Пушкин – это наше всё!
Отношение к Пушкину русской критики с 1820 года до столетнего юбилея 1899 годаП.В. Владимиров
Едва ли найдется другое имя писателя в русской словесности, которое бы так тесно было связано с научным изучением истории русской литературы, русской поэзии, русской критики, как имя А.С. Пушкина. Современник знаменитых русских критиков, Надеждина, Полевого, Белинского, великий русский поэт сам принимал деятельное участие в русской критике, в русской журналистике, особенно в течение 30-х годов. Без сомнения, критическое направление Пушкина выразилось не только в его заметках, составляющих видную часть его произведений, дошедших хотя бы и в рукописях; но и в его беседах с писателями 1820-х и 1830-х годов. К мнениям поэта прислушивались и писатели пушкинской школы, между прочим издававшие «Литературную газету» 1830–1831 годов, и Гоголь, и Белинский. Последний создал первый труд по истории русской поэзии на основании сравнительного изучения Пушкина и русских писателей XVIII–XIX веков. Произведения Пушкина сделались мерилом новых требований от русской литературы. Критика, признав художественное и общественное значение за сочинениями А.С. Пушкина, тем самым указала на их высоту достоинства в области воспроизведения русской жизни, русской истории и на самые приемы обращения с русским словом. Как ни изменялись взгляды русской критики, Пушкин оставался художником русского слова, поэтом в совершеннейшей форме и давал материалы для злобы дня. Поэтому переглядеть критические статьи и более или менее крупные труды, посвященные изучению А.С. Пушкина, представляет интерес, вызываемый настоящим воспоминанием об истекшем столетии со дня рождения величайшего русского поэта.
Ф.В. Булгарин
В «Вестнике Европы», издававшемся в Москве с перерывами Каченовским, впервые появились стихотворения А.С. Пушкина (1814 год); в этом же журнале в 1820 году впервые появились жестокие нападки на первое крупное произведение Пушкина – поэму «Руслан и Людмила» (СПб., 1820 г., 142 стр. и в журнале «Сын Отечества» 1820 г. № 15, 16 и 38). «Московский журнал», основанный Карамзиным, посвящал большое внимание вопросам русской истории. Поэтому даже «Освобожденная Москва» Волкова, в 10 песнях, 1820 года, в стиле Хераскова, подверглась обширному разбору. В области русской поэзии обращали на себя внимание «Двенадцать спящих дев» Жуковского 1817 года и «Древние российские стихотворения» (Кирши Данилова), изданные в 1818 году Калайдовичем. Критик «Вестника Европы», поклонник русских поэтов XVIII века, начиная с Ломоносова, последователь ложноклассической теории, восстал против новых явлений, связанных с балладами Жуковского, выбравши слабых его подражателей, против песен Кирши Данилова, связавши его имя с новым поэтом Пушкиным. Главные нападения критики направлены на народные выражения поэмы «Руслан и Людмила», который защитник «наших стариков» признавал дикими, ужасными, отвратительными для вкуса просвещенного человека. Эти нападения старого Аристарха были замечены, и в «Сыне Отечества» явилась антикритика в защиту «новейших преобразователей», сочинения которых сравнивались, с одной стороны, с «Одиссеей», «Роландом», «Обероном», с другой – с «Душенькой» Богдановича. Критик «Вестника Европы» уступил в новом ответе в пользу Карамзина, Жуковского, но к «неизвестному поэту Пушкину» отнесся с прежним раздражением.
Между тем и в Петербурге нашлись хулители «Руслана и Людмилы» в «Невском зрителе» 1820 года. Защитник правдоподобия в поэмах и нравственности в литературе, критик «Невского зрителя», нашел предмет, выбранный Пушкиным для поэмы, ничтожным, как подражание невероятным сказочным чудесам, как отступление от русской истории и русских народных преданий, хотя и похвалил за красоту некоторых стихов. Это были две «тяжкие» (по выражению Крылова, см. примечание Пушкина к «Руслану и Людмиле») критики, выставившие мужицкую грубость и безнравственность, даже более, поэмы молодого поэта: «Он (заметил критик «Невского зрителя») между необыкновенными героями своей поэмы поместил и историческое лицо: Великого Князя Владимира – просветителя России. Всякий Русский, всякий христианин при одном имени его исполняется чувством благоговения. Впрочем, хорошо, что он показывается только в первой и последней песнях поэмы». Очевидно, «новейшие преобразователи» русской литературы должны были вступиться за Пушкина. И вот в «Сыне Отечества» 1820 года появляется обширный разбор «Руслана и Людмилы», подписанный буквой В., но, несомненно, принадлежащий Воейкову, как отметил сам поэт в 1828 году в предисловии ко 2-му изданию «Руслана и Людмилы»: «При ее появлении в 1820 г. тогдашние журналы наполнились критиками более или менее снисходительными; самая пространная писана г. Воейковым и помещена в «Сыне Отечества». Воейков изложил содержание поэмы по отдельным песням, разобрал характеры действующих лиц, остановился на красотах изложения, выражений и ограничился немногими упреками в отступлениях «Руслана и Людмилы» от эпопей, оговоривши ее ближайшее отношение к поэмам романтическим, шуточным, волшебным, богатырским. Защитник Пушкина, указавший его «почтенное место между первоклассными отечественными нашими писателями» за «лебединое перо поэта», за кисть художника, вызвал в Пушкине, находившемся в это время в Киевской губернии, некоторое неудовольствие, может быть за обвинение в безнравственности и за следующее замечание: «Прелестные картины на самом узком холсте, разборчивый вкус, тонкая, веселая, острая шутка; но всего удивительнее то, что сочинитель сей Поэмы не имеет еще двадцати пяти лет от рождения!» Пушкин начал с этого замечания свое предисловие ко 2-му изданию «Руслана и Людмилы»: «Автору было двадцать лет от роду, когда кончил он «Руслана и Людмилу». Пушкин в письме к Гнедичу 1820 года искал уже защиты от более «умных» критиков, находя своих критиков или «тяжкими», или «благонамеренными» (II, 199)[620]. Собственно говоря, Воейков кое в чем согласился и с мнением старинных Аристархов, и в «Сыне Отечества» 1820 года нашелся новый защитник Пушкина, упрекнувший Воейкова за указания «грешных и мужицких» стихов в «Руслане и Людмиле». Существует мнение, что эта новая защита сделана самим А.В. Воейковым, под псевдонимом П. Б-ва (VI, 12, примеч. 5), сославшимся уже на лорда Байрона. Не была ли эта критика вызвана друзьями Пушкина, если принять во внимание заключение статьи Воейкова: «Отдавая полную справедливость отличному дарованию Пушкина, сего юного гиганта в словесности нашей, мы, однако, уверены, что основательный разбор его поэмы, поясненный светом истинной критики, был бы полезен и занимателен. Мы желаем только, чтобы труд сей на себя принял писатель: опытнее, ученее и учтивее г-на В.».
