– Быть облитым водой?
Он посмотрел на Деану мертвым взглядом:
– Собственно, зачем я это тебе говорю? Это словно… проклятие, это невозможно перевести, не утратив большей части смысла. Словно сыпать соль в море, если понимаешь, о чем я.
Она чуть склонила голову:
– Понимаю. И не переживай, я знаю, какая это честь. – Деана похлопала серо-розовый бок. – Она чудесная. Большая, красивая, сильная. В горах мы называем таких оноус, и этого я тоже не сумею перевести. Мы так говорим при виде песчаной бури, движущейся над землей, мощной и спирающей в груди дыхание. Или о ком-то, кто исполнил особенно сложный, почти невозможный удар. А она именно такая: почти невозможная, мощная и прекрасная. Оноус.
Его взгляд смягчился.
– Ну вот. Может, для тебя и не все потеряно.
Слониха тряхнула головой, засопела, булькнула и громко выпустила газы.
Деана задержала дыхание, но даже сквозь экхаар почувствовала, как щиплет ей глаза. Обменялась взглядом с отравителем, и они – все еще стиснув губы – вышли наружу.
– Это тоже было оноус? – спросил он, судорожно глотая воздух.
– О да. Решительно – оноус. Песчаная буря так не умеет. – Деана едва поборола желание приоткрыть экхаар и вдохнуть поглубже. – Говоришь, их используют на войне?
– Все время. Не многие выдержат атаку боевых слонов.
– А ты уверен, что их ставят нужным концом к противнику?
Этот день был полон оказанной чести. Причем такой, какую ей пришлось оказывать самой, поскольку отравитель что-то пробормотал об обязанностях и быстренько исчез, оставив ее в компании парня, его земляков и огромной слонихи. А Деана имела честь наполнить поилку Мамы Бо, омыть ее бока и задние ноги, загрузить в мешок с десяток куч слоновьего дерьма и поменять солому в половине зала. Старая слониха смотрела на нее – девушка готова была поспорить – с ласковой веселостью и пару раз неожиданно подталкивала ее хоботом, опрокидывая Деану на землю.
Самий пояснил, главным образом с помощью жестов, что быть опрокинутым таким слоном – великая честь. Если Деана хорошо поняла, честь состояла в том, что ее опрокидывали, но не втаптывали в пол.
До вечера она уже наелась той чести досыта.
Но она была странным образом довольна. Целый день она и минутки не задумывалась о князе и о том, что все о ней забыли, а боль мышц обещала благость, которую принесет ей горячая ванна и длинный, глубокий сон. Ну заметила, что взгляды кружащих неподалеку людей стали чуть менее равнодушными, заметила и несколько улыбок, кто-то подал ей щетку на палке, кто-то помог забросить мешок с дерьмом на тележку. Почувствовать себя частью группы было приятно.
Когда солнце начало клониться к западу, Маму Бо повели к остальным княжеским слонам. За стойлами находилась гигантская площадка, где в меньших или больших группках стояло примерно сорок животных. Они вошли туда втроем: она, Самий и белая слониха, и Деана была свидетелем самой странной церемонии, какую ей приходилось видеть в жизни.
Старая слониха остановилась посредине, а остальное стадо начало к ней подходить и здороваться. Не бестолково, но согласно с ясно видной иерархией. Сперва самки с детьми, потом самцы с Маахиром во главе, и только после молодые обоих родов и любой величины. Словно владычица давала аудиенцию подданным.
Мама Бо была настоящей королевой.
Когда Деана вернулась в свою комнату, ее уже ждала горячая ванна. А еще ковры, несколько больших и малых шкафов, три внушительных зеркала на стенах, несколько кресел и стол с целой армией мисок и графинов, готовых к бою.
И гость.
Она захлопнула дверь, выталкивая Самия наружу. Проверила те шкафы, в которых мог кто-то прятаться, старательно прикрыла ставни и зажгла несколько ламп.
Все это время Лавенерес сидел за столом с лицом, спрятанным в ладонях, и молчал. Вздрогнул, только когда она встала над ним.
– У меня для тебя подарок, – сказал он тихо, указав на лежащую перед ним безделушку.
Деана взяла ее: небольшой, украшенный рубинами медальон в форме пламени.
– Красивый, – пробормотала она, кладя украшение на стол. – Ты всегда просишь прощения драгоценностями?
– Это не драгоценность, но ключ. Если ты покажешь его кому-нибудь во дворце, тебе укажут дорогу к моим комнатам. Днем и ночью.
Она промолчала, полагая, что упоминание ночи не скрывало в себе никаких намеков.
– Всего у нескольких людей есть такие, – прошептал он. – Великий Кохир, Сухи, командир стражи. Я доверяю тебе.
Это простое признание заставило сжаться ее сердце, а потому она только иронически фыркнула и сменила тему.
– Это твоя заслуга? – обронила она, стягивая тальхеры и вешая их на спинку. Не дождавшись ответа, уточнила: – Все эти вещи.
Он впервые поднял голову и неуверенно улыбнулся. Она вздрогнула.
– Ну-ну, ты выглядишь как тот, кто едва закончил неехас, – быстро добавила Деана, чтобы скрыть впечатление, которое произвело на нее его лицо: худое, с кругами под глазами и восковой кожей.
– А что это такое?
