шкина. В книге Анненкова особенно интересны главы (III и IV), посвященный политическому, умственному и нравственному состоянию общества, окружавшего Пушкина в Александровскую эпоху. Здесь впервые получают объяснение эпиграммы, сатиры и непечатные произведения Пушкина первой поры его жизни в Петербурге до ссылки на юг. «Соблазнительными, но остроумными произведениями отчасти эротической, а отчасти революционной своей музы он устраивал себе какое-то особенное положение, создавал из себя какое-то подобие силы, правда ничтожной до крайности, ребячески беспомощной и легко устранимой при первом движении противников, но все же такой, мимо которой нельзя было долго проходить без внимания» (84). Анненков вообще обратил особенное внимание на историю развития Пушкина, с которой связана и психическая сторона общества. Это был как бы ответ на резкий приговор Писарева и др. (т. е. отчасти Добролюбова) о пустоте в направлении и содержании Пушкина. Не успев развить своего беспристрастного исследования (в 1880 году, как увидим ниже, Анненков прибавил исследование об общественных идеалах Пушкина), Анненков так определяет в общих чертах развитие поэта, смену его направлений: «Развиваясь необычайно быстро, он (Пушкин) переходил постепенно от бессознательной роли великосветского радикала, которую играл в Петербурге, к отчаянному протесту личности, ничего не признающей, – кроме самой себя, к неистовому байронизму, которым заражен был в Кишиневе, и от него, через умеряющее действие романтизма и через изучение Шекспира к объективности, историческому и критическому созерцанию, и наконец, и к задачам, которые представляют для творчества и для анализирующей мысли русской старый и новый быт. Когда Пушкин снова очутился в столичном нашем обществе, он принес с собой только зачатки последнего из этих направлений, но потребовалось еще четыре беспокойных года (с 1826 по 1830-й) для того, чтобы превратить эти зачатки в обдуманную теорию, которая открыла бы разум и цели современного русского существования… С обретением упроченного положения в свете (1830–1831 гг.) весь тяжелый искус этот, казалось, должен был кончиться и уступить место мирному труду, ровной деятельности и светлой жизни. В голове его действительно стали накопляться все те замыслы поистине громадных созданий, о которых мы можем судить теперь только по отрывкам, сравнительно бедным, оставшимся в бумагах, после его смерти… Но в душе Пушкина жила потребность, мешавшая ему замкнуться исключительно в кругу своих художнических идей. Он сгорал жаждой многосторонней общественной жизни, которая гнала его в большой свет, где он думал найти ее, но еще сильнее томился он мучительною страстью осмыслить современный ему быт, открыть законные причины его явлений, уверовать в его необходимость и разумность и, наконец, угадать смысл самой русской истории как лучшего оправдания народа и страны» (328–331). Вот лучшее оправдание нравственной личности поэта, его умственных интересов, его отношения к лучшим стремлениям своего времени, наконец, его страданий, разлада и самой трагической смерти. Анненков указывает как бы влияние на этот роковой исход того самого общества, «об оправдании и интересах которого (он) так много хлопотал» (332). Труд Анненкова можно считать первой исторической работой в области изучения Пушкина и его времени. Он хотел указать отношение между жизнью поэта, его современников и его творчеством, в котором усматривал не только историческое значение, но и безусловно высокое – эстетическое и даже философское.
Две большие работы А.Н. Пыпина, под названием «Исторических очерков», касаются Пушкина с той же самой стороны, с какой рассматривает воззрения поэта Анненков, с тем отличием, что Пыпин не придает особенного значения сословной точке зрения Пушкина. В «Онегине» Пыпин видит не представителя времени, а только известный тип из тесного круга светской жизни. Пыпин почти согласен со взглядами известной части современников Пушкина, которые помнили первое вступление поэта в общественную и литературную жизнь. Поэтому он не разделяет взгляда Белинского и колеблется между историческим исследованием Анненкова и взглядами на Пушкина отрицательной критики. Мы увидим далее, что почтенный критик сделал много уступок в другую сторону при суждении о значении поэзии Пушкина, о мировоззрении поэта. Отмеченная точка зрения критика в 70-х годах объясняется его общими крупными задачами, положенными в основание «Исторических очерков». Пыпин не отличает воззрений Пушкина от несимпатичных ему воззрений Карамзина и рассматривает эти воззрения поэта, как и всю его деятельность, в отделе романтизма, считает Пушкина явлением переходным между сентиментальным консерватизмом, романтизмом, как его понимали в русской литературе, и самобытным направлением, отвечающим потребностям времени и общества.
Страхов в статьях «Заметки о Пушкине» и «К портрету Пушкина» («Складчина» 1874 г. и «Нива» 1877 г.) снова стремился восстановить все высокое значение поэзии Пушкина, его поэтического гения. Вот частные подразделения первой статьи, указывающие на общие положения Страхова: «Нет нововведений – Пушкин не был первовводителем» (указывается связь, с одной стороны, с Байроном и Шекспиром, с другой – с русскими поэтами), «переимчивость» (опять указываются влияния лучших русских поэтов), «подражания» (восточной поэзии в Коране), «пародии» (на Данте, на Карамзина), «прямодушие», «истинная поэзия». Во второй статье Страхов отмечает глубокое психологическое значение поэзии Пушкина. И выводом из этих наблюдений над лирикой Пушкина является определение высокой душевной красоты поэта. Страхов как бы призывал русское общество к готовившемуся торжеству открытия Московского памятника 1880 года. Для характеристики 70-х годов в русской литературе заслуживают внимание два отзыва о Пушкине романиста Достоевского в «Дневнике писателя». Эти отзывы полнее выразились в речи Достоевского на Пушкинском празднестве – речи, составившей событие. Еще в 1873 году Достоевский в «Гражданине» по поводу «Книжности и грамотности» в народе называл Пушкина провозвестником общечеловеческих начал (см., например, издание «Нивы», т. IX, ч. I, стр. 100 и далее). В 1877 году Достоевский еще полнее развил мысли о всечеловечности, всеобъемлемости русского духа, о народной правде, выразившихся в поэзии Пушкина, о его способности перевоплощаться в гения чужих наций. Прибавим еще биографический очерк Пушкина и его письма, появившегося в 1879 году в «Русской старине», выходивший и в следующем, 1880 году.
