– Могучий восточный царь Бату, – снова закричал половец, – шел гостем к богатому и славному князю Басили и оказывает великую честь! Он приглашает его и знатных людей города отведать яств и принять щедрые подарки!
– Если царь Бату пришел гостем, – через минуту ответили со стены, – то пусть и пожалует со своей свитой к нам. Мы спустим со стены удобные лестницы и встретим гостей чем богаты.
Бату-хан, когда ему перевели ответ, поежился и хмуро посмотрел на Субудая.
– Великий и могучий восточный царь Бату, – продолжал половец, выслушав спутника-монгола, – пожалует также князя Басили землями и городами с вечной богатой данью! Юный князь Басили станет в этой стране самым сильным, самым великим князем!
– Щагол щаглуя на осиновом дубу! – раздался со стены молодой дерзкий голос, и, показалось, башни дрогнули от хохота, и кони снова замотали головами, а собака гусляра залаяла надрывно, с подвывом.
– Цыц! – утихомирил народ бородач в собольей шубе, стоявший подле князя, и зычным голосом обратился к послам: – Наш князь желает знать, за какие услуги он получит от царя Бату этакое ублаженье?..
Любознательный Читатель. Вся эта сцена придумана?
– Да, но есть основания придумать ее. Предводители орды всегда пытались брать города малой ценой, сначала склоняя жителей к капитуляции лестью, обманом или угрозами. Так было и до Козельска, и после него. С. М. Соловьев писал, например, что у одного из городов на Буге Батый поставил двенадцать пороков, то есть стенобитных машин, но не смог разбить стен и «льстивыми словами начал уговаривать граждан к сдаче, те поверили его обещаниям, сдались – и были все истреблены». Что же касается Козельска, то Ипатьевская летопись прямо свидетельствует: враги сначала попытались «град прията» не каким-то другим способом, а именно «словесы лестьными», то есть лживыми. Не вышло…
– Чем должен платить наш князь за этакие милости? – спросили со стены.
– Великий и щедрый царь Бату желает почтить юного князя богатыми подарками, а всех жителей милостью своей, когда они откроют этот славный город для нашего недолгого отдыха.
Князь Василий вдруг вскочил с места, шагнул и выбросил вперед руку со странно сложенными пальцами – меж указательным и средним торчал розовый большой. Стена загудела шибче, вокруг ханской юрты возникло шевеленье, послы оживленно заговорили меж собой, собака жутко завыла, а гусляр вдруг закричал, что у безбожных агарян льстивые языки, мало сил, а стрел и корма нет. Его перекричал тонким голосом половец:
– Иначе великие полководцы Субудай и Бурундай разотрут ваш город в пыль, а жителей утопят в крови!
Потом никаких слов не стало слышно, и половец вместе с монголом потащили певца к ханской юрте. Их свирепо хватала за полы собака.
– Ату Бату! Ату Бату! – кричали со стены.
Несколько всадников ринулись навстречу послам. Один из воинов спешился, взмахом сабли разрубил собаку пополам, потом воткнул гусляру нож ниже левой ключицы, вспорол грудь и бросил вырванное сердце к стене. Оно трепетало на снегу, замирая. Все онемело и закаменело вокруг на мгновенье.
Вот крики ужаса и боли разорвали тишину, над местом казни гусляра воздух со свистом пронзили стрелы. Длинные, шурша на излете опереньем, они долетели до ханской юрты. Всадники загородили хана и его свиту живой плотью, а вся орда подалась назад, в кусты. Пали с коней насквозь пронзенные воины, завизжали кони. Субудай спокойно и внимательно смотрел из кустов, как далеко летят с башен эти тяжелые урусские стрелы. Человеческая рука не могла натянуть тетиву столь сильного лука, и, должно быть, здешние урусы умели делать воротковые натяжные устройства. Таких луков сейчас не было в распоряжении Субудая, как не было стрел.
Приближаться к стене полководец теперь опасался – караульные на башнях посылали свои сильные стрелы даже в шевелящиеся кусты. Его, окруженного стражей, узнавали со стены и не раз пытались достать дальнобойной стрелой. Маленький князь урусов с утра до вечера бегал по стене со своими ровесниками. Взрослые воины разрешали ему наводить стрелу и спускать чеку…
Все это было так, не совсем так или совсем не так; бесспорными, подлинно научными подробностями о беспримерной Козельской обороне мы не располагаем и даже не знаем в точности, кто такой был малолетний князь Василий Козельский. На Руси несколько князей носили это имя. Василий (Василько) Борисович, пример, внук смоленского князя Давыда Ростиславича, в 1218 году княжил в Полоцке и упомянут только В. Н. Татищевым. В том же году, по летописным данным, умер на княжении в Торжке Василий Мстиславич, сын Мстислава Удалого и внук Мстислава Храброго. Уцелел во время нашествия орды Василий Всеволодович, правнук Всеволода Большое Гнездо, умерший в 249 году князем ярославским. 4 марта 1238 года, как мы знаем, принял мученическую смерть в Ширенском лесу Василько Константинович ростовский…
О происхождении же Василия козельского ничего не известно. Екатерина II в своих исторических сочинениях и петербургские геральдисты при учреждении герба Козельска назвали его «Титычем», но никакими документами или ссылками на них это отчество подтверждено не было, и современные историки условно считают малолетнего козельского князя, при котором его удельный городок держал феноменальную семинедельную осаду орды, внуком князя козельского и черниговского Мстислава Святославича, что погиб 1223 году, – над ним и его соратниками, завернутыми в ковры, пировали Субудай и Чжэбе после победы на Калке…
Цепочка прошлого разорвалась, в ней недоставало одного крепкого звенышка, и я все чаще вглядывался в маленький кружочек на карте.
