Дорогая Саррочка, только что получил твою карточку из Софии. Я уже давно прошел свой государственный экзамен, было очень трудно — но прошел. Ты же знаешь — мне иногда везет. Теперь останусь здесь еще 2–3 дня и поеду в другой город буду солдат-врачом в дивизионной военной больнице. Очень трудно будет то, что денег нет, а самая служба не трудна, все профессиональное. Вчера Саррочка для первого раза имел визит — заплатили только 2 фр. Сейчас же, в этот же ден потратил все. У меня дела не очень хорошие и все за то, что денег нет. Я еще не женился и наверно никогда не женюс — никто меня не любит, никто жениться на меня не хочет. А ты Саррочка почему не писала побольше о твое прошлое и будущее — я же ничего не знаю о тебе.
<На обороте:>
Саррочка, приезжай в Дряново жить в дача, здес так хорошо, так приятно, так вольно жить — только одно повсюду свини и курицы. Жму руку. Кончу.
Дмитрий Хаджи-Генчев — Сарре Гинзбург, Тырново, 29 октября 1912 года.
Привет из старой столицы Болгарии. Завтра наборная комиссия будет меня смотреть и approuver [одобрять] как солдат. Завтра вечером буду снова в Дряново, напишу подробно. Три дня тому назад брат приехал (вернулся с бойного поля). Ранен в правой руке (1/3 moyen du bras, Humerus intact [средняя часть плеча, кость не затронута]).
Salut. <…>
«Бойное поле» на европейской территории развернулось за два года до начала Первой мировой: идет Первая балканская война.
Сарра Гинзбург — Михаилу Фридману, 1913. Парижская фотография — вид с Нотр-Дам, мосты через Сену.
Написала открытку и сейчас же вспомнила, что у меня есть для вас «француженка», которую давно собиралась послать. Боюсь, что сломают ее в конверте, потому приходится посылать между что-нибудь твердое, вот и снова пришлось заполнить открытку. Везет вам Миша! А хороша парижанка, эффектна. Я люблю эти карикатуры, их здесь такое разнообразие. А это вид Парижа, взятый с Собора Божьей Матери, удивительно удачный. Миша будет ругаться, что пишу неразборчиво, но таков почерк большинства врачей, видно за свою медицину у них, как у меня, исчерпалось терпение и это сказывается даже в письмах. Ну, Миш, нравится француженка? Или вы русофил? Хорошо ли кутнули за освобождение Гурвича? Как его дела в другой области… Больно поздно уже, пора и честь знать.
Михаил Фридман — Сарре Гинзбург в Починки, сентябрь 1913 года.
Сарра! Если Вам нет нужды отъедаться, так чего же Вы зря так долго сидите там. Приезжайте сюда скорее, а то безумно тоскую. Да, и на стенку пора уж лезть! Я только что с дачи приехал и опять уезжаю. В Телятниково не поеду — нельзя. Привет от «хуторян».
Сарра Гинзбург — Михаилу Фридману, октябрь 1913 года.
Верней всего, милый приятель, я останусь зимовать в Париже. Ответа от министра о моем переводе еще не получалось, но по всей вероятности утвердят. Завтра неделя, как я приехала; прошли дни в каком-то хаосе — сама их не видела. Теперь устроилась с комнатой и хочу скорей за работу. Изголодалась за лето без дела, потому думаю, работа пойдет лучше. А вы как? Вспоминаете ли ночки темные? Как проводите их теперь. Всего хорошего.
Сарра Гинзбург — Михаилу Фридману, Париж, 15 ноября 1913 года.
Миша, негодный вы господин, уехала Сарра и концы в воду. Не похвально, хоть с юристов и не спрашивают, а все же. Водили меня вчера в кабачок (жаловалась, что мало просвещают), а сегодня спать хочется и голова трещит. Что у вас слышно, как работается, каково настроение после «Бейлиса»? Пишите, а не то я тоже буду писать так же.
Только что присяжные полностью оправдали еврея Менахема Бейлиса, обвиненного в ритуальном убийстве двенадцатилетнего киевского мальчика; этот громкий судебный процесс было принято сравнивать с делом Альфреда Дрейфуса.
Сарра Гинзбург — Михаилу Фридману, Париж, 18 февраля 1914 года.
Вы правду подметили, пожалуй, что перестала писать. Да, я сама это почувствовала, но мимолетно, а теперь, когда прочла вашу открытку, это мне вспомнилось. Отчасти вы сами виноваты. Впрочем, так не думаю. Просто мне пришлось многое пережить за последнее время, пережить то, чем поделиться с вами мне было бы трудно, даже невозможно. Слишком различно и далеко, чтобы сделать это вам так же понятно и просто, как оно здесь у меня. А это меня захватило настолько, что отодвигало от всего остального, и жила я сама с собой. Понимаю вас, Миша, как не? Приходится в поход за грошами. Относительно меня… о, как еще долго! — Во-первых, мое пребывание здесь затянулось и я никогда не кончу к Пасхе, да и вообще оказавшись в Пари же никогда нельзя сказать, что ты кончишь тогда-то. Но Бог даст. Относительно карточки, снова еще не снималась. А вы ведь тоже обещали, так пришлите свою. Ну, Миша, всего хорошего. Напишите о себе больше.
