Так вот, есть у Александра Степанова поэма, где описывается вече козельцев и их последнее сражение:
Но ежели Батый набросит
На нас аркан, как на врагов,
И дев и злато в дань попросит,
Где радость мы найдем, покой?
Где изувеченный герой
Найдет пристанище,
Старик главу приклонит?
Младенца ко добру настроит?
Где? Как? В каких странах?
– В гробах! В гробах! —
Народны крики раздаются. —
В гробах близ праотцев своих. —
Ручьем у князя слезы льются…
– С мечом в руках, друзья, умрем! —
Народу верному вещает. —
С мечом! И на гробах отцов!
Стихи эти, написанные в младенческую пору нашей поэзии, я все же считаю нужным привести здесь, потому что других на эту тему не было.
Природа думает спокойно
Под черным пологом уснуть.
Лишь осажденные сомкнуть
Не думают очей, и стройно
Из града на врагов пошли;
Оставили тихонько гору,
Приблизились без шума к бору,
Батыя сонным обрели.
И ринулись к врагам,
Как брошены каменья,
В покрыто поле саранчи.
Ударил час сраженья!
Все было, однако, не так в реальности, но мужество и порыв земляков поэта угаданы верно. Много позже другой малоизвестный русский поэт Александр Навроцкий, умерший незадолго до революции, написал поэму «Злой город». Седой старик говорит на вече:
Докажем, что взять нас в неволю нельзя,
Пока у нас жизнь не отнимут.
Припомним завет Святослава, друзья,
Что мертвые срама не имут…
Затем поэт вообразил штурм города ордой:
Полдня нападали на город они
И лезли на крепкую стену.
Когда уставали иль гибли одни,
Другие являлись на смену.
Но, стойко врага отражая удар,
Как львы, осажденные бились,
И многие сотни погибших татар,
Как мусор, со стен их валились.
Романист В. Ян тоже очень приблизительно описал события в соответствующем месте своей исторической трилогии. У него слишком ошибочный маршрут основных сил орды от Игнача креста, нет подробностей подхода к Козельску и штурма города, если не считать множества условно-литературных и совершенно неправдоподобных деталей.
Осаду города будто бы начал со своим отрядом Гуюк-хан. Увидев, однако, что «татарские отряды проходили мимо», отправляясь в Кипчакские степи неведомо каким путем, решил было «снять осаду».
«Об этом узнал Бату-хан и сейчас же примчался», также неизвестно откуда, но если судить по предыдущим страницам романа «Батый», то примчался он через нехоженые леса и разлившиеся воды за триста верст из… Рязани! И вот «бешеные» Субудай-багатура «загородили отступление отряду Гуюка и погнали его обратно к стенам Козельска».
Рашид ад-Дин, коротко сказав о безуспешной двухмесячной осаде Козельска Батыем, совсем не упоминает Гуюка, зато будто бы Кадан и Бури, подойдя со своими отрядами, в «три дня» взяли город. Не будем судить о достоверности этого сведения, однако примем его в качестве подспорной гипотезы – не всё же писцы Рашид ад-Дина, в самом деле, выдумывали, а через два поколения пересказчиков именно такая мелкая подробность могла дойти до них и сохраниться хотя бы потому, что она подтверждает сомнения в полководческих способностях Батыя, которому персидский историк, служивший чингизидам, отпустил по разным поводам немало комплиментов.
Декабрист Никита Муравьев писал: «Мы признаем одну только преграду завоевателям – дух народа». Русский летописец объясняет феномен Козельской обороны «крепкодушием» его защитников. Но неужто они были более крепкодушными, чем, скажем, владимирцы, которые, после того как орда на пятый день пробила во многих местах стены и прошла на них по переметам, целый день до вечера сражались в проранах и на забралах! Или новоторы, выдержавшие двухнедельный штурм? Насмерть стояли рязанцы, коломенцы, москвичи, тверяки, но почему именно козельцы держались более полутора месяцев? Чудес на свете не бывает, и неоспоримая реальность этого необычайного исторического факта давно требует реалистического объяснения.
Любознательный Читатель, Неужто никто из историков никогда над этим не задумывался?!
Никакого, однако, пятидесятидневного беспрерывного штурма Козельска не могло быть – этого не выдержала бы ни деревянная крепость с немногочисленным и непрофессиональным гарнизоном, ни осаждавшие. Врагу нужно было время, чтобы более или менее безопасно преодолеть глубокий ров, приблизиться к стене, проломить ее тараном. Козельск невозможно было взять без достаточных запасов камня и камнеметательных машин, которые следовало построить на месте, – абсолютно нереально, чтобы тяжелые и громоздкие сооружения орда тащила по лесному весеннему бездорожью сотни километров от Торжка. Но даже и после того, как баллисты и таран сделали свое дело, не все для козельцев было потеряно. Убежден, что город пал из-за одной роковой ошибки, допущенной осажденными, или последнего, крайнего способа осады, примененного под конец ордой.