Поэма Пушкина была признана критикой Измайлова в «Благонамеренном» 1820 году «прекрасным феноменом в нашей словесности», в дальнейших статьях «Сына Отечества» – «одним из лучших произведений литературы 1820 года». Не пересматривая замечаний и «за», и «против» Пушкина в семи статьях «Сына Отечества» 1820 года, заметим только, что поэма молодого поэта вызвала необыкновенное оживление в русской литературной критике и споры привели к признанию таланта за первым крупным трудом Пушкина. Очевидно, и в обществе много говорили о «Руслане и Людмиле», если в предисловии ко 2-му изданию его Пушкин, цитируя своих критиков 1820 года, упоминает о «мнениях увенчанных первоклассных отечественных писателей» (Дмитриева и Карамзина), которые сводились к полному порицанию поэмы. В действительности это было преувеличено, так как Карамзин хотя и называл «поэмку молодого Пушкина сметанной на живую нитку», но защищал ее перед Дмитриевым за «живость, остроумие, вкус». Очевидно, эта частная переписка двух светил русской литературы хорошо была известна в кругу молодых литераторов и о ней известили Пушкина из Петербурга и Москвы на юг – в Киев, Крым или в Кишинев. Пушкин оставил обычную форму торжественных посвящений, хотя впоследствии и прибегал к ней, и к вольностям своей поэмы прибавил: «Посвящение одним красавицам-девицам».
В критике 1820–1821 годов Пушкин получил почетный титул «певца Руслана и Людмилы». Журналисты составили даже представление о мере литературного таланта Пушкина по этой поэме и впоследствии неодобрительно отзывались о других произведениях поэта, которые отступали от приемов и цели первой поэмы молодого поэта. Только просвещенные друзья Пушкина понимали, как и сам поэт, недостатки «Руслана и Людмилы». Критику вызвали некоторые поправки во 2-м издании поэмы, преимущественно со стороны безнравственных намеков. Одна черта осталась неизменной и, вероятно, заставляла задумываться поэта – это взгляд на Пушкина как на автора «небольших» поэмов. В самом деле, авторы обширных поэм, с содержанием, захватывавшим вопросы стран, народов, вождей, должны были казаться титанами перед автором «Людмилы», «Черкешенки», «Марии и Заремы», «Цыганки», и пр. А поэт и в лирике отдавал всю свою душу женщине или пробовал воспевать в небольших произведениях Наполеона, вождей 1812 года или карать русских временщиков. По-видимому, задумавшись над требованиями читателей, поэт остановился на Петре Великом, и этот труд не был им довершен, как ошибся в этом и ранее Ломоносов со своей «Петриадой». Времена неустройств, Лжедимитрия, пугачевщины дали Пушкину более верные очерки; но он не был способен и здесь погрузиться в многотомную работу. Вот исходный пункт в оценке русской критики, которую при жизни Пушкина представляют в неблагосклонном свете с 1830 года.
Как бы то ни было, посылая Гнедичу новую свою поэму «Кавказский пленник», которую автор идиллии и переводчик Гомера издал в 1822 году, с приложением портрета Пушкина (издатель прибавил и подпись к портрету: «Думаем, что приятно сохранить юные черты Поэта, которого первые произведения ознаменованы даром необыкновенным»), последний писал Гнедичу (VII, 31): «Я что-то в милости у русской публики» – и далее выражал недоверие, признавая за отзывами публики случайную прихоть и указывая «людей, которые выше ее» (публики). В приписках к новой поэме Пушкин (II, 298) намекает на злобу критиков «Руслана и Людмилы». «Повесть – Кавказский Пленник» – новое «небольшое, изящное стихотворение» («Сын От.»), «поэма» (по выражению Измайлова) была встречена дружными похвалами критики: в «Вестнике Европы» 1823 года историк Погодин (М. П.), соглашаясь со «строгими требованиями знатоков» от «Руслана и Людмилы» (не писал ли первую критику в «В.Е.» московский профессор Мерзляков или Каченовский?), поставил выше «Кавказского пленника», приветствовал обещание Пушкина выбрать новый исторически сюжет поэмы из отношений кн. Мстислава к Кавказу и, как и другие критики, упрекнул автора за противоречия в характере Пленника. Князь Вяземский и Плетнев сопоставляли новое произведение Пушкина с произведениями Байрона, особенно с «Шильонским узником» (которого Пушкин выбрал неудачно для «Братьев-разбойников») и побуждали молодого поэта развиваться в этом направлении давать поболее новых произведений, обогащать бедную русскую литературу. Особенно понравилось поэтич