Поняв мысль командира, на корму выскочили флагманский минёр и торпедист матрос Турсунбаев.
– Товсь! Сброс! – скомандовал Черныш.
– Заело, товарищ командыр! – крикнул Турсунбаев.
– Все – с кормы! Кормовое – огонь!
Флагманский минёр быстро отскочил от бомбосбрасывателя, чтобы не попасть под очередь пушки, но Турсунбаев, не слыша команды, упорно дёргал рычаг. А комендор кормового орудия не мог стрелять, так как матрос был почти под стволами.
Томительно текли секунды. И тут заевший бомбосбрасыватель сработал, бомбы ушли за корму! Турсунбаев еле успел отскочить за орудийную башню.
Черныш, мгновенно оценив ситуацию, дал катеру самый полный ход. Дизеля натужно взревели, и катер стал быстро удаляться от места сброса. Кормовое орудие било очередями по катерам противника, пулемёты захлебывались, стоял неимоверный грохот. Выхлопы дизеля смешивались с пороховыми газами, и облако дыма, разрываемое вспышками, быстро сносилось за корму.
Катера эритрейцев перестроились, вперёд выскочил самый крупный. На его баке засверкало огнём орудие, над мостиком «канонерки» просвистела очередь малокалиберных снарядов.
– Ну, суки! Миллиметров сорок пушка! «Бофоре» или «Эрликон»..
И тут прямо перед флагманским катером противника рвануло! Глубинная бомба, рассчитанная на потопление дизельной подлодки водоизмещением в тысячу-полторы тонн, взорвалась под катеришкой водоизмещением тонн на сто пятьдесят, разнеся его в щепки. Столб воды поднялся метров на двадцать, оглушительный грохот прокатился над морем, ударила по ушам взрывная волна. Потом «канонерку» ударило, как будто огромной кувалдой, по корпусу – дошёл гидродинамический удар. Тряхнуло так, что вышел из строя правый носовой двигатель. Скорость сразу начала падать…
Ход резко снизился. В машину кинулся командир БЧ-5. Моторист Уразбаев, причитая по-узбекски и потеряв голову, растерянно метался по отсеку. От гидродинамического удара сдвинулся с места один из узлов крепления дизеля. Надо было лезть под него и закрепить болты на ходу. Быстро, рывком, подняли пайолы, и, поминая Уразбаева крепкими словами, туда полез моторист Моцак. Лежа на спине в мазутной воде, подтянул гайки крепления – и без сил, кое-как, вылез из-под двигателя, крепко зашибив колено. Дальше его, матерящегося и хромающего, уже потащили лейтенант и матросы. Двигатель добавил обороты, катер снова шёл самым полным ходом, выдавая 35 узлов и оставляя за кормой продолжающиеся глухие взрывы «глубинок».
А наверху было невесело. Баковый пулемёт замолчал – кончилась лента, и боцман лихорадочно заталкивал новую в приёмник. У станка пулемёта Салминыпа от интенсивной стрельбы отвалилось трубка, наваренная на треногу станка для стрельбы по воздушным целям. Пулемёт боком упал на мешки с песком. Арвид, матерясь по-латышски и по-русски, поднял горячий, почти двухпудовый пулемёт, упёр в плечо и продолжал стрелять по отставшим катерам. Задержку заметил матрос Заруцкий, отложил свой РПК и кинулся к пулемётной точке, оскальзываясь на гильзах.
– Держись, Арвид! – орал он, перекрикивая трескотню пулемётов. Попутно содрал брезент с вьюшки, обмотал руку, схватил пулемёт за раскалённый ствол, и уже они вдвоём поставили пулемёт на станок.
– Порядок! Спасибо Коля!
– Да на здоровье! – крикнул Заруцкий. Только белые зубы и глаза выделялись на его закопченном лице из-под сбившейся набок каски.
В горячке Салминын выпустил ещё несколько длинных очередей, не заметив, что ручные пулемёты уже не стреляют. Катера уже исчезли из виду – далеко, не достать.
– «Дробь»![20] Прекратить огонь! – прошла команда с мостика. Кормовое орудие дало короткую очередь и замолкло.
Пороховую гарь сносило ветром. По вибрирующей палубе перекатывались остро воняющие сгоревшим порохом гильзы. Сквозь уже привычный гул моторов было слышно, как потрескивали остывающие стволы пушек на закопчённых башнях.
– Две цели исчезли с экранов. Чисто! – доложил радиометрист.
– Ну всё, кажется, отбились, – не веря себе, сказал Черныш.
– Похоже, так, – откликнулся комбриг, снимая каску.
– Андрей, – устало сказал помощнику командира Черныш, – быстро сходи по кубрикам, проверь, как там пассажиры. С кормы по телефону доложишь.
Минут через пять помощник доложил:
– Всё в порядке. Не поверишь, командир, – сидят моряки и жрут сухпай, спокойные, как удавы. А чего, говорят, добру пропадать. Бледные, правда!
– Ну ничего себе. Мы тут все перетряслись – а этим хоть бы хны.
Остались позади территориальные воды Эфиопии, шли теперь в нейтральных водах. На небе уже висел красный шар солнца, и начиналась удушливая жара. Спасало и то, что катер шёл полным ходом. Близилась точка рандеву.
