже после журнальной публикации «Памяти», он по-прежнему прокламирует «этнически-симбиозные отношения между Золотой Ордой и Русью», продолжает разъяснять, что такое «пассионарность», которая, оказывается, есть некая «присутствующая во Вселенной человеческая энергия», не связанная «зависимостью с этическими нормами».
И еще кой-какая новизна – мир XII–XIV вв. делится теперь уже не на две части, а на три: католический, православный и мусульманский «суперэтносы», якобы внутренне единые, но смертельно враждебные друг другу, хотя общеизвестно, что история не знает религиозных суперэтнических войн, а как раз внутри этих «суперэтносов» в средневековье мира не было никогда – не прекращались военные распри среди русских и литовских князей, шли беспрерывные феодальные, религиозные, межгосударственные и межнациональные войны в Западной Европе, на востоке католического региона произошла грандиозная битва при Грюнвальде, а в третьем мире без конца воевали чингизиды, арабы, турки-сельджуки, к концу же периода значительная часть «мусульманского суперэтноса» была залита кровью, испепелена жестоким человеком, ни разу не улыбнувшимся за тридцать лет, мусульманином Тамерланом, виднейшим носителем, выходит, той самой «пассионарности» – то есть сконцентрированной в нем человеческой энергии, каким-то образом перелившейся из Вселенной в эту особь, не связанную зависимостью с этическими нормами…
Однако новые «открытия» блекнут перед новейшими! Л. Н. Гумилев утверждает, будто этногенез длится в истории 1200 лет– за этот отрезок времени народ зарождается, достигает зенита и погибает, исчезает с лица Земли. Поразительное откровение! Значит, должно считать уже исчезнувшими такие, например, народы, как армянский или японский? Отжив три срока, согласно этой сверхновой гипотезе, китайский и индийский народы трижды вымерли, хотя на самом деле индийцев – семьсот миллионов, а китайцев стало уже более миллиарда. Тем же малым аршином пытается мерить Л. Н. Гумилев и русский народ, беря за точки отсчета Куликовскую битву, как начало русского народа, и ее недавний круглый юбилей: «Ход этногенеза идет без остановки, – апокалипсически вещает ученый автор. – 1200 лет этноса отстукивают. И теперь законный вопрос: много это или мало – 600 лет в истории, в жизни народа, победившего врагов? Я отвечу: шестьсот лет – это середина, это время зенита» (Гумилев Лев. Год рождения 1380… Статья подготовлена А. Куркчи. // Декоративное искусство, 1980, № 12, с. 37).
Таким образом, дорогие соотечественники, как бы мы после сентября 1980 года ни стремились развивать свою экономику и культуру, как бы мы ни крепили дружбу народов и международное добрососедское сотрудничество, третий по численности народ современного мира и самая многочисленная нация Советского Союза, имеющая такие заслуги перед мировой историей, бесследно исчезнет с лика планеты теперь уже меньше, чем через шесть столетий! Правда, исходя из этой супермодерновой гипотезы доктора исторических и доктора географических наук Л. Н. Гумилева, мы не будем одиноки. Намного раньше, едва ли не в ближайшие десятилетия, сами собой исчезнут французы, норвежцы, немцы, поляки, шведы, чехи, литовцы, финны, датчане, англичане, болгары, итальянцы, испанцы, то есть практически все народы Европы! Давненько мы не слыхивали таких «пассионарных» умозаключений, никогда еще великая наука и великое искусство истории не выглядели столь, так сказать, декоративно…
Прозрачный весенний день – весь как утро! Он совсем не похож на тот сумеречный дождливый полдень 1947 года, когда мне впервые довелось увидеть Куликово поле. Той осенью приехал я работать на станцию Узловую, и в одно из воскресений мы с товарищем, обладателем трофейного мотоцикла, собрались на рыбалку в донское верховье. Тихий Дон начинался в десятке верст от Узловой, из Иван-озера, но мы поехали на юг. Помню такие же, как сейчас, черные терриконики в черной распаханной степи, женщин, вручную выбирающих свеклу из холодной сырой земли, искалеченных, безногих фронтовиков у богородицкой чайной, длинную очередь перед крохотным магазинчиком в Епифани… Память о недавней большой и тяжкой войне жила тогда в каждом из нас и в каждом клочке этой земли, заслоняла все остальное…
Ничего мы не поймали на даровой прокорм, зато завернули на Куликово поле. Товарищ мой был постарше, прошел войну, и, когда мы остановились у гигантской чугунной колонны, он сказал:
– Знаешь, местные говорят, что как раз через этот холм проходил фронт. Смотри, окопы и воронки еще не все запаханы!
Величественный чугунный памятник на Красном холме. На барельефах с победоносным Георгием и многоярусной колонне вроде не было ни скола, ни царапины.
– Как могло это получиться? – спросил я. – Колонна уцелела!