Надо снова ехать в Козельск?
Многие средневековые города Чернигово-Северской земли, упомянутые в летописях как свидетели больших исторических событий, исчезли, и ученые давно спорят, где находились, к примеру, Домагощ или Неренск. Но Козельск-то стоит на прежнем месте, и пора нам с читателем побывать в нем, и если даже мы не найдем ни одной достоверной и свежей подробности, связанной с его героической обороной, то просто поклонимся этому святому месту и осветлим нашу память о предках минутой молчания.
Солнце не показывалось целый день; хмурились, суля дождь, небеса, но под вечер очистились, по-осеннему блекло заголубели. Солнца отсюда не было видно – приверха вошла в тень крутого левобережья, зато щедрым предзакатным светом облило оно по ту сторону реки высокую охвоенную гряду, похожую на гигантскую зеленую стену, желтеющий лиственный лес у ее подножия, и посреди него, как в старой позлащенной раме, виднелись купола, скелеты шпилей, щербатые стены, невзрачные пристройки и еще что-то бесформенное и неразборчивое.
В начале-то я, никогда не бывавший в этих краях, подумал, что Жиздра делает крутую невидимую петлю, тот берег – тоже левый, и, стало быть, это и есть Козельск – такой крохотный. Но вот впереди и как-то вроде бы вверху вдруг проглянул городок, тоже, правда, невеличка, но над ним дымили трубы, с горы грохотали, шипя тормозами, разболтанные грузовики, какой-то лишайный автобус катил будто бы прямо в лоб, и я понял, что Козельск перед нами, вот он.
До ночи удалось и в гостинице устроиться, и насчет пропитания договориться, и разыскать знатока всего здешнего – журналиста и краеведа, майора в отставке Василия Николаевича Сорокина; хороший, однако, город Козельск!
Козельск так стоит, что на него отовсюду надо смотреть снизу вверх. В этом месте круто обрывается довольно высокая водораздельная гряда, изрезанная оврагами и долинами приточных речек. Наверное, такая орография и предопределила название города – по узкому водоразделу мигрировало зверье, а дикие козы шастали по безопасным кручам, под которыми бурлила на перекатах хрустальная вода. Перекаты и сейчас можно углядеть, хотя время утихомирило их. В глубокой же древности здесь пошумливало, знать, довольно шиверистое место, на котором и плот с медовыми туесами добычливый вятич мог посадить, и днище лодки пропороть да подмочить меха. Воображаю, как досадовал этот оборотистый и торопливый вятич; надо б подарок принести каменному богу, что грозно стоял на круче еще с тех времен, когда сплавлялись тут с товаром его дед и прадед, не ленившиеся зачалиться перед каменным перекатом и подняться к священному капищу…
Да, с помощью воображения можно перенестись сюда на тысячу лет назад, но никакое воображение не поможет нам стать вровень с нашим предком, обладавшим сложнейшей системой дохристианских верований и поверий, располагавшим разнообразным ареопагом богов, мифологией, забытым нами ощущением единства человека и природы, связи с предками, своеобразными выразительными средствами в искусстве – всем тем, что мы называем славянским язычеством. Нужно его знание, чтобы попытаться понять то время и многое-многое из последующего. Например, объем философских, литературных и политических загадок «Слова о полку Игореве» значительно возрастает ввиду безверия автора, написавшего свое гениальное произведение два века спустя после крещения Руси. Храмы и монастыри давным-давно стояли на нашей Родине, жизнь каждого русича начиналась, сопровождалась и кончалась христианскими обрядами, книги религиозного содержания были уже два столетия в широком ходу среди грамотных людей, и вдруг – являются на свет Даждьбог, Стрибог, Велес, Хорс, дева Обида, Див, Карна и Жля, плач-заклинанье Ярославны, разговор Игоря с Донцом, одушевление ветров, деревьев и рек…
Славянское, как и любое другое, язычество – неотъемлемая составная часть общемировой культуры, и без его изучения наши представления об истории, мире и людях останутся неполными, ограниченными.
…Стою перед тем самым каменным богом, тоже ничего не принес ему в жертву, хотя и у меня впереди работный перекат, одно из ключевых мест нашего путешествия в прошлое.
Любознательный Читатель. Что за бог имеется в виду?
– Простой языческий бог, вернее, то, что от него осталось. Ржавинки рыжеют на плечах – прожилки железной руды. О нем надо бы рассказать поподробнее, но перед тем – несколько музейных впечатлений, с которых я люблю после первого взгляда на незнакомый город начинать более близкое знакомство с ним и его окрестностями.