Селигер ныне вскрывается примерно в середине апреля. Что же касается Ильменя, то по научным среднестатистическим данным XIX века, когда окрестные леса были все-таки погуще нынешних, он вскрывался 30 апреля.
А реки? «Весною, ранее всего, в половине апреля вскрываются реки на юго-западе Озерной области», – сообщает путеводитель «Россия» (т. III, с. 39). Это сведения конца XIX века. «Юго-запад Озерной области» – юг Новгородской, где реки в марте 1238 года, безусловно, стояли подо льдом. И еще мне вспоминается, что брат мой Иван в Отечественную войну возил снаряды по тамошним речным, болотным и озерным льдам в марте и апреле, вспоминается и народная пословица «марток – надевай трое порток», и разговор с одним военным специалистом, уверявшим меня, что по мартовскому и апрельскому болотному льду на учениях, проходивших как-то в трехстах километрах южнее Селигера, он перегнал колонну танков и бронетранспортеров…
Итак, в распоряжении Субудая был почти весь март 1238 года, и две-три апрельские недели; татарская легкая конница могла доскакать до Новгорода по ровным и уже привычным ледовым дорогам, тем более что в XIII веке, как установила наука, в Северном полушарии наблюдалось повсеместное похолодание – климатологи называют его малым ледниковым периодом. Интересно, что средневековые японские фенологи отметили в тот период постоянную незначительную задержку начала цветения сакуры. И, наконец, есть бесспорная и очень для нас важная календарная дата, на которую почему-то никто из историков до сих пор не ориентировался. Ровно через четыре года после отступления орды от Игнача креста в марте большое войско Александра Невского вышло в поход против рыцарей Тевтонского ордена. Общеизвестно, что в этом месяце был штурмом отбит Псков, но далеко не все знают, что первому фронту помог тогда младший брат Александра Андрей Ярославич, который со своими владимиро-суздальскими полками прошел в том же марте тысячу километров по низинным, болотистым, изрезанным многочисленными реками и озерами местам – это возможно было только в конном походе ледовыми дорогами!
Сложный маршрут Александра известен, так же как и маршрут захватчиков, главную ударную силу которых составляла тяжелая царская конница. Русские войска перешли Чудское озеро и решили дать бой у его восточного берега, где в случае сквозного прорыва мощной, но неповоротливой «свиньи» она оказалась бы беспомощной перед крутым берегом, лесом и глубоким снегом, крючьями, мечами, булавами, ножами и копьями русских дружинников и ратников. Карл Маркс: «Александр Невский выступает против немецких рыцарей, разбивает их на льду Чудского озера, так что прохвосты… были окончательно отброшены от русской границы».
К словам, выделенным авторским курсивом, я бы прибавил уточнение на льду — известное историческое обстоятельство, очень важное для нашей темы. Остается добавить, что Ледовое — заметьте, дорогой читатель, Ледовое! – побоище на Чудском озере, которое намного сильнее, чем Селигер, испытывало смягчающее влияние Атлантики, произошло 5 апреля 1242 года, и русские воины, в том числе и конные, успели к родным очагам до наступления весеннего половодья, примерно на пятьдесят дней прерывающего всякое сообщение в средневековой Руси… Таким образом, если считать по новому стилю, лед на Чудском озере держался еще 12 апреля.
Конечно, год на год не приходится, но в дальнейшем нашем путешествии мы познакомимся с такими обстоятельствами весеннего бегства орды в степь, которые не оставят у нас никакого сомнения в том, что Новгород был спасен вовсе не распутицей или вскрытием Селигера, и давнее историческое заблуждение будет окончательно рассееяно… Теперь же нам следует установить обратный маршрут Бату – Субудая.
Любознательный Читатель. Это возможно?
Субудай выбрал наивыгоднейший путь – кратчайший, легчайший и безопаснейший, да еще с попутным прокормом. В каком же направлении?
– Авангард Субудая, доскакавший до Березовского Рядка и Игнача креста, ставка Бату с охраной и основные силы орды, если они успели дойти до озера Селигер, на обратном пути в степь меняли направление пять раз.
– Откуда это известно? Кто поверит, что можно сегодня проложить столь точный маршрут?
– Вы сами найдете даже точки поворотов. Этот маршрут легко прокладывается на подробнейшей современной карте, и отклонения кое-где вправо-влево от реального пути Субудая едва ли составят несколько сот метров… В путь?