P. S. Вот среди своих бумаг нашла эти две старушки, которые были написаны более двух недель. Ну, нехай пошлю их.
+ полюбуйтесь, как они безумно стары.
Сарра Гинзбург — Михаилу Фридману, 19 марта 1914 года.
Ну, Миша, пробираюсь к своему докторству. Вчера выдержала свои самые трудные экзамены из выпускных — впрочем, вы верно знаете, если видели наших, я им телеграфировала по старой привычке. Теперь надо еще два последних, а там и вольный казак, кататься на «беленькой» можно будет. Миша, спросите, пожалуйста, Маню, получила ли она мое письмо до востребования — если нет, пусть пойдет. Я беспокоюсь, потому что не было на него ответа. Как вы живете? Миша, я все еще жду ваше письмо, которое должно было содержать что-то, о чем вы мне намеревались написать давно еще.
Сарра Гинзбург — Михаилу Фридману, 29 марта 1914 года.
Миша, какая весна у нас!
Сегодня необыкновенное утро, я не могла оторваться ни от улиц, залитых солнцем, ни от лиц, веселых, смеющихся, весенних. Хочется самой быть такой же сияющей, хочется уехать за город, поближе к полю, к первым весенним цветам, набрать их громадный сноп и вдыхать этот незатейливый, но необыкновенно свежий полевой аромат. Правда? Чувствую себя очень бодрой сегодня, масса энергии, постараюсь ее хорошо утилизировать, принимаюсь учиться.
P. S. Моя открытка на днях ушла без марки, случайно подруга опустила ее в ящик, не заметив, простите.
Сарра Гинзбург — Михаилу Фридману, 8 мая 1914 года.
Только что вернулась с экзамена. Страшно разбита. Удивительно, как нервы напряжены и как после нет никакой физической силы их удержать на уровне. Реакция берет свое. Прошло все успешно, но завтра снова экзамен — сдаю акушерскую клинику, если пройдет сумею отдохнуть немного.
Пишите, что слышно у вас.
Сарра Гинзбург — Михаилу Фридману, октябрь 1914 года. Открытка отправлена уже из России, на ней — вид Аничкова моста. С июля идет Первая мировая война.
Возмущена вашей халатностью и равнодушием ко мне — до сих пор ни слова в ответ на мои письма.
Михаил Фридман — Сарре Гинзбург в Петроград, октябрь 1914 года. Рисунок Леонида Пастернака: раненый матрос привалился к стене, лицо заливает красная краска. От руки приписка: «Вот последний набросок Пастернака из современной жизни. Правда, хорошо выражен. Миша».
Сарра, я получил ваше письмо с просьбой сходить в университет накануне отъезда в Воронеж и потому не мог выполнить. Да, думаю, и бесполезно справляться: как всюду, так и в Саратове. Разве положение изменится с объявлением войны с Турцией. Тогда понадобятся врачи, и, вероятно, не потребуется дополнит. экзаменов. Но, если и потребуется, не надо падать духом. Вы, кончая в Париже, предполагали же держать экзамен — ну, и теперь не надо отчаиваться. Всего хорошего.
Сарра Гинзбург — Михаилу Фридману, ноябрь 1914 года.
2 часа ночи
Я одна теперь, проводила Олю и Саньку недавно. Раскрыла свою кроватку, роскошную по сравнению с русскими (хозяйка бывала за границей и знает, каковы там постели, сделала мне подобную). Я готова была идти в кровать, как оглядев хорошо свою комнату, увидела, как она хороша и уютна сейчас. Цветы белые в углу, Поля принесла мне, всюду чисто, красиво, лампа электрическая бросает мягкий свет вокруг, и мне стало больно, зачем ты уехал, не быв у меня здесь. Захотелось послать, чтобы хоть привет в момент, когда нельзя ничего другого. А открытку Оля принесла, но от вида грусть, а не от тебя. Покойной ночи, пиши.
Сарра Гинзбург — Михаилу Фридману, 20 ноября 1914 года.
Что ты решил с приездом и решил ли вообще?
Мне беспокоилось, думала, что болен.
Письмо получила.
Пишу.
Михаил Фридман — Сарре Гинзбург, до 25 ноября 1914 года.
Сарра! Приехать в Петроград я не могу: дела не позволяют, да и денег нет. Уж очень дорого обходится мне всякая поездка. Днями я пошлю тебе большое письмо и из него ты все подробно узнаешь. Ну, а пока всего лучшего. Извини, что так долго не писал, а, если написал, то причинил лишь неудовлетворение.
Сарра Гинзбург — Михаилу Фридману, 4 декабря 1914 года.
Как бесконечно тянутся дни, еще бесконечнее ночи. Сколько еще пройдет пока я получу твое письмо. Чувствуешь ли ты меня, чтобы ответить, чтобы написать сейчас же. Миша, я бодра, не грусти и ты.