путь от района Кашина до Селигера был не близким и не прямым, напоминающим по форме огромную букву дубль-вэ – «W»… Между тем можно высказать предположение, что часть отряда Бурундая пошла от Сити к Селигеру более прямым маршрутом. Он был короче на четыре-пять дневных переходов и охватывал северные районы края традиционной «облавой» степняков.
– Что это за маршрут?
– Место битвы на среднем течении Сити – преследование остатков русской рати до ее устья – вверх по Молоте, – затем по ее левому притоку Волчиной – через небольшой Вышневолоцкий водораздел в Цну, исток которой находятся рядом с озером Селигер. Попутные озера, приточные ручьи и замерзшие болотца обеспечивали почти непрерывный ледовый путь до Селигера. И это был, возможно, первый отряд орды, появившийся на Селигере с нежданной стороны к дотла разоривший прибрежные села… Он, конечно, шел стремительно, сразу же освободившись от обременительного полона.
– Но ведь нет никаких исторических данных, что этот рейд по северному маршруту состоялся!
– Это верно. Есть только мои предположения, основанные на обстоятельствах того грабительского набега, к учету коих я обратился как раз из-за письма ленинградца Анатолия Васильевича Смирнова.
– А что в этом письме?
– Он пишет, что родился на небольшой, впадающей в Мологу слева речке недалеко от границы Калининской и Новгородской областей. Берега Мологи, как и его родной речки, в тех местах круты и высоки, покрыты густым смешанным лесом… И я воображаю, как в первых числах марта 1238 года отряд орды, вышедший с полоном северным маршрутом, сворачивает с Мологи направо, в первую же попавшуюся речку. Быть может, именно пленные указали на эту узкую речку с обрывистыми берегами, текущую со стороны Новгорода, но, пройдя несколько километров, увидели, как она еще больше сужается, а разведка донесла, что речка эта вытекает из непроходимых лесов… И верно – на этом пути высилась заросшая нетронутыми дебрями лесная гряда, и район этот до сего дня называется по имени райцентра Лесным… И вот орда, обнаружив обман, уничтожает пеший полон и возвращается на Мологу, чтоб идти на запад по льду реки Волчиной.
– Предположение?
– Конечно. Однако вот что пишет А. В. Смирнов, исходивший-изъездивший все тамошние места и сообщающий мне названия старых окрестных сел и деревень – Никольское, Пестово, Вятка, Ахона, Михайловское, Лесное, Пороги. «…А родная моя деревня – Полонское стоит в 1 км вверх по течению небольшой реки, текущей со стороны Вышнего Волочка в Мологу. Называется эта река Полонуха. По деревенским рассказам с детства помню, что когда-то тут проходили татары и перебили собранных жителей, а что было на самом деле и когда – неизвестно. Обращался я в Новгородский краеведческий музей, но конкретного ответа не получил. Недалеко от места впадения Полонухи в Мологу по течению вверх, близ нашей деревни, есть большой курган, который у нас называют Богатырской могилой. Вдоль речки Полонухи много других могил и курганов. Может, это братские могилы тех, кто погиб под монгольскими саблями?»
Конечно, если тут был уничтожен полон северного отряда Бурундая, то уцелевшее окрестное население не могло тогда не захоронить павших. Тело Василька разыскали ростовцы во главе с овдовевшей княгиней Марией, а от Ростова до Ширенского леса около двухсот километров пути… Косвенным доказательством того, что весь полон, захваченный на Сити, был уничтожен, служит также то, что мы, в сущности, ничего не знаем достоверного о битве на Сити, не знаем даже ни даты ее, ни судьбы Юрия Всеволодовича. Передать эти подробности живущим просто было некому… Что же касается курганов на реке Полонухе близ деревни Полонское, то среди захоронений обычных для тех мест дославянских угро-финских племен некоторые, наверное, действительно могут быть братскими могилами русского полона 1238 года…
Вспоминаю, как впервые попал я в Торжок и совсем его не заметил, – это было на исходе молодости, и спешил я к своей невесте в село Никольское, где она проходила институтскую практику. Весь следующий день мы, зачарованные, бродили вокруг бесподобной ротонды архитектора, поэта и ученого Николая Львова, по старому парку его планировки, по сырым берегам заглохшего пруда. А на обратном пути в Москву, когда мы уже не замечали часов, потому что у нас впереди, казалось, была вечность, Торжок взял из нее большой летний день целиком, который тоже не заметался, запечатлев, однако, в нашей памяти этот маленький и такой обыкновенный городок, хотя тысячелетняя многострадальная судьба Торжка столь необыкновенна, что нет ей подобия даже на родной многострадальной русской земле, не говоря уже о землях чужих – сопредельных или далеких…
Ушкуйники и гости из древнего северного города облюбовали за озерами и болотами это приметное место у подножия сухой гряды в те давние времена, когда в Чернигове еще не стоял Спас, в Новгороде София и на Руси не было летописцев. Начинались отсюда бескрайние леса, где жило угро-финское племя весь, у котси рого мехов было хоть дорогу стели. А во княжение крестителя Руси Владимира образовалось тут святое место. Когда в Ростове «бысть убиен» сын Владимира Борис, что стал святым вместе со своим невинно же убиенным братом Глебом прежде их отца, в историю вошли два брата венгра, Георгий и Ефрем, неведомо как очутившиеся на русской земле, где они стали православными христианами и боярами. Первого, очевидно, телохранителя, которого, по словам Ипатьевской летописи, «любляше по велику Борис, бе бо възложи на нь гривну злату» и с оружием в руках защищавшего своего господина, убили вместе с ним, но «не могуще снята вборзе гривны с шеи и усекнуща главу его и тако сняша гривну ту, а главу отвергше прочь». Ефрем же, главный княжеский конюший, был, наверное, специалистом по разведению венгерских иноходцев. Он спасся в тот трагический день 1015 года, ушел в леса и унес с собою голову брата. Близ торгового пункта на Тверце он, тоже впоследствии канонизированный, основал обитель, что стала со временем Борисоглебским монастырем, а место вокруг постепенно заселилось и огородилось – так начинался Торжок.