Сколько раз собирался на Селигер, только поездка все как-то отодвигалась бытовыми мелочами, вроде бы обязательными заседаниями, встречами, многоприятельством и просто чепухой какой-то. Вот изъездил-излетал-исплавал Сибирь, Север, Урал, Дальний Восток, а на Селигер – из Москвы-то! – не могу выбраться. Везде, правда, не успеешь, но на Селигере-то я должен побывать, хотя бы для того, чтобы взглянуть на Игнач крест. И еще, конечно, на озере Вселуг, которое мне даже снилось иногда, и я не раз мечтал проплыть по всей гирлянде верхневолжских озер. Хорошо бы от истока Волги попасть к месту ее впадения в Стерж, где подняться на Городок – насыпную гору, возвращавшую путника в далекое прошлое. На ней стоял знаменитый Стерженский крест с надписью, будоражащей воображение: «6641 месяца июля 1 дня почах рыти реку ею яз Иванко Павловиц и крест си поставих». Что затевал этот новгородец Иван в 1133 году? Хотел углубить русло или, чем черт не шутит, соединить Волгу с Полой, чтоб спрямить водный путь из Новгорода на юг? А в районе Вселуга найти плес, над которым стоял еще один каменный крест со знаком владимиро-суздальских князей, да попытаться представить себе живой мир этой местности, каким он был в начале XIII века. Как выглядели наши предки, чем торговали, что за новости обсуждали при встречах? И уж после, на завершенье путешествия, заглянуть в XVII век, породивший на левом берегу озера Вселуг диво дивное, о коем слышали далеко не все, но я убежден, что со временем оно привлечет многих паломников, своих и закордонных. Узнав о нем, я понял, насколько моя жизнь была бы беднее, если б этого не случилось, хотя первопричиной знакомства стал, к сожалению, несчастный случай, вернее, дикое преступление.
Однажды в начале октября 1978 года архитектор-реставратор Петр Дмитриевич Барановский позвонил мне среди ночи. К его поздним звонкам я давно привык, но такого еще не было, чтобы после двенадцати. Мне подумалось, что с ним плохо и надо срочно помогать. Угадал, но не совсем.
– Не спите?
– Пока нет, – соврал я; звонок меня разбудил, однако я не винил старика с его-то годами.
– Извините, не мог удержаться, – послышался в трубке глухой голос. – Случилось чудовищное.
– Что?
– Только что обнаружил большую пропажу.
– Как?! Вас обокрали?
– Да не меня! У меня же ничего своего нет. Всех нас обокрали. Такая подлость!
– Петр Дмитриевич! Что пропало? Опять книги?
– Нет. Долго рассказывать. Особенно жаль одной невосполнимой потери… Можете заехать завтра ко мне?.. Спасибо. Жду.
Он повесил трубку, а я еще незнамо сколько ворочался, гадая, что же такое и каким образом подлый ворюга мог выкрасть из коллекции Барановского. Правда, никаких систематических коллекций ценностей у него не было, кроме книжных. Большое собрание на разных языках по архитектуре, истории, искусствам. Около полутора тысяч томов, оставшихся после Марии Юрьевны, – декабристах и той эпохе. Много изданий «Слова о полку Игореве» и работ о нем. Пользуясь доверчивостью и слепотой старика, какие-то нечистоплотные посетители утащили уже Олеария, смирдинского Карамзина, красочный дореволюционный альбом Соловецких архитектурных памятников… И если сейчас похищены не книги, то что именно? Есть у Петра Дмитриевича бесценный клад, в который он вложил семьдесят лет труда, – сотни папок с проекции реставраций, экспедиционными отчетами, с чертежами, рисунками, снимками и обмерами шедевров средневековой русской, грузинской и азербайджанской архитектуры, в том числе исчезнувших, этот архив, хранящий огромный пласт зодческой культуры, представляет собою, конечно, общечеловеческую ценность, потому что по специализированному и квалифицированному охвату материала, по его масштабам и концентрации я не знаю ничего подобного, прием множество замечательных памятников прошлого существуют теперь только здесь, в чертежах и единственном рукописном экземпляре пояснений…
Помню, как в одно из первых своих посещений жилья архитектора я обратил внимание на скромный стенд, висящий в узком темном коридоре. К нему были прикреплены какие-то черно-серые деревяшки, сильно тронутые временем. Петр Дмитриевич тогда еще видел одним глазом и, заметив мой интерес, скупо улыбнулся.
– Да, русский человек глазам не верит! И если в музее он ничего не трогает, это не значит, что ему не хочется потрогать… Щупайте, щупайте, это пока не рассыплется!
Зная, что хозяин ничего не хранит пустячного, спрашиваю:
– Откуда и что это?
– С Русского Севера. То, чему они принадлежали, не имело цены… Идемте-ка…
Он взял меня под руку не для того, чтобы вести, а чтоб держаться за меня, когда я пойду. В простенке за дверью висела большая фотография, взглянув на которую, я остолбенел – среди ровного пустого простора стояло необычное деревянное сооружение, почти скульптура – высокий стремительный ствол с конусом шатра, напоминающий великолепный храм Вознесения в Коломенском. Тот же порыв к небесам, та же гармония, сотворенная руками безвестных мастеров. Только вокруг знаменитого каменного предтечи громоздится величественная галерея, на плавном переходе к шатру – своеобразные вытянуто-островершинные в три ряда кокошники да шатер вздымается ввысь в перекрестном декоре. А тут – ровные бревнышки восьмерика со всех сторон и на всех высотах, лишь основание восьмерикового же шатра отбито от столпа небольшим козырьком. Крашеные тесины на гранях подчеркивают вертикаль, крыльцо взято под красивую крышу «бочкой», фронтон которой смотрит изящным кокошником. С противоположной стороны выглядывает кусочек апсиды, покрытой лемехом…