. Вскоре после этого он заболел и умер. Ни один князь не был так любим псковичами, как Д. Он был очень религиозен, судил народ право, не давал в обиду слабых, помогал бедным. Церковь причислила его к лику святых. Тело его погребено в Троицком соборе в Пскове, в котором до сих пор хранятся его меч и одежда. Для защиты от нечаянных нападений Д. укрепил Псков новой каменной стеной, которая до XVI века называлась Довмонтовой».
Любознательный Читатель. А я вдруг вспомнил, что где-то недавно читал, будто остатки ее псковичи и сейчас так называют.
– Хорошо! Значит, живет в народе эта великая его сила – историческая память. Хорошо бы еще в Пскове монумент поставить Довмонту, а в Тарту – Вячко…
– А если кто-то возразит: «Памятники? Князьям?»
– Этому человеку следует пояснить, что в центре Москвы поставлен памятник Юрию Долгорукому, в Переславле-Залесском – Александру Невскому, на Куликовом поле – Дмитрию Донскому, а они тоже были князьями. Александр Суворов именовался князем Италийским, а также графом Рымникским и Священной Римской империи, Михаил Кутузов – светлейшим князем Смоленским. Первые наши историки Василий Никитич Татищев и Михаил Михайлович Щербатов были Рюриковичами. Князьями-рюриковичами, потомками черниговских Ольговичей, то есть очень дальними родственниками, например, князя Игоря, являлись декабристы Сергей Волконский, Сергей Трубецкой, Евгений Оболенский, Александр Одоевский, Александр Барятинский… Великие полководцы нашего Прошлого, первые русские ученые и революционеры не могли иметь в те времена пролетарского происхождения…
– А если засомневаются – Довмонт, мол, был к тому же святым православной церкви?..
– За всю историю церкви только два человека были канонизированы за свои ратные подвиги и созидательную деятельность – Александр Невский и Довмонт Псковский. И память о них свята для русских людей не потому, что они были религиозными людьми, а потому, что оказались на вершине исторической волны и смогли больше других сделать для народа в самое тяжкое лихолетье его бытия… Кстати, Александр Невский перед смертью в Городце принял схиму, а при Петре I, в 1724 году, специальным указом Синода предписывалось изображать его на иконах не в монашеском одеянии, а в княжеском, дабы подчеркнуть его военные и государственные заслуги.
Продолжим, однако, прерванный разговор о системе Новгородско-Псковских средневековых крепостей. На далеких от Новгорода северных рубежах Карельского перешейка возникли Корела и Тиверск, в истоке Невы знаменитый Орешек, на северо-западном фронте – Копорье, принявшее на себя удары вначале датских крестоносцев (1224 год), затем немцев (1338 год), а вслед за ними пришел было под стены этой крепости сам шведский король Магнус, да только вернулся восвояси.
Позже, когда объединил с Ливонским орденом свои войска король Дании, Швеции и Норвегии Кристиан III, до Копорья пришлось ему две недели безрезультатно осаждать соседнюю крепость Ям на Луге, возведенную новгородцами вскоре после Куликовской битвы, и откуда он, потеряв множество воинов, «отъидоша в свою землю». В конце же XV века вознесся над Нарвой знаменитый Иван-город – в подкрепление Гдову и Кобыле, старинным северным псковским форпостам на Чудском озере. Однако самая мощная концентрация крепостей возникла на юго-западных сухопутных подступах к Пскову и Новгороду – Вышегород, Опочка, Опока, Вышгород, Остров, Красный, Порхов, Владимирец, Дубков, Воронич, Колож, Выбор, Врев, Высокий, Котельно, Велье, Кошкин… И если какая-то из этих крепостей бралась длительной осадой или яростным штурмом, что, кстати, случалось не раз и не два, то за нею высились бастионы следующей, а затем целая гроздь неприступных твердынь, нанизанных на крутые речные берега рек, взять которую уже ослабленными силами было невозможно, и со дня на день могла подойти свежая новгородская или псковская рать, а то в обе вместе, да еще не дай бог с войсками далекой залесной Московии, как это случилось зимой 1349 года, когда шведы вместе е датскими и немецкими наемниками были выбиты из первой же захваченной ими Орешковской крепости на Неве.
Вспомним между прочим, что тогда уже наступило время «бога войны», пороховой артиллерии, появившейся в начале на вооружении захватчиков, но новгородцы и псковичи быстро противопоставили ей крепостные пушки да мощнейшие каменные бастионы, в которые закладывали огромные валуны, раскалывавшие, как орехи, чугуи-ные ядра врагов. В 1428 году литовский князь Витовт так и не смог взять Порхов, хотя долго бомбардировал эту крепость из «Галки», крупнокалиберной тяжелой пушки, которую едва тащили цугом сорок лошадей… Сохранившиеся стены и башни Иван-города, Порхова, Орешка до сего дня поражают нас своей толщиной и высотой, инженерной планировкой и тайниками, искусством и трудолюбием строителей, сделавших возможным патриотический ратный подвиг нашего народа в самую опасную и жестокую годину Средневековья.