Новый Торг, упоминаемый в летописях с 1136 года, стал значительным городом, обнесенным, конечно, стеной, валами и рвами; он принимал заморских гостей, сам торговал зерном и воском, но особое его значение для средневековой Руси состояло в том, чти это был торговый посредник, своего рода перевалочная товарная база между Владимиро-Суздальско-Рязанскими и Новгородско-Псковскими землями. За изделия и деньги низовые купцы сбывали через Торжок главный свой товар – хлеб, пользуясь зимой накатанным санным путем, а летом рекой Тверцой, что текла мимо города и впадала в самое Волгу, постепенно отнимавшую у Днепра значение, славу и звание главной русской реки. С самого зарождения город становится объектом княжеских междоусобиц и жертвой приходящих сюда исчужа. Кто только не осаждал, не захватывал, не грабил, не разорял и не жег Торжка!
В 1139 году к нему впервые протянулась рука Юрия Долгорукого. Город был опустошен, снова ожил, но в 1147 году этот неугомонный суздальский князь опять «…пришед, взя Новый Торг и Мету всю». Его преемник Андрей Боголюбский умел не только строить города, но и разорять их, что убедительно доказал на примере Торжка в 1159 году. В отместку за изгнание из Новгорода сжег Торжок в 1167 году Святослав Ростиславич, а Всеволод Большое Гнездо, расширявший во все концы свои земли, с бою брал Торжок дважды – в 1178 и 1184 годах. Однако хлебная торговля вновь и вновь возрождала городок на берегах Тверцы. При недородах же традиционный переходной запас хлеба в Торжке становился объектом особых княжеских интересов. Когда в 1215 году «поби мраз обилье», то князь Ярослав, надумавший голодом усмирить новгородцев, прежде других наложил руку на амбары Торжка, где «все цело бысть», и «не пусти в город ни воза», а пути к нему «все засекоше и реку Тхьверцу»… И вот весной 1238 года – первая осада города чужеземцами.
Любознательный Читатель. Но ведь орда вроде бы не брала больше Торжка, потерявшего, наверное, после полного уничтожения и тягостей повсеместного ига свое прежнее значение?
– Этот чудо-городок восстал, как феникс из пепла… В 1245 и 1248 годах его брали литовцы, в 1327-м – хан Узбек, позже буквально стер его с лица земли Иван Грозный по пути к Новгороду, в 1609-м – запорожские казаки, предавшиеся по случаю Смутного времени полякам, позже сами поляки овладели Торжком, а в промежутках между этими нашествиями город по-прежнему терзали междоусобные войны, которым не было числа и, казалось, не будет конца. В 1271 году его ненадолго отвоевал великий князь владимирский Василий Ярославич, а потом часто зорили и делили сыновья Александра Невского. Затем свои права на Торжок предъявило набирающее силу Тверское княжество и в 1312 году он огромным откупом отвел от себя тяжелую руку Михаила Ярославича. И вот начала подыматься на юге Москва, новая мощная политическая сила с ее последовательным и настойчивым – где лаской или мошною, где военной или экономической жесточью – собирательством русских земель вокруг себя. Торжок дважды был разорен Иваном Калитой – в 1334 и 1337 годах, и дважды же – в 1391 и 1397 годах – с боем захватывался войсками великого князя московского Василия Дмитриевича…
С конца XIV века Торжок находится под властью Москвы, и один из ее наместников, как дурной сон, навек запомнился горожанам. Это был последний смоленский князь Юрий Святославич, изгнанный литовцами из своей вотчины вместе с вяземским Симеоном Мстиславичем. В Торжке Юрий убил Симеона, чтоб завладеть его красавицей женой. Овдовевшая княгиня вяземская Ульяна, сохраняя верность покойному супругу, ответила на домогательство насильника ударом ножа и убежала, но раненый Юрий догнал ее на княжем дворе, зарубил, бросил в Тверцу, и «бысть ему и грех и стыд велик, и с того побеже к Орде, не терпя горькаго своего безвременья, срама и бесчестия», а новоторы, как звали жителей этого города в старину, выловили в реке тело благоверной Иулиании Вяземской и положили в склеп церкви Спаса Преображения.