На горизонте замаячило белое пятно – это было госпитальное судно «Лена». Белоснежный корпус с высокими надстройками и крупными красными крестам на бортах, изящные обводы – судно было по-настоящему красивым. «Лена» застопорила ход и легла в дрейф.
С правого борта вывалили парадный трап. Катер медленно подошёл и мягко ошвартовался, ткнувшись кранцами к площадке трапа.
Командир бригады сказал Чернышу:
– Яс флагманскими – на «Лену». Через час жду вас в кают-компании, на совещание с офицерами. Осмотреться, доложить состояние корабля и оружия. Займитесь машиной, пока есть время: не приведи Господь, если поломаемся в бою. Здесь, видимо, задержимся до прихода «Лимана» и «Лазутчика». До них ещё миль пятьдесят. Назад пойдём конвоем, возможно, придётся прорываться. Сейчас свяжусь с эскадрой, доложу о бое. До встречи…
Черныш проводил комбрига и офицеров до трапа «Лены» и только сейчас ощутил, как он устал. Тело ломило, будто из него вытащили какой-то внутренний стержень. Позади стояли его офицеры – штурман, помощник и командир БЧ-5 [21], такие же усталые и вымотанные. По верхней палубе на мешках с песком устало сидели пулемётчики Привалившись к открытой двери, сидел на корточках боцман с неизменной дудкой на цепочке. Но надо было воевать дальше – поход ещё не кончился, и расслабляться было рано…
– Так, давайте на мостик, обговорим дальнейшие действия.
Офицеры с боцманом собрались в ходовой рубке.
– Олег, что с машиной?
– Думаю, на обратный переход хватит, хотя тряхнуло прилично, – ответил командир БЧ-5. – Да и проводку надо проверить кое-где. На главном щите сейчас электрики работают.
– Смотри. На тебя надеюсь. Скиснет машина в бою – плохо нам всем будет, – сказал Черныш и продолжал: – Штурману нанести на карту наше маневрирование: возьмём с собой для доклада. – Повернулся к боцману: – Давай Моцака и Салминыпа к докторам, пусть посмотрят, чего там у них… Помощнику организовать высадку пассажиров. Чтоб не пёрли, как на буфет, и вещички на радостях не забыли. Мы через полчаса идём на «Лену». Боцман, останешься за старшего. Оружие почистить, дозарядить ленты. Доложить наличие боеприпасов. Произвести приборку. Экипаж покормить. Попробую договориться насчёт баньки, не всё ж забортной водой мыться. Потом всем отдыхать, до особого распоряжения.
Черныш спустился с мостика в свою крохотную каюту, ополоснул лицо и переоделся в чистую «тропинку». Всё же в гости идём, да и девушек-медичек на судне много. Сел в кресло, благо до совещания ещё минут тридцать осталось. И провалился в полудрёму.
А по трапу на «Лену» уже шли цепочкой демобилизованные моряки, трогательно прощаясь с экипажем катера.
Усатый сержант – морпех из танкового взвода – крепко жал руку матросу Заруцкому:
– Спасибо, пацаны! Теперь мы хоть живыми домой доберёмся. А вам-то ещё обратно идти… Удачи!
– Да ништяк, отобьёмся! Не впервой.
– А я вообще думал, п… ц нам. Сидим на койках, как дураки, кругом трясёт, грохочет. Были бы автоматы – хоть постреляли бы, всё при деле.
– Да ладно, земеля, мы тут сейчас за вас настрелялись, ажно руки трясутся.
Ровно через полчаса офицеры собрались в непривычно для катерников просторной кают-компании «Лены». Черныша удивило, что подниматься пришлось на лифте: судно было таким высоким. По коридорам, постреливая глазками, пробегали улыбчивые медсёстры. Этакий островок мира и спокойствия посреди войны.
Командир бригады без лишних проволочек начал разбор действий.
– Товарищи офицеры! Ясно, что разведка эритрейцев знала о нашем выходе и о том, кого мы везём. Видимо, рассчитывали захватить и корабль, и людей, потому сразу не открыли огонь и перехватили в выгодном для себя месте. Но были вовремя обнаружены, что позволило отбить атаку и нанести противнику урон. С этим пусть разбираются контрразведчики. Предварительно можно сказать, что нами потоплены два катера, остальное уточнит разведка эфиопских товарищей. Следует отметить нестандартные действия командира, отдавшего приказ на сброс глубинных бомб по курсу катеров противника и результативность их применения. Никогда ещё такой тактический приём на флотах не применялся. Отмечаю слаженную работу комендоров и пулемётчиков, не допустивших катера противника на дистанцию, когда их пулемёты могли пробить корпус и поразить людей и механизмы. Кроме того, против нас впервые были применены боевые катера специальной постройки с 40-миллиметровой артиллерией. Я тут посмотрел по справочникам – это, ориентировочно, торпедные катера типа «Ягуар» западногерманской постройки. Корабли серьёзные, это вам не джонки… После сброса глубинных бомб от гидродинамического удара вышел из строя один дизель, что в критический момент снизило ход на десять узлов. Завтра мы идём обратно. Командир БЧ-5, доложите состояние двигателей.
– Я ранее докладывал, что на катере после аварии в условиях докового ремонта – ещё первым экипажем – были поставлены новые валы и гребные винты от катера другого проекта. Это нарушило центровку валов и при длительной работе на максимальных оборотах может привести к остановке дизелей. Раньше мы ходили на средних ходах в составе конвоев, и это не было заметно. На тридц