И вот передо мной Козельская крепость с ее неотступной загадкой. Если в глубокой древности славянский юго-восток оборонялся землей, северо-запад в Средневековье – камнем, то чем держалась почти два месяца эта срединная цитадель? При царе Алексее Михайловиче жил в Тобольске образованный и наблюдательный серб Юрий Крыжанич, кстати, первым в истории высказавший мечту о грядущем единении всех славян. Заметив, что русский народ умеет замечательно использовать для обороны от врагов реки, озера, овраги, болота и естественные возвышения, он назвал такие места очень выразительно – «твердостями самородными». Но что были бы это за твердости, если б и древние и средневековые наши предки не приложили к ним рук и смекалки?..
По продольным и поперечным очертаниям эта огромная земляная гора напоминает солдатскую флягу, лежащую плашмя и чуть в наклон по меридиональному направлению, с горлышком, обращенным к югу. Достаю блокнот и рисую, как умею, эту флягу, а рядом – примерный профиль козельского мыса. Горлышко фляги – мост, жизнь и смерть древнего города. В поперечном сечении гора – та же «фляга», омываемая водой. В районе Козельска в Жиздру впадают три речки – Другусна, Клютома и Орденка. Покатый мыс, завершающий водораздельный склон, круто вздымается между первой из них и Жиздрой.
И вот вам, дорогой читатель, первая догадка и, быть может, отгадка Козельской крепости… Все реки, текущие в северном подушарии по меридиональному направлению, воздействуют на правый берег частицами воды, что обусловлено влиянием вращения Земли, – об этом свидетельствует как натура любой речной долины, так и теоретические обоснования Бэра и Кориолиса. Другусна, довольно сильная река длиною в сотню километров с двумя десятками притоков, текущая с крутяков водораздела, в глубокой древности подточила козельскую гору и образовала неприступный обрыв. С веками, однако, гора осыпалась, застраивалась, теснила речку, и на ее правой приверхе для усиления защиты крепости был насыпан вал, о котором речь впереди.
Что же касается противоположной, восточной стороны козельской горы, то она… тоже крутая, и вдоль нее течет Жиздра! Я поставил восклицательный знак потому, что не вполне понимаю, как здесь оказалась река, да еще такая большая. За ней просторная, шириной в несколько километров пойма, на противоположном поднятии – лес и Оптина пустынь. И недоумение мое связано с тем, что инерционные и гидродинамические законы, по которым наши реки всегда подмывают правый берег, должны бы расположить пойму слева от русла реки, если смотреть по ее течению, а у козельской горы жиздринская пойма простирается почему-то за правым берегом. Она покрыта кустарником, густой травой и многочисленными озерками, продолговатыми изгибистыми вымоинами, так называемыми «старицами», и, быть может, в этом отгадка? Река, разработав в геологически давние эпохи довольно широкую долину, наносила сюда, к последним перекатам, так много взвесей – глины, камушков, песка, что начала менять русло. Такой же вид имеет, например, пойма Десны у Чернигова, вся покрытая тихими рыбными старицами, едва уже различимыми с Вала. Но Десна в том месте, где в нее впадает Стрижень, все же льнет к городу, и это законный крутой правый берег, а у Козельска, повторяю, Жиздра течет под крутым левым берегом! Что это – следствие естественного так называемого меандрирования, извилистости, характерной для равнинных рек, воздействия изгиба русла, из-за которого может подмываться и левый берег, или что-то другое? «Другим» может быть только одно – когда-то вятичи, дабы усилить оборонные качества своей главной крепости, помогли ослабевшей в широкой ровной пойме Жиздре, подсыпали, где надо, и направили ее к мысу, обеспечив надежной водной преградой всю восточную сторону крепости! Как бы то ни было, с двух продольных сторон козельского мыса, под обрывными берегами бежала и до сего дня бежит вода.
А над обрывом высились стены, у которых нельзя было без опорной площадки утвердить стенобитные машины. На забралах и в башнях сидели меткие стрелки и поражали врага на крутяках, воде или на открытой плоской местности, если речь шла о жиздринской пойме, и на склоне, обращенном к стене, если осаждавшие пошли бы на приступ через Другусну. От вершины горы до уровня воды по вертикали – около тридцати метров. И если прибавить пять-десять метров стены и боевых башен, то бессмысленным занятием было устанавливать внизу камнеметательные машины – большой, сметающий забрала и башни камень на такую высоту не бросить ни противовесом, ни натяжным устройством. Защитники же посылали вниз стрелы, бросали бревна и камни, набирающие в падении убойную силу. Таким образом, две самые протяженные стороны Козельской крепости – западная и восточная – были в Средневековье совершенно неприступными. Причем вдоль восточной, жиздринской стороны тянулся понизу самый мощный из сохранившихся валов. Он и сегодня производит внушительное впечатление, хотя расплылся и на нем стоят деревянные и каменные строения. У хлебопекарни я разговорился с рабочими, вылезшими из канализационного люка.