ось вблизи долины Дхавии и представляло собой одну из ее оборонительных линий. Потому всякому чужаку, оказавшемуся поблизости от него без опеки Черной Ведьмы, сразу стоило начинать молиться своему богу, который наверняка бы его не услышал, поскольку над озером вставала Сила Оума.
Альтсин ощутил ее, едва они выехали из леса, словно плащ пущи каким-то образом скрывал ее присутствие. Теперь же вору казалось, что он встал перед той силой нагим.
Не была она агрессивной или слишком мощной, напоминала… легкие испарения, пропитывающие воздух, ветер, трогающий щеки, или лучи весеннего солнца, первый раз падающие на лицо. На вора обрушились воспоминания о том, как крадешься по крышам или взбираешься по стенам к полуприкрытому окну – и вдруг понимаешь, что тебя заметили, что только удар сердца отделяет ночную тишину от крика и переполоха, поднятого какой-то проклятущей, страдающей бессонницей бабищей. Это было именно такое чувство – ставящее волосы на затылке дыбом и наполняющее вены льдом.
Он не удивился бы, когда б над гладью озера разнесся вдруг обезумевший вопль.
Но царила тишина. Всеохватная и – сравнение банальное, но лучшего он найти не сумел – гробовая. В камышах не щебетали птицы, рыбы не кружили у поверхности воды, ветер не морщил глади. Словно озеро было заклятым.
И тогда кто-то кашлянул у него над ухом – и заклинание рассыпалось. Зашумел ветерок, плеснула рыба, утки выплыли из камышей и, увидев людей, поднялись в воздух.
– Большинство людей именно так это и ощущает. Его присутствие. Словно ничто другое не важно. Но ты должен помнить, что бóльшая часть происходит в твоей голове. Они, – Гуалара указала морщинистым пальцем на птиц, – обладают слишком слабым разумом, чтобы заметить Силу, в тени которой они живут.
– То есть как? – Альтсин наклонился и погрузил ладони в воду. Та была холодной и чистой. – Вьют гнезда в ухе бога, строя их из волос, вырванных из его бороды?
– Именно. А мне порой кажется, что мы от них почти не отличаемся. Пойдем. Лодка плывет.
Лодка была сооружена из древесины, что происходила, пожалуй, из по-настоящему векового анухийского дуба, поскольку только старые деревья имеют такой насыщенный цвет. Красивый красный оттенок отражался от поверхности воды, когда лодка бесшумно плыла в их сторону. Альтсин прищурился, поглядывая на нее подозрительно. Его не удивило, что лодка плывет сама: в здешних местах вообще мало что могло вызвать его подозрительность, но что-то было не так с ее пропорциями. Только когда она чавкнула дном о прибрежный ил, он понял, что не так. Он увидел долбленку, выполненную из целого ствола без использования железа, смолы или пакли. Безымянный ремесленник сделал все, чтобы придать ей вид настоящей лодки, включая лавки и имитацию досок корпуса. Проклятие – да он даже посвятил время тому, чтобы обозначить символические головки гвоздей. Тонкая работа.
– Изрядно же дерева перевели на эту лодку, – проворчал Альтсин, внезапно охваченный иррациональным нежеланием всходить на ее борт. – Не жаль было?
Ответа он не услышал. Глянул на женщин. Те обе стояли, окаменев, с лицами, застывшими, словно маски, из-под которых пробивалась целая гамма чувств. Гуалара была удивлена и поймана врасплох. Эурувия… даже отринутое матерью дитя не смотрело бы так. Ничего не говорила и не глядела в сторону вора, просто стояла рядом, между своими стражами, а ладони мужчин невольно искали что-то подле рукоятей тесаков. Эта троица, должно быть, обменялась какими-то сигналами, которые он пропустил, сосредоточившись на лодке.
– Я все еще гость вашего бога?
Черная Ведьма кивнула. Медленно и раздумчиво, словно пытаясь убедить себя саму.
– И лучше бы тебе об этом помнить… – прошептала она. – Помнить о законе гостеприимства, когда встанешь пред его лицом.
– А я встану?
Вопрос повис в воздухе, дохнув холодом. Вора удивило, насколько подозрительно это прозвучало.
«Это снова ты? Почему сейчас? И почему ты так боишься этой лодки?»
Старая ведьма прервала ледяную тишину, влезая на борт и садясь на лавку на корме. Возле руля, который был однородной частью всей конструкции и не имел никакого практического значения.
– Это не то дерево, о котором ты думаешь. – Она вдруг сделалась серьезной и мрачной, а в ее позе проявилось нечто новое. Угроза. – Анухийский дуб – это карликовый уродец, внебрачное дитя ветра и местных лесов. Но оно все равно прекраснейшее дерево вне долины. А потому подумай, каким должен быть его отец.
Альтсин несколько раз видел дикорастущие дубы неподалеку от Каманы – гиганты высотой примерно футов в сто и обхватом больше чем в десяток мужчин. А в глубине острова, говорили, росли еще большие. Гуалара махнула нетерпеливо.
– Садись, – подогнала она.
Что-то в тоне ее приказывало чувствовать настороженность, уважение и испуг, но Альтсин вдруг понял, что колдунья просто боится.