Голос его тоже звучал нелучшим образом.
– Пост, являющийся искуплением за небольшой грех. Чаще всего длится месяц. За это время искупающий получает раз в день краюху хлеба, а каждую вторую ночь проводит в молитве и бдении.
Слабая улыбка сделалась несколько мечтательной:
– Это значит, каждую вторую ночь можно высыпаться?
Она скривилась раздраженно:
– Дурень.
Несколько минут у нее заняло отыскать небольшой кувшинчик, от которого шел интенсивный горький запах с ноткой ванили. Деана налила в бокал – анвайя наполнила его глубокой коричневой жидкостью – и сунула посудину князю в руки:
– Выпей, говорят, такое взбодряет.
Он обнял бокал подрагивающими пальцами. Улыбнулся:
– Впервые пью анвайю из хрусталя для вина. Обычно мне подают ее в фарфоре.
– Пей. Представь себе, что мы снова в пустыне и что нет другой посуды.
Улыбка его погасла.
– Я бы порой хотел… правда хотел бы… вернуться в пустыню. – Лавенерес смочил губы, скривился. – Пью ее вот уже несколько дней непрерывно. Больше не действует. А ты? Не желаешь?
Перед ее глазами возникли стаи птиц и люди в широких шляпах:
– Нет. Не хочется. Я спрашивала, твоя ли это заслуга. Ковер и все прочее.
Он покачал головой:
– Ничего об этом не знаю. Но в полдень я слышал, будто ты пошла к Маме Бо. Для одних это почти святотатство, для других подтверждение, что ты избрана. Похоже, Овийя принадлежит ко вторым. Хотя я и не жду, что она когда-нибудь в том признается.
Деана уселась напротив мужчины, потянулась за миской с рисом и фруктами. Здешний рис был другим, чем тот, что иссарам покупали у купцов с Юга: белый и чистый, без чешуек и твердых зерен. Ей немного не хватало того, из дома.
Она сняла экхаар и принялась есть.
– Она неплохая женщина. Ты ведь именно это хотел сказать, верно?
– Да. Она неплохая. Она… немного как Мама Бо. Любит знать, где и на каком месте находится всякий. Иерархия, место, важность. Она – главная в Доме Женщин, а потому все женщины находятся под ее командованием… Ну, может, кроме Варалы и теперь – тебя.
– Варала? Та, которая сегодня меня навещала?
Он вздрогнул, словно пойманный врасплох. Нахмурился:
– Этого я не знал. Самая важная женщина во дворце лично проведала тебя. – Он покрутил головой, словно осматриваясь. – Я не заметил какой-то труп?
Она фыркнула, игнорируя шутку:
– Самая важная?
– О да. Это она вместе с Храмом Огня, Библиотекой и Родами Войны решает, кто из молодых женщин достаточно чист, нетронут и набожен, чтобы родить очередного князя. У кого достаточно чистая кровь, чтобы сделаться матерью нового Огонька. До этого времени она не интересовалась мной в этом смысле, мой брат должен был взять на… скажем, на плечи эту… скажем, тяжесть. По крайней мере у Овийи с тобой точно определенная проблема, поскольку она не может ни приказывать тебе, ни убрать тебя из дворца, и, похоже, ты ей нравишься.
– Нравлюсь?
– Если бы не нравилась, то спала бы в хлеву со свиньями.
Деана тяжело вздохнула:
– Странно. Сухи сказал мне то же самое.
– Потому что он мудр. – Князь допил бокал, вздохнул: – Уже не действует. Знаешь, что этот негодник позволил мне сегодня спать почти до полудня?
– Я слышала. Именно поэтому он и сумел ко мне прийти?
– Наверняка. Говорит, ты быстро возвращаешь силы… Тренируешься.
– Немного. Например, сегодня я перенесла несколько мешков дерьма и обмыла половину слона. Заднюю половину. Это хорошая тренировка. Что напоминает мне: нужно принять ванну.
Он ничего не сказал, только чуть наклонил голову, прислушиваясь. В том, как он сидел, было такое желание, голод и тоска, что Деана поколебалась, стягивая верхнюю одежду.
– Почему ты молчишь?
– Слушаю… смотрю… порой, когда я резко выхожу из темноты на свет… или утром вдруг открою глаза, мне кажется, что я вижу… или просто вспоминаю, как оно: видеть. Я бы многое отдал, чтобы суметь тебя сейчас увидеть. Несколько ламп, зеркала отражают их свет, вода парит в ванне и ты. Рядом. Нагая.
– На мне все еще одежда. – Она сбросила оставшуюся и опустилась в воду. – И лучше бы тебе перестать за мной подглядывать. Даже мысленно.
Он засмеялся, тихо и искренне, а она вдруг затосковала по этому смеху, который последний раз слышала в пустынной пещере, когда они полагали, что не переживут следующий закат.
– Тяжелый день?
– Да. Обрар Пламенный настаивает на своем испытании в Оке. Льстит, угрожает и подкупает людей, чтобы те на меня повлияли.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что те, кто десять дней назад противились его испытанию, нынче говорят, что, возможно, это не худшая идея. Тогда Камбехия сделалась бы официальным союзником Белого Коноверина, окажись что и там правит Кровь Агара. Да и сам Обрар избрал прозвище Пламенный затем, чтобы добиваться этой чести.