Этот 1880 год ознаменовался открытием памятника А.С. Пушкину в Москве и необыкновенным чествованием памяти поэта по всей России. Если мы возьмем Pusckinian’y Межова 1886 года («Библиографический указатель статей о жизни А.С. Пушкина, его сочинений и вызванных ими произведений литературы и искусства» с появления Пушкина в печати 1813 года до 1886-го, т. е. за 70 лет), то из 4000 статей и произведений четвертая часть, около 1000, приходится на несколько месяцев 1880 года. Даже по частным вопросам поражает обилие статей: 22 статьи посвящены поискам о доме, в котором родился поэт в Москве, 18 статей о доме, в котором жил поэт в Одессе, 23 статьи о дуэли Пушкина в Петербурге и т. д. Прекрасные описания Пушкинского празднества даны в статьях Пятковского «Пушкинский праздник в Москве» (Из истории нашего литературного и общественного развития, 2-е изд; I т., 265–298), Страхова «Пушкинский праздник» (Биография, письма и заметки из записной книжки Ф.М. Достоевского, 1883 г., 304–315; в измененной редакции: «Заметки о Пушкине», Киев, 1897 г., VI) и в книжке под названием «Венок на памятник Пушкину. Пушкинские дни в Москве, Петербурге и провинции. Адресы, телеграммы, приветствия, речи, чтения и стихи по поводу открытия памятника Пушкину. Отзывы печати о значении Пушкинского торжества. Пушкинская выставка в Москве. Новые данные о Пушкине» (СПб., 1880). Это были июньские дни в Москве, дни небывалого торжества русской словесности, когда вместе с уличными торжествами, заседаниями в университете и в Думе, с обедами соединились и чествования живых представителей русской литературы, произнесших речи, Тургенева и Достоевского. Речь последнего считалась событием и вызвала необыкновенный энтузиазм. Замечательны были речи и ученых Тихонравова, Ключевского, Сухомлинова и др. Катков в речи на думском обеде призывал к примирению, и, действительно, почти все представители литературы свидетельствовали о мире и любви во имя памяти великого поэта. Это был, в самом деле, голос из-за могилы Пушкина, призывавшего и чувства добрые и милость к падшим. Страхов в своих воспоминаниях о Пушкинском празднестве 1880 года называет эти июньские дни турниром, состязанием русских писателей. И в самом деле, достаточно назвать имена этих писателей, говоривших речи в честь Пушкина, чтобы понять необыкновенный литературный праздник в Москве. Здесь были и говорили: Тургенев, Достоевский, Островский, Аксаков, Потехин, Майков, Плещеев, Катков, митрополит Макарий, Тихонравов, Ключевский, Стороженко, Юрьев, Грот, Анненков, Бартенев. Мы должны хотя в самых общих чертах передать сущность этих речей, чтобы показать новые точки зрения на Пушкина, новые задачи критики, выдвинутые ораторами, подвинувшие вопрос о Пушкине. Так понял это петербургский профессор О.О. Миллер, пытавшийся со своей точки зрения свести «Пушкинский вопрос» в статье «Русской мысли» 1880 года, XII книжка. Страхов заметил о речах митрополита Макария, академиков и профессоров, что «в этих статьях были интересные факты, точные подробности и верные замечания, но вопрос о Пушкине не был поднимаем во всем своем объеме» (Заметки о Пушкине, 2-е изд., 109 стр). «Очевидно, – заметил Страхов, – западники и славянофилы были тут равно побеждены; славянофилы (игнорировавшие Пушкина, преклонявшиеся перед Гоголем) должны были признать нашего поэта великим выразителем русского духа, а западники, хотя всегда превозносили Пушкина, тут должны были сознаться, что не видели всех его достоинств. Одна из провинциальных газет «Тверской вестник» («Венок», 121 стр.) еще резче оттенила вспышку внимания к Пушкину и почти полное отсутствие ровного и яркого света от его гения: «Одно лишь печалит нас на Пушкинском празднике, это тот факт, что великого русского народного поэта не знает русский народ… А интеллигентное наше общество? Разве оно много интересуется Пушкиным и его художественно-поэтическим творчеством? За 43 года, протекшие со смерти поэта, мы имеем только пять изданий его сочинений. Последнего издания (1873 г., Геннади) давно уже нет в продаже. С 1873 г. из отдельных произведений Пушкина печатались только «Евгений Онегин», сказки да хрестоматические отрывки для школ. В 66 лет с того для, как появилось в печати первое стихотворение Пушкина, у нас вышло всего десять книг о нашем поэте, ни одного цельного труда, который выяснил бы жизнь, деятельность, общественное и литературное значение Пушкина во всех подробностях и со всех сторон».