– Тоже удивляюсь… Сотни тонн фигурного полого чугуна, высота сажен пятнадцать, диаметр внизу метра три… Местные говорят, будто она во время обстрелов ходила по полю… Красивая сказка! И отсюда он побежал, как Мамай когда-то. Подумать только – более полтыщи лет, а разницы вроде никакой! Даже конец один – что у Мамая, что у Гитлера. И еще, знаешь, какое-то непонятное совпадение – с этого кургана Мамай побежал, а Гитлер в Сталинграде споткнулся о Мамаев курган и, как отсюда, тоже попятился до самого Берлина. Не знаешь, почему тот сталинградский курган так назван?
Полуразрушенный храм с худыми верхами и пустыми оконными проемами стоял неподалеку от колонны, и я не знал тогда, что это была последняя церковь, построенная на Руси. Храм во имя Сергия Радонежского освятили в 1918 году, а проектировал его знаменитый архитектор А. В. Щусев.
И вот через тридцать три года я снова на Куликовом поле. Поездку эту организовал ректор Московского химико-технологического института имени Д. И. Менделеева Геннадий Алексеевич Ягодин; и мы, два десятка писателей, художников, композиторов, архитекторов и журналистов, приехали сюда, удивляясь тому, что не наши творческие союзы позвали нас на поле русской славы, а этот умный и деятельный человек, на попечении которого пятнадцать тысяч обучаемых и обучающих, нашел время и силы, чтобы оторвать всех нас от письменных столов, мольбертов, пюпитров и чертежных досок…
О значении Куликовской битвы написано много, о ней вспоминали и думали в прошлом, вспоминают и думают сегодня, так будет и завтра. Напомню о размышлениях замечательного публициста-историка прошлого века Михаила Осиповича Кояловича:
«Знаменитым победителям Мамая на Куликовом поле не пришлось пожинать сейчас же законнейших плодов их великого подвига, – сознания и признания, что за этим подвигом последуют благотворнейшие для их родины последствия его, – свержение татарского ига. Их, конечно, встречали при возвращении на родину победныа клики; замечали они, без сомнения, в своих гражданах новый подъем народного духа; но все это на значительное время заглушал плач русской земли о множестве погибших на Куликовом поле, а затем на Россию опять налегло хотя разбитое, но снова слаженное татарское иго со всеми ужасами азиатского ига, – убийствами, пленением, разорением. В сохранившихся сказаниях о Куликовской битве, даже позднейших, нет сознания, что эта победа разрушила татарское иго».
И далее М. О. Коялович приводит поразительный факт – жил, оказывается, и в те времена один человек, обладавший широтой и глубиной исторического мышления; он понял, что на самом деле произошло на Непрядве! «Но в отдаленной от Москвы и Куликова поля русской стране – в белорусских лесах и болотах какой-то книжник усмотрел в Куликовской победе зарю освобождения от татарского ига, и не только усмотрел эту зарю, но и проследил ее от самого возникновения ее на русском горизонте. Мало того: он даже увидел и ощутил миротворные, животворные лучи взошедшего уже солнца русской свободы. Переделывая одно из сказаний о Куликовской битве, он внес в него свое рассуждение, что московские и тверские князья, особенно Симеон Иоаннович и Дмитрий Иоаннович (Донской) сбросили с русских татарское иго и восстановили старую свободу своей государственности».
Не успокоюсь, пока не найду сочинение этого совсем неизвестного мне автора! Только едва ли на Руси он был единственным человеком, оценившим тогда значение Куликовской битвы; скорее всего, значение ее стало столь очевидным для многих, что об этом они не находили нужным говорить или писать. Общий настрой всех исторических и литературных русских памятников – это радостный вздох освобождения, упоение великой победой, а Софоний-рязанец в своей «Задонщине» даже отметил международное значение события: «Помчалась слава к Железным Вратам (на Кавказ), к Риму и Феодосии по морю и к Тырнову (в Болгарию) и оттоле к Царю-граду (Константинополю, Стамбулу) на похвалу: Русь великая одолеша Мамая на поле Куликове».
Огромная гора камня и щебня высится близ Красного холма, и хорошо, что мы ее застали еще не рассыпанной по дорожкам и подъездам – такой точки обзора уже никогда здесь не будет!
Глазу и душе просторно перед Куликовым полем, нашей национальной святыней. Поблескивает справа Дон, впереди, в низине, угадывается Непрядва. Там, перед нею, встала утром 8 сентября 1380 года живая стена, и Мамаевой орде нельзя было ни проскакать сквозь нее, ни обойти через речные струи да куликовые болотца стороной. Остатки дубовой рощи справа – из этого заовраженного леса ринулся на врага Засадный полк, решивший все в средневековой русской и мировой истории, сторицей отомстивший за товарищей, погибших на его омертвевших от ужаса и ненависти глазах… И где-то тут в начале XIX века сделал первые свои находки бывший член Союза благоденствия С. Н. Нечаев. Это удивительно – декабрист прежде всех ученых занялся уточнением места Мамаева побоища и сообщил в «Вестнике Европы» в 1821 году о находках на поле Куликовом!..