Потом 1238 год с его великой бедой, пришедшей из Великой степи, но с противоположной от этой степи стороны…
Снова стою у Козельского креста. Интересно, какое имя носил бог, из коего сделан этот крест, – Даждьбога, Перуна, Хорса, Стрибога, Смарьгла, Ярилы, Купалы, Велеса, Мокоши, Чура, Морены, а быть может, самого Рода или самой Берегини? Ах, как мало мы знаем о своем древнейшем прошлом, словно бы стесняемся его, хотя учим школьников разбираться в сложнейшей иерархии языческих средиземноморских богов…
Этот грубый крест, в который превратилось козельское ритуальное изваяние, долго выполнял, наверное, роль лоцманского знака над порожистым участком Жиздры. Такими крестами, установленными на видных местах, наши предки издревле столбили приметные точки рельефа, сухопутных или водных путей. Снова вспоминаю летописный Игнач крест, до которого доскакала орда Селигерским путем, вспоминаю Лопастицкий с княжеским знаком, Стерженский с надписью, Нерльский, многочисленные более поздние кресты на сибирских реках, горах и перевалах.
Кстати, крепость на жиздринских бродах была экономически и стратегически важной еще и потому, что через нее по водоразделу наверняка проходила в Средневековье летняя дорога, связывающая восточные районы северных княжеств с югом, со степью, а также торный зимник по хлебородным местам к Козельску и далее на Корачев – столицу большого северского удела, от коего отпочковался козельский.
Крест многое мог бы рассказать, только камни, к сожалению, говорить не умеют…
Не перед камнем стою, а перед глубокой многовековой тайной!
Победоносное степное войско было сковано железной цепью организации и послушания, умело применяло новейшую осадную технику, обладало огромным опытом штурма самых неприступных твердынь того времени, руководилось поседевшим в жестоких боях главнокомандующим и – сорок девять дней штурмовало деревянный лесной городок, семь недель не могло взять Козельск! По справедливости Козельск должен бы войти в анналы мировой военной истории наравне с такими ратоборческими гигантами, как Троя и Верден, Смоленск и Севастополь, Брест и Сталинград.
В годы Великой Отечественной войны героически сражалась с фашистами и древняя земля вятичей. Прифронтовые белые снега и черные пепелища поливались алой солдатской кровью, а в немецких тылах поднимался на врага народ-богатырь. Страна вскоре услышала о маленьком городке Путивле и председателе его горсовета Сидоре Ковпаке, который со своим партизанским отрядом свершил беспримерный рейд по фашистским тылам протяженностью в две тысячи километров, уничтожив сорок вражеских гарнизонов. В верховьях Жиздры людиновские парни и девчата создали диверсионную группу мстителей, трагически погибшую вместе со своим вожаком Алексеем Шумавцовым, который посмертно был удостоен звания Героя Советского Союза, а четверо его сподвижников – Анатолий Апатьев, Александр Лясоцкий, Антонина и Александра Хотеевы – награждены орденом Ленина.
А недавно под стекло моего письменного стола ненадолго легла необыкновенная историческая реликвия с того самого деснянско-окского водораздела, который в древности делил не только воды, но и северян с вятичами. В этом районе ближайшего немецкого тыла сохранялась Советская власть, работали окружком и райком ВКП(б), действовало много партизанских отрядов. Одним из соединений командовал Виктор Алексеевич Серебряков, отец московского поэта и моего друга Геннадия Серебрякова. В отрочестве крестьянский парнишка из-под Палеха Виктор Серебряков воевал в дивизии Чапаева, позже стал кадровым военным и войну встретил на границе. Раненный в обе ноги, он долго отлеживался в крестьянском чулане, а потом на самодельных костылях два месяца шел по тылам к фронту. В окрестностях Дятькова нашел партизан, и они, несмотря на предъявленные документы и сохраненную нашивку со шпалой, посадили Серебрякова для пробы за пулемет. Позже Серебряков стал командиром одного из отрядов, потом начальником штаба партизанской бригады… Погиб он в мае 1943 года в тяжелом бою с карателями…
В лесу выходила газета «Народный мститель», о которой стоит рассказать. Один из ее номеров – за 20 августа 1943 года – лежит под стеклом моего письменного стола. В четырехполоске небольшого формата все, как положено: передовая, сводки с фронтов, клишированная рубрика «По родной стране». А вот сообщение об уничтожении фашистами города Жиздры: «Бесформенные груды кирпича да кучи пепла – это все, что осталось от красивого, хорошо знакомого многим из нас города Жиздры. Фашистские изверги, отступая под могучими ударами советских войск, полностью разрушили город – все деревянные дома сожгли, а каменные здания взорвали. Варвары разорили и уничтожили школы, библиотеки, больницы, кино, разрушили и взорвали все водоемы и колодцы… Многих жителей Жиздры и окрестных деревень фашистские работорговцы угнали на каторгу в Германию, а их имущество разграбили».