– Что имеется в виду?
– Сначала установим примерные даты Козельской обороны. Расчеты, которые я опускаю, показывают, что передовые отряды орды вышли к Козельску примерно 25 марта 1238 года. В таком случае последний штурм начался 9 мая и продолжался три дня и три ночи непрерывно – это был проверенный и надежный способ изматывания осажденных. Под прикрытием камнепада и прицельной стрельбы из-за щитов был преодолен ров. Возможно, он даже не засыпался лесным хламом, который легко было сжечь. Перемет – несколько десятисаженных бревен, перекинутых с помощью треног и арканов к городским воротам, образовывали мост и опору для стенобитного устройства. Осажденные не могли помешать – стрелы поражали их на разрушенных башнях и венцах стены, камни убивали и калечили даже за стеной, на внутренних подступах к ней.
– Камнеметательные машины – предположение?
– Нет, реальность. Они изображены на старинном рисунке, отображающем штурм Козельска, о них идет речь в летописях, и коренная ошибка осажденных, я считаю, связана именно с ними…
Внимательно прочтем соответствующие строки Ипатьевской летописи. Каждое слово – чистое золото, потому что это единственное место во всем необъятном русском летописании, сообщающее некоторые, очевидно, достоверные подробности штурма:
«Разбившимъ градоу стеноу и возиидоша на вал Татаре». Таким образом, за стеной необыкновенной этой цитадели действительно был еще один, внутренний вал, а значит, и ров, очевидно, перед детинцем, внутренней крепостью, расположенной необычно – сразу за главной стеной. На валу началась рукопашная схватка: «Козляне же ножи резахоуся с ними». Это было традиционное оружие пеших воинов средневековой Руси – ножами воины народных ратей подрезали жилы степным коням, доставали всадников, и в «Слове о полку Игореве» засапожные ножи упоминаются дважды… Жуткая резня на внутреннем валу Козельска разрешилась в пользу осажденных – враги отступили через пролом, в панике очистили перемет через ров.
– Откуда это сведение?
– Если б все было не так, не произошло бы последующего… Наступила, очевидно, какая-то пауза в битве, потому что горожане еще один «светъ же створиша». И вот осажденные «исшедше изъ града, исекоша праща ихъ»… Навсегда останется тайной, чья была эта глупая голова, первой предложившая «изиити на полки Тотарьскые». Самое было бы разумное, конечно, после уничтожения диковинных камнебросов, от которых не было защиты, разрушения или сожжения перемета вернуться всем в крепость и захвалить пролом! Субудай не стал бы терять времени на трудоемкую и долгую организацию второго штурма, постройку новых катапульт, заготовку камня, изготовление стрел.
Впрочем, возможно, что никакого решения идти на вражеские полки вовсе не было. Скорее всего, Субудай разыграл обычную свою карту. Он задолго до решающего штурма спрятал основное войско в лесу или за косогором, близ ставки Батыя, а остатки штурмующего отряда умело изобразили паническое отступление в поле. Горожане, увлеченные битвой, погоней и, как им казалось, полупобедой, все дальше удалялись от города, чтобы добить последних врагов – уставших, израненных, слабых в пешем бою, разбегавшихся мелкими группами и поодиночке от этих яростных урусов. Ведь козельцы, изнуренные двухмесячной осадой, ничего не знали о подлинной численности вражеских войск, военной тактике, хитрости, таланте и опыте главного военачальника неведомых пришельцев. Совершенным безумием, отсутствием всякого здравого смысла можно объяснить поступок осажденных, вдруг бросивших такую крепость, оставивших без защиты жен и детей для того лишь, чтобы погибнуть всем в неравном бою. И вот орда, появившаяся из-за косогора, отрезала им путь к городу. Летописец кратко сообщает о последней битве козельцев с татарскими полками, не уточняя подробностей. Он ничего не говорит о коннице, и враги могли быть пешими в том случае, если успели съесть значительную часть коней. Остаткам орды надо было уходить в степь, потому что появилась свежая трава и реки входили в берега, а без коней это стало бы невозможным делом. Для сохранения конницы Субудай мог пойти и на преднамеренное уменьшение людей, выставив только безлошадных воинов…
– И это последнее сражение той давней страшной войны было очень значительным, если козельцы, согласно летописи, уничтожили четыре тысячи врагов.
– Что не может быть правдой. Четыре тысячи убитых степняков – слишком много, потому что в таком случае и противников должно бы быть примерно столько же, а это маловероятно:
В средневековом русском городе такого значения и площади все население едва достигало этой численности. Скорее всего, летописец допустил традиционное преувеличение ровно в десять раз, как это делал он и его коллеги во многих других случаях.
– Но ведь эта цифра – четыре тысячи врагов, убитых в последнем сражении у Козельска, – во всей исторической литературе проходит как неоспоримая!