– Это сторожевик дерётся – там калибры серьёзные, – сказал Черныш на мостике катера. – Сейчас всыплют «сепаратам».
– Как бы им самим не всыпали, – мрачно ответил помощник. – Такая пальба идёт…
Тральщик с катером уже подходили к бухте, когда на горизонте показался силуэт эфиопского сторожевого корабля. Он шёл полным ходом, отстреливаясь из кормового орудия и пулемётов от наседавших эритрейских катеров. Но сейчас он был уже в пределах досягаемости танковых орудий береговой обороны острова.
Вкопанные в землю по башни танки Т-55, завезённые на остров ещё в 80-е годы, сразу открыли заградительный огонь по эритрейским катерам, преследовавшим сторожевик. Залп следовал за залпом на максимальной скорострельности. Сплошная стена разрывов встала преградой на курсе катеров, и они быстро исчезли с экрана. Танкисты морской пехоты своё дело знали, да и постоянная корректировка шла от радиометристов с БДК-102. Рубежи заградительного огня уже были пристреляны заранее, реперы выставлены.
Отстрелявшиеся танкисты в одних шортах устало вылезли из раскалённых танков, выкинули из люков дымящиеся, ещё горячие гильзы. Очередная попытка прорыва была отбита. Вокруг каждого капонира громоздились уже горы стреляных гильз – огонь вели каждый день.
Тральщик ошвартовался к пирсу, командир бригады с флагманскими офицерами устало пошёл в штаб – предстоял доклад на эскадру. Матросы, подгоняемые зычными командами старпома и боцмана, вели приборку на палубе тральщика, комендоры банили стволы орудий. Флотский порядок незыблем: отстрелялся – приберись.
Катер Черныша, высадив на берег морских пехотинцев, пришвартовался вторым корпусом к высокому борту плавмастерской. Командиру БЧ-5 и его мотористам предстояла долгая работа с дизелями. Офицеры с плавмастерской уже были на борту: скорее всего, кораблю предстояла постановка в док, благо из него только что вышли два отремонтированных эфиопских торпедных катера, уже загружавшихся боезапасом с плавучего склада.
На катере тоже шла большая приборка и чистка оружия. Салминьш и Турсунбаев разложили на брезенте разобранный «Утёс», рядом пристроился Заруцкий со своим неразлучным РПК. Солнце уже жарило вовсю, и матросы были в одних синих выцветших форменных шортах.
– А что, Арвид, дали мы им сегодня!
– Ага! Если бы не тралец – уже бы уже рыб кормили. Мне «маркони» [22] сейчас шепнул, что нашего командира эритрейцы личным врагом вроде объявили. Ну и нас, конечно, за компанию…
Развеселившийся Заруцкий хлопнул Турсунбаева по загорелой тощей спине
– Ну чё, джигит, ты нынче у «сепаратов» главный враг. Это ведь ты бомбы-то за борт спихнул. Давай, гордись… А мы тут вроде как на подхвате были.
Поднявшийся было смех быстро утих: к соседнему пирсу, накренившись, приближался эфиопский сторожевик с приспущенным флагом. Союзникам крепко досталось – в районе носового кубрика виднелась пробоина от снаряда «безоткатки», вокруг которой борт был закопчен, на надстройках виднелись пробоины и следы от пулевых рикошетов. Турель зенитного автомата 2М-ЗМ пробита в нескольких местах и покрыта бурыми пятнами, закопченные стволы свесились вниз. Половина швартовной команды перевязана свежими бинтами, на корме под брезентом виднелось насколько тел. На пирсе уже стояли санитарная машина и грузовой «Урал», в которые быстро погрузили трупы и раненых. Ранеными сразу занялись врачи базы во главе с бородатым хирургом, майором Лимеевым.
Матросы и офицеры катера молча, нестройной шеренгой стояли у борта, отдавая последнюю почесть погибшим в бою морякам. Флаг катера был приспущен.
Моряки впервые так близко увидели отвратительное лицо войны и были подавлены. Каждый знал, что на месте убитых эфиопов мог быть и он, если бы эритрейские катера прорвались на близкую дистанцию. Но они верили в своё оружие!
– Коля, а что мы здесь делаем? – тихо спросил Арвид. – Эфиопы за себя дерутся, эритрейцы – за свободу, а мы-то за что?
Заруцкий только пожал плечами. Ответа не было.
Через несколько месяцев, пройдя в конвоях и боях свой срок, артиллерийский катер АК-213 убыл в Севастополь. На смену ему прибыл малый противолодочный корабль «Комсомолец Молдавии». Война за остров продолжалась.
В феврале 1991 года моряки, спустив государственный флаг СССР, покинули базу. А в августе не стало и Советского Союза…
Будни белой бригады
Этот раздел книги – о дальних походах, штормах, экзотических странах и разных случаях, приключавшихся с моряками вспомогательных судов Тихоокеанского флота во время плаваний. Ни ищите здесь описаний морских сражений и грандиозных исторических событий – это не адмиральские мемуары. Здесь вы найдёте весёлые и грустные рассказы о людях и кораблях Военно-морского флота восьмидесятых годов.
