Воображаю кульминационный момент битвы. Безвестный смоленский витязь в русском шлеме, защищенный вместе с конем булатными латами, с блистающим булатным русским мечом прорубает с товарищами просеку в рядах врагов, прорывается к штандарту Великого Магистра, отбрасывает его копье, приподнимается на стременах и через головы охранников направляет каленое острие своего длинного копья в грудь Ульриха фон Юнгингена, поразив его «под сосок».
«Было еще много дела уже больше всего для польского войска», – говорил М. О. Коялович. Большой польский конный отряд ринулся к Грюнвальду, в обход растянувшемуся немецкому войску, и ударил его во фланг. «Этот обход, возможный, как всякому очевидно, только при стойкости центра, т. е. при доблести смольнян, дал значительно иной оборот битве…» За этим обходным отрядом уже, без сомнения по указанию Витовта, понеслось к Грюнвальду татарское войско и показало «обычную свою способность побивать неприятеля сбоку и сзади»… «Понеслись и малороссийские конные отряды, казаки и забрались не только к Грюнвальду, но и к Танненбергу и даже оттуда били немцев».
Исход одного из самых исторически значительных на памяти средневековых европейцев сражений стал неизбежным…
Тогда, в Польше, я, ранее не интересовашийся подробностями Грюнвальдской битвы, грешным делом, подумал, что русский историк белорусского происхождения Михаил Коялович мог преувеличить в юбилейной речи, говоря, что «главное и первое дело, основа всего успеха была в доблести смольнян» и в военном таланте князя Витовта, но мои польские друзья перевели для меня слова Яна Длугоша, которые я позже сверил по печатному русскому источнику: «В этом сражении русские рыцари Смоленской земли упорно сражались, стоя под собственными тремя знаменами, одни только не обратившись в бегство, и тем заслужили великую славу. Хотя под одним знаменем они были жестоко изрублены и знамя их было втоптано в землю, однако в двух остальных отрядах они вышли победителями, сражаясь с величайшей храбростью, как подобает мужам и рыцарям, и, наконец, соединились с польскими войсками».
Много тысяч крестоносцев погибло и было пленено, захвачен, как пишет Ян Длугош, «вражеский стан, полный разного добра, обоз и все имущество прусского магистра… При этом в крестоносном войске было найдено несколько телег, нагруженных только оковами и цепями, которые крестоносцы везли с собой, чтобы заковывать пленных… а также сосновые лучины, смазанные жиром и смолой и, сверх того, обернутые в пропитанные жиром и смолой тряпки», чтобы с темнотой их зажечь и преследовать побежденных. Все, оказывается, предусмотрела «крестоносная сволочь», как называл их К. Маркс, кроме своего собственного сокрушительного поражения!
К сожалению – по Длугошу – «поляки сочли за лучшее заниматься захватом добычи и пленением врагов, чем завоевывать их крепости… Как величайшую ошибку короля (Ягайлы-Владислава. – В. Ч.) оценивали опытные в военном деле люди также и то, что он пренебрежительно отверг совет рыцарей для захвата крепости Мариенбурга».
М. О. Коялович: «Ягайло обнаружил обычную свою медлительность и пристрастие к церемониям, на этот раз не только религиозным, но и победным, и пропустил драгоценное время для уничтожения прусского ордена. Только через несколько дней он двинулся с войсками дальше, но дальше пришлось засесть у Мариенбурга, пришлось терпеть и поражения, а в следующем 1411 г. пришлось заключить мир, по которому не только был признан прусский орден, но и получил назад все свои земли»…
Непрочный этот мир был вскоре прерван тринадцатилетней войной, в результате которой Мальборк на три с лишним столетия перешел к полякам, потом были новые войны, в том числе тридцатилетняя, семилетняя и прочие. Неустойчивые мирные годы текли век за веком, стены Мальборка нет-нет да сотрясались бурными волнами европейской истории, и через все эти события невредимой прошла фанатичная идея «Drang nach Osten». В новое время на древней земле пруссов возникла наследница Тевтонского и Ливонского религиозно-милитаристских орденов – немецкая монархическая Пруссия, в новейшее время она усилиями «железного канцлера» Бисмарка расширилась, поглотив почти весь фатерланд, а империалистическая, милитаристская и националистическая идефикс к концу XIX века отлилась в триединую формулу – король во главе Пруссии, Пруссия во главе Германии, Германия во главе мира.
С 1896 года каменная твердыня Пруссии – Мариенбург – начала укрепляться свежей системой обороны: батареи, форты, люнеты, орудийные и стрелковые бойницы. После Первой мировой войны эти укрепления были демонтированы, и по Гаагской конвенции Мальборк стал считаться историко-архитектурным памятником. Но вскоре новые события сотрясли Европу. Гитлеровцы продолжили дело тевтонов, и Мальборк сделался для них символом старых и новых устремлений на восток. Нарушив Гаагскую конвенцию, они вновь превратили памятник истории в современную военную крепость. Напомню, чем это кончилось.