Он осторожно коснулся борта. Дерево казалось просто деревом, произведением корабельного искусства, выглаженным почти до блеска; слоями – темная и светлая краснота: выглядело это словно сетка вен. Вор ничего не почувствовал – никакой дрожи, предупредительного онемения в кончиках пальцев, головокружения или свербежа между лопатками. И все же некая его часть – проклятие, зачем себя обманывать, – та часть, которая некогда ходила по миру в теле другого человека, неся смерть и уничтожение всему, что вставало у нее на пути, – боялась этой лодки. Этого дерева.
Он скривился, словно глотнув уксуса.
Разве вот уже месяц он не делает все наоборот?
Вскочил на борт и развернулся, протягивая руку Черной Ведьме. Что уж ему.
Она скорчила мину, словно он наплевал ей в лицо. Одежду женщины рванул ветер, который не коснулся и стебля травы вокруг. Уже сидящая в лодке Гуалара что-то рыкнула: полуокрик-полупредупреждение, но младшая ведьма развернулась на пятке и направилась в сторону леса. Стражники последовали за ней.
– Она не может поплыть. Приглашение было лишь для тебя и меня. Оум таким образом выказал ей свое неудовольствие. А если не хочешь, чтобы он выказал его и тебе, лучше сядь, не то тебе придется бóльшую часть пути добираться вплавь.
Они отчалили в тишине, развернулись и поплыли, разрезая носом поверхность воды.
Альтсин уселся спиной к носу.
– Сюда всегда приплывает эта лодка? – спросил вор.
Улыбка старухи была сродни болезненной гримасе:
– Нет. Не всегда. При моей жизни – а я наведывалась в долину довольно часто – видела я ее лишь дважды. В последний раз лет двадцать назад, когда высадились несбордийцы. Лодка из ванухии поплыла вверх по реке, чтобы привезти пред лицо Оума рассорившихся вождей племен. Это было перед тем, как они провозгласили камелуури. Обычно же на берегу ждет просто лодка, с веслами и под парусом.
– Ванухии?
Она послала ему усталую улыбку:
– Если чего не знаешь – спрашивай, да?
– Верно. Спрашивай, даже если ждешь лжи. Порой то, как тебе врут, скажет тебе больше истинной правды. Потому что ложь обычно скрывает слабость.
– Ванухии – это просто дерево. Древа. Те, которым служат Черные Ведьмы. Важнейшие в мире. Увидишь в долине.
– Древа? – Непонятно почему, но Альтсин полагал, что древо будет одно: гигантское, величественное, лучше всего в золотой коре и с серебряными листьями, вокруг которого снуют жрицы в длинных одеяниях.
– Увидишь.
Ведьма замолчала и долгое время смотрела лишь на воду. Они плыли с постоянной скоростью, Альтсин, глядя на ветки за бортом, оценил ее примерно в пять узлов, а потому должны бы встать на другой берег примерно через пару часов. Из того, что он слышал, озеро около десяти миль в диаметре, питала его Малуарина, вливаясь в него с востока и выливаясь с юго-западного конца. Но тут, в центре его, когда один берег исчезал из глаз, а второй становился лишь намеком на тень на горизонте, не чувствовалось ни течение реки, ни ее сила. Он вздохнул. Хорошо отдохнуть минутку-другую, перед тем как…
Он предпочитал не задумываться о том, что его ждет в долине.
До сих пор он особо не размышлял над тем, что случилось в замке. С того момента, как старая ведьма объявила ему волю племенного бога, с короткого, лаконичного прощания с Домахом и Найвиром, чьи несмелые протесты на ломаном сеехийском совершенно проигнорировали, вор не нашел и минуты, чтобы подумать. Оба монаха должны были вернуться в Каману морем, и Альтсин надеялся, что они справятся с плаванием. Наверняка он мог сказать одно: просьба Оума не была просьбой, которую можно проигнорировать, а долг, имевшийся по отношению к монахам у отца Йнао, совершенно ничего в этом случае не значил. Более того, воины Малого Кулака сопровождали их на первом этапе пути, но Альтсин понимал причины их поведения. Оум приказал ему прийти, а потому чужак будет доставлен на место.
Он не сопротивлялся. Во-первых, у него не было выбора: рассказы о героях, прорубающих себе дорогу сквозь сотни врагов, хороши для плохих поэтов. А во-вторых, он не имел намерения пробуждать гостящего в нем, поскольку тот мог решить оборонять свой… сосуд. Вор иронично ухмыльнулся этой мысли. Явиндер предупреждал его о подобных ситуациях. Каждый раз, когда Реагвир просыпался от дремы, чтобы спасать шкуру Альтсина, приводил к тому, что в следующий раз Кулак проще перехватывал контроль. А это означало, что однажды вор потеряет возможность владеть собой – и все прекратится. И не имело значения, сделается ли он узником собственного тела, не способным даже к немому крику, или попросту растворится в божественной душе, утратив душу собственную. Пока что он сопротивлялся, и результатом были опухоли суставов и синяки, и, похоже, только угроза полного уничтожения тела удерживала Реагвира от решительной атаки. Да еще то, что бóльшую часть времени он пребывал в летаргии. Одинокий фрагмент божьей души, без слуг, что могли помочь в бегстве, без армии смертных, готовых уступить Объятиям и сражаться до последнего вздоха, – он был лишь зверем, преследуемым самыми разными силами. Хорошо иметь собственных верных, храмы и братьев в…