Третья полоса – партизанская. Рассказывается об уничтожении автоколонны врага, взрыве моста, диверсии на перегоне железной дороги, смелом разведчике П. – все фамилии тут зашифрованы. На последней страничке карикатура, краткая информация о действиях партизан Югославии, Греции, Бельгии и Франции, заметка о разоблачении шпионки, подосланной фашистами в партизанский район, и «Письмо с фашистской каторги» семнадцатилетней девушки к матери, которая, очевидно, передала его в партизанскую редакцию: «Здравствуйте, милая мамочка! От вас нет писем. Не знаю, что и подумать. Вы, конечно, живете плохо. Мама! Продай все мои вещи и купи себе хлеба. Не береги ничего для меня. Долго я едва ли выдержу. Очень ослабела. Работаем мы у барона Ф. Работаем кошмарно. Болят все суставы. Иногда с работы меня ведут под руки мои подруги. Мы стонем, как старухи, от боли в пояснице. В дождь, холод и жару работаем целый день с раннего утра и до захода солнца. Живем в барском сарае, под замком, с решетками на окнах. У нашего барона Ф. работает 70 человек – девушки из Чернигова, из Вязьмы, из Петергофа. Много среди них студенток и десятиклассниц. Все мы тоскуем по родине. Мама! Помнишь, как я мечтала быть врачом или артисткой? Я об этом не могу вспомнить без слез…»
Все это было, дорогой читатель, если учесть глубину нашего путешествия в прошлое, совсем недавно…
Конечно, газете этой место в музее, и когда я, получив ее, позвонил директору Государственного Исторического музея Левыкину, он помолчал и произнес с заметным волнением в голосе;
– Что-то не верится.
– Да нет, Константин Григорьевич, вот она, передо мной, и и вам ее, конечно, передам.
– Будем очень благодарны. И немедленно в основную экспозицию! А знаете, я ведь освобождал те места и был там ранен… Только, пожалуйста, сберегите эту драгоценность!..
И я снова почувствовал, что Левыкин волнуется. Еще бы! Сохранились, наверное, тысячи экземпляров партизанских газет времен второй Отечественной войны, но такой нет даже в главном Историческом музее страны, хранящем миллионы бесценных экспонатов, в том числе, скажем, знаменитый турий рог из черниговской Черной Могилы…
Дело в том, дорогой читатель, что этот экземпляр «Народного мстителя» был напечатан на бересте! Размер небольшой – примерно сорок на тридцать сантиметров в развороте, но все же вместилось на четырех полосочках тринадцать заметок. Береста сохранила свою белизну, и на ней прекрасно отпечатались не только буквы, но и клише, и лишь в тех местах, где были зачернения от старых сучков да пленочные отслоения, часть слов не читается. Зато изумительная по качеству печать на желтоватой заболонной стороне! Каждая буковка вдавилась, как в древних, новгородских, смоленских и витебских берестяных грамотах, и заполнилась навеки типографской краской… Сохранил эту необыкновенную, быть может, в своем роде и единственную за всю историю печатного дела газету партизанский печатник Петр Федорович Кирюшин, адрес которого мне дал Геннадий Серебряков. Я написал ему и вскоре получил ответ: «Уважаемый В. А.! Коротко отвечаю на Ваши вопросы. Родился я в 1921 году, работаю в Дятьковской типографии с 1937 года и по настоящее время. В начале Отечественной войны я, как опытный печатник, был забронирован для дальнейшей работы по выпуску районной газеты, а после оккупации нашего района зачислен в партизанский отряд для организации подпольной типографии, где и работал до освобождения наших мест от гитлеровцев. В лесной партизанской типографии мне пришлось налаживать полиграфическое оборудование, обучать новые кадры, освоиться в тяжелых условиях землянки, приладиться набирать, верстать и печатать газету с оружием в руках, таскать ее тираж на плечах под обстрелом, бомбежкой – всего не перескажешь.
Весной 1943 года после ожесточенных боев – а враг оттянул от фронта большие силы на уничтожение партизан – у нас кончилась бумага, самолеты с Большой земли не могли ее доставить, – хотя газета была в тот момент нужна, как воздух. Я, молодой коммунист, понимал, какая сила заложена в печатном слове, но выпустить газету не мог. И вот вышел из землянки, закурил и задумался – что же предпринять? А вокруг стоят и белеют березы, чистенькие такие! Подошел я к первой из них, посмотрел на нежную, белую, как бумага первый сорт, кору, и вдруг меня осенило – не попробовать ли? Осторожно сделал надрез, и молодая кора хорошо сошла. Я прибежал с нею, свеженькой и сыроватой, в землянку, примерил к сверстанному ранее набору, положил на печатный станок и тиснул. Вышло отлично! Тут же понес газету секретарю окружкома ВКП(б) Туркину С. Г., тот, конечно, одобрил и сразу повеселел. Все, кто был в то время свободен, пошли с ножами и топорами в березняк, и мы тут же напечатали этот номер. За ним другой. Тираж их был небольшой, до 50 экземпляров. Распределялась газета по отрядам и среди населения разведчиками Сизневым В., Панковым Т., Лукашевой Т. и другими. Шла газета в пять районов, оккупированных немцами, которые были вокруг нас. Один из первых номеров «Народного мстителя» на березовой коре самолетом переправили в Москву и показали Сталину. И. В. Сталин сказал, это хорошо, что нашли выход из положения и не сорвали выпуск партизанской газеты, но враг может подумать, будто у нас нет бумаги. Бумагу прислали. Газета малым форматом выходила три раза в неделю, большим – один раз.