«Белой бригадой» тогда называли соединение судов – в основном танкеров – вспомогательного флота, которое несло боевую службу в Тихом океане и Красном море, за тысячи миль от родного дома. А «белой» она называлась потому, что, в отличие от «чёрных» вспомогательных судов, её суда ходили за границу СССР. То есть члены экипажей были, так сказать, «белые люди».
Гибель м-72
Ледокол вспомогательного флота ТОФ «Илья Муромец», на котором я служил судовым врачом, после короткого ремонта в Славянке уже месяц отстаивался в дальнем углу бухты Малый Улисс. Было лето, льдов в ближайшем обозримом будущем не предвиделось, и экипаж был частично в отпусках, а частично талантливо изображал кипучую трудовую деятельность на борту.
Я к тому времени проплавал уже целых четыре месяца, и капитан приказал мне готовиться к получению допуска на несение стояночной вахты в качестве вахтенного помощника.
Обложившись затрёпанными книжками с романтическими названиями «КУ-57», «РБЗЖ-НК» и «ТТХ [23] ледоколов типа “Василий Прончищев”» с кипой всяческих инструкций и наставлений, я сутками не вылезал из каюты, а иногда бродил по коридорам, отлавливая штурманов и механиков для разъяснения непонятных терминов, не имеющих ничего общего с медициной. Они откликались весьма неохотно: кто-то отсылал меня к первоисточникам, кто-то и просто «посылал».
Неожиданно сонная судовая жизнь была прервана приказом: на следующий день выходить для транспортировки грузов в бухту Стрелок. Строго говоря, ледокол не предназначен для перевозки грузов по чистой воде в силу своих конструктивных особенностей. Его утюгообразный корпус с высокими надстройками и яйцевидным днищем был подвержен бортовой качке даже в спокойной бухте, а уж на открытой воде при хорошей волне ледокол начинал судорожно болтаться и крениться во всех направлениях, так что все, кто был в рубке, обязательно пристегивались ремнями, а всё, что не было вовремя раскреплено, летало по отсекам и каютам, имитируя броуновское движение молекул. Лично я, по незнанию пару раз вылетев из койки, усвоил эту истину накрепко и в шторм в целях профилактики всегда пристёгивался к койке танковыми брезентовыми лямками Ш-4, входящими в комплект первой помощи.
Утром к трапу подошёл автобатовский грузовик, из него выгрузили штук двадцать разнокалиберных ящиков, раскрепив их на верхней палубе и закрыв брезентом. За погрузкой исподтишка следил бригадный «особист», что уже само по себе было явлением крайне редким и потому загадочным. Уже после отхода радист принёс штормовое предупреждение, однако капитан и старпом, странно переглянувшись, в один голос сказали: «Ни хрена, успеем!..» Видимо, у отцов-командиров были на этот счёт какие-то особые соображения.
Выйдя за мыс Скрыплёва, ледокол сразу начал брыкаться, а где-то на полпути, когда нас застиг приличный (балла на четыре) штормик, «Илья Муромец» активно замахал мачтами и стал энергично крениться в бортовой качке градусов до двадцати, после чего за борт из-под брезента вылетел один из ящиков, – видимо, плохо закреплённый. Все эти события вызвали неадекватно бурную радость на мостике, сей факт был торжественно занесён старпомом в судовой журнал, и народ, радостно потирая руки, разбежался по каютам. Все с воодушевлением что-то писали и печатали. Я, единственный не посвящённый в эти премудрости, оставался в недоумении, которое вскоре развеял капитан.
Ларчик открывался просто. Лет десять на шее у бригадного особого отдела висел мотоцикл М-72, положенный особистам по штату. Он смирно стоял в каком-то сарае, и никто на нём отродясь никуда не ездил, ибо морской офицер, едущий в полной форме на мотоцикле, смотрится не менее эффектно, чем собака верхом на заборе. Мотоцикл потихоньку разукомплектовали, оставив в конце концов лишь ржавую раму с колёсами, что выяснилось совершенно случайно при передаче склада.
Приближалась инспекторская проверка части с непременными соответствующими оргвыводами, и особисты, тщательно разработав операцию и напустив для пущей важности секретности, единодушно приговорили останки мотоцикла к «высшей мере». В награду за это капитану пообещали закрыть глаза на акты списания всего барахла, которое годами числилось на судне, не будучи «в фактическом наличии».
Мы блестяще исполнили приговор. Мотоцикл в ящике бесследно канул в морскую пучину, унося с собой все проблемы. Погиб, что называется, смертью храбрых на боевом посту, то есть «был смыт за борт при транспортировке в ВМБ Стрелок во время шторма, в результате халатности матроса-практиканта Пизюкова В. П.», с подтверждением соответствующей записью в судовом журнале. А что возьмёшь с практиканта, тем более с такой фамилией?
В результате шторм нанёс судовому имуществу виртуальный урон, сопоставимый по эффективности с воздействием цунами на Курильские острова. В частности, за борт было «унесено штормовым ветром» два штурманских полушубка, легководолазный костюм, несколько рулонов штурманских карт, две штурманских линейки, два бинокля, вдобавок вдребезги разлетелся секстан. Попутно было «разбито» три четверти тарелок и кружек в кают-компании и столовой команды. В «затопленной» провизионке в негодность пришли два мешка сахара, а также несколько ящиков тушёнки и сгущёнки (съеденных ночной вахтой за полгода).