Стою в центре внутреннего двора Мальборка. Незыблемо лежит здесь большой гранитный камень, как заключительная точка летописи, растянувшейся на восемь столетий…
Январским днем 1945 года, когда от мороза липли к рукам автоматы, прорвались к Мальборку солдаты и офицеры Второго Белорусского фронта. Их встретил бешеный огонь с башен, стен и крыш. В крепости засело несколько тысяч гитлеровцев, вскормленных диким мясом геббельсовской пропаганды. Они изготовились дорого продать свои жизни. Глубокие подземелья замков и храмов были набиты боеприпасами и продовольствием, средневековые, недосягаемые снаружи колодцы давали свежую воду, подступы к цитадели окружали рвы и надолбы, опутывала колючая проволока, а вся окрестная земля являла собою сплошную затаившуюся смерть – мины рвались даже от автоматной пули, пущенной наугад. Однако эту голову подыхающей коричневой гидры надо было непременно раздавить! Пятьдесят два дня и пятьдесят одну ночь длился беспрерывный и беспримерный штурм крепости, пока она не пала в солнечный мартовский рассвет. Многие тысячи советских воинов остались здесь навек, и у камня, положенного в их память, смолкает сегодня разноязычный говор, молча снимаются с голов береты, шляпы, испанки, шапки, кепи, конфедератки, сомбреро, фески, пилотки, бескозырки…
Ужасающие руины 1945 года остались только на фотоснимках. Более десятка лет польские реставраторы и каменщики восстанавливали замок, где с 1961 года разместился замковый музей с его замечательными коллекциями исторических и культурных ценностей. Рваная двухцветная мозаика; пестрит на внешней кладке стен темный средневековый кирпич и светлый, современный: вечный след последней войны…
И еще существует такая великая сила, как историческая память народов и живая память современников… Это здесь когда-то был учрежден Железный крест, несущий символику, связанную с гербом Тевтонского ордена, сюда автор «Крестоносцев», лауреат Нобелевской премии Генрик Сенкевич обратился с гневным письмом к Вильгельму II, на этих плацах устраивались грандиозные представления и манифестации гитлеровцев, насаждавших в немецком народе нацистскую идеологию, вокруг этих стен сохранились обширные кладбища военнопленных – советских и британских солдат. Полмиллиона людей со всех концов света входят ежегодно в замок, чтобы оживить память; народы, теряя память, теряют жизнь.
Следы последней, чудовищной по разрушениям и по масштабам войны, память о ней, о ее несметных невинных жертвах никогда не исчезнут с многострадальной земли Европы. Орадур-сюр-Глан, Дахау, Бухенвальд, Маутхаузен, Освенцим, Бжезинка, Треблянка, Лидице, Хатынь, Бабий Яр, Красуха… Последним отмеченным особо кровавой печатью фашизма местом, которое мне довелось посетить, был Крагуевац. Это незабываемо.
Группа советских писателей была приглашена югославскими товарищами на празднование очередной годовщины освобождения Белграда. Глава нашей делегации поэт Сергей Викулов, освобождавший город от фашистов, ненасытно вглядывался в него спустя тридцать три года, и мы не мешали ему, бывшему командиру батареи. Наши войска пробивались сюда сквозь горы, укрепленные врагом по дорогам и на узлах дорог, по перевалам и переправам, на господствующих вершинах и фронтальных склонах.
Воины 3-го Украинского фронта форсировали Дунай на юго-востоке от города, разбили оперативную группировку врага «Сербия», двинулись на Белград, перед которым уничтожили еще одну сильную немецкую группировку. Штурм Белграда начался утром 20 октября 1944 года, когда наши танкисты ворвались в город с юго-востока, овладели мостом через Саву, а Дунайская военная флотилия отрезала немцам пути отхода на север. К вечеру Белград был освобожден, и вскоре родилась хорошая песня, докатилась до Сибири, и мне вспомнились ее начальные слова:
Ночь над Белградом тихая
Вышла на смену дня.
Вспомни, как яростно вспыхивал
Яростный шквал огня.
Вспомни годину ужаса,
Черных машин полет.
Сердце сожми, прислушайся, —
Песню ночь поет:
Пламя гнева горит в груди.
Пламя гнева, в поход нас веди!
Час расплаты готовь.
Смерть за смерть, кровь за кровь!
В бой, славяне, – заря впереди…
21 октября 1977 года мы выехали из Белграда на юг. Узкая асфальтированная дорога петляла по горным склонам, спускалась в речные долины, вела сквозь низкие облака от одной покатой вершины к другой. Мы обгоняли, нас обгоняли, а с высоких точек открывалось необычное: по дорогам, перевившим всю горную Шумадию, двигались, придерживаясь нашего направления, бесконечные вереницы автобусов и машин. Сотни, тысячи разноцветных коробочек на колесах, плотно набитых маленькими гражданами республики. Нам пояснили, что со всей Югославии в этот день каждый год съезжаются в Крагуевац около ста тысяч детей на Большой школьный урок….
Этот городок имеет свою славную историю, туго вплетающуюся в историю Сербии, Югославии, Балкан, Европы. После сооружения в 1853 году Крагуевацкого плавильного завода здесь образовалось ядро рабочего класса Сербии, где началась революционная деятельность первого на Балканах социалиста, Светозара Марковича, и проведенs в 1878 году первые рабочие демонстрации под красными знаменами. Потом создание ячеек социал-демократической партии, позже коммунистической, участие крагуевацких коммунистов в организации Народного фронта свободы в 1935 году, и вот в апреле 1941 года нападени