На камбузе было особенно сложно: кокам вокруг плиты приходилось выполнять почти цирковые номера, чтобы приготовить обед для экипажа. Да и нормально поесть и поспать тоже стало проблемой. Даже просто передвигаться по коридорам и трапам надо было, выделывая замысловатые пируэты, крепко держась за поручни и временами повисая в воздухе.
На второй день ветер начал стихать, дождь прекратился, и яркое тропическое солнце осветило ещё волнующийся океан, а следующим утром уже ничто не напоминало о прошедшем шторме. Мы приближались к экватору, направляясь далеко на юг, – для обеспечения судов космической разведки, а также соединения боевых кораблей 8-й оперативной эскадры, находившегося в автономном плавании.
До точки рандеву оставалось четверо суток хода. Стояла хорошая штилевая погода. Над зелёно-голубой, словно покрытой морщинистым покрывалом, гладью океана лишь изредка низко пролетали стайки летучих рыб да величаво парили редкие альбатросы. Даже вездесущие чайки не залетали в эти широты.
На карте похода, вывешенной в кают-компании, картонный силуэт судна находился где-то на середине Индийского океана. Мы провели уже несколько заправок боевых кораблей и сейчас направлялись в район встречи с судном обеспечения космических полётов «Маршал Неделин».
Для судового врача при хорошо налаженной службе особой работы по прямой специальности на судне обычно нет (народ отличается бычьим здоровьем), вот и начинаешь себе её искать – то штурманам поможешь карты корректировать, то с боцманом чего-нибудь покрасишь, а сегодня мы с помполитом Леонтьичем допоздна обновляли наглядную агитацию.
Леонтьич, полный лысоватый мужчина лет сорока восьми, в прошлом судовой механик, по воле родной партии ставший помполитом, был в общем-то человек добрый и неплохой, и работа у него была нужная, но вот выступать публично он совершенно не умел и начитанностью отнюдь не блистал. Народ приклеил ему кличку «Гитлеровец» (с ударением на «О»), потому что однажды на политзанятиях по истории Второй мировой войны, читая подготовленный политотделом текст, в безобидной фразе «.. полчища гитлеровцев захватили Брюссель» он умудрился полностью неправильно расставить ударения. Хамоватая боцманская команда отреагировала дружным ржанием, мотористы заухмылялись, а второй механик, доселе безмятежно дремавший на задних рядах, проснувшись, от неожиданности начал что-то судорожно записывать в конспект, чем ещё добавил веселья. В общем, политзанятие (на наш взгляд) вполне удалось, а ораторский дар Леонтьича получил широкую известность в бригаде.
Водилась за Леонтьичем и ещё одна особенность – после приёма спиртного его курносый нос приобретал насыщенно-красный цвет и являлся самым главным «индикатором» произошедшей выпивки. Зная об этом даре природы, Леонтьич пить на судне избегал – по крайней мере днём.
…Этой ночью мне что-то не спалось, и я вышел подышать на шлюпочную палубу. После кондиционера сразу стало жарко. Стояла тихая лунная ночь, незнакомые созвездия Южного полушария непривычно низко висели над океаном, а громадная полная луна с хорошо видными кратерами озаряла всё вокруг каким-то неестественно-ярким светом. В такие ночи обычно хочется думать о смысле жизни и о глубинах мироздания. А так всё почти по Гоголю – чуден Индийский океан при тихой погоде, редкая птица долетит до его середины… Ну и так далее.
Пароход шёл по лунной дорожке, под ногами слегка вибрировала палуба, приглушённо и размеренно шумел внизу дизель, раскалённый воздух дрожал над трубой, в струе воздуха дрожали звёзды, за кормой серебрился в лунном свете ровный, как натянутый шнур, кильватерный след – на «Илиме» традиционно служили хорошие рулевые.
Захотелось окунуться в прохладную воду. Я зашёл на мостик, получил «добро» от вахтенного помощника и, прихватив полотенце, направился на полубак, где у нас был бассейн, в который накануне закачали чистейшую забортную воду.
В бассейне, немного покувыркавшись, я лёг на спину и, раскинув руки, просто лежал, полностью расслабившись, уставясь в близкое звёздное небо, благо солёная вода спокойно держала тело на плаву. Сюда не доносился шум машины, было очень тихо, темно, и только еле слышное монотонное шипение воды, рассекаемой форштевнем, свидетельствовало о том, что мы куда-то движемся. Сознание полностью отключилось от действительности.
Внезапно звёзды стали пугающе близкими, тело совершенно лёгким, невесомым, и я буквально воспарил над миром, как в детских снах. И ошалел – подо мной по серебряной лунной дорожке плыл маленький чёрный силуэт корабля…
«Но так же не может быть», – запротестовал мозг, страх охватил разум, и… я очнулся в бассейне. Вылез из воды и, вконец озадаченный, пошлёпал к себе в каюту. Что же это было?
На шкафуте наткнулся на Леонтьича, тот стоял в одних шортах, солидных размеров брюшко, перевешиваясь через ремень, напоминало кранец, а «индикатор» ярко светился в полутьме, – видать, наш помполит успел-таки заглянуть в шифровальную каюту, где хранился судовой запас спирта, и там слегка причаститься.
– Что-то не спится мне сегодня, док. Да и душно в каюте. Со старпомом в шахматишки вот сыграли, так всю каюту задымил своей трубкой, – пожаловался Леонтьич.
– А вы в бассейн сходите, освежитесь, – предложил ему я не без задней мысли. А что, нехай тоже полетает, мне не жалко!
Помполит позвонил на мостик и, шаркая тапочками по палубе, пошёл к бассейну. Я быстро пробежал в ходовую рубку. Там было темно и тихо, только квадраты лунного света лежали на линолеуме да уютно светились в темноте картушка компаса и репитеры приборов. Пароход шёл на «авторулевом», матрос что-то красил на правом крыле мостика, вахтенный – второй помощник Саня Хлюпкин – сидел в своём левом высоком кресле и меланхолично смотрел вперёд, в пустынный океан. На экране локатора не было ни одной цели на двадцать миль вперёд, так что можно было и немного расслабиться.
Из рубки был виден край бассейна, в котором в туче брызг плескался Леонтьич. Потом минут десять не было видно ничего, затем он выскочил из бассейна и шустро побежал обратно в надстройку, периодически теряя тапочки.
– Чего это с ним? – позевывая в кулак, спросил Саня.
– Конспекты забыл, наверное, – сказал я ему, и мы оба тихонько посмеялись.
На завтраке Леонтьич, обычно весьма оживлённый, сидел непривычно тихо и выглядел задумчивым, невпопад отвечая на вопросы капитана. В его глазах явственно читалось недоумение.
На следующий день в положенной точке мы встретились с «Маршалом Неделиным». Громадный корабль, весь в решетчатых круглых антеннах космической связи, величественно лежал в дрейфе, слегка покачиваясь на океанской зыби. С кормы танкера подали шланги, началась заправка.
Мы со стармехом и начальником радиостанции отпросились у капитана сходить на «Неделин» каждый по своим делам. Увязался с нами и Леонтьич.
На рабочем катере мы подошли к борту и по штормтрапу поднялись на палубу. Встретили нас очень радушно. Начальник медслужбы показал мне весь медицинский блок, который больше смахивал на научную клинику, напичканную самой современной аппаратурой, тренажёры и барокамеры для космонавтов.
Всё это здорово впечатляло, особенно по сравнению с нашими скромными возможностями. Улучив момент, я рассказал начмеду о своём «полёте в космос», и тот, немного подумав, дал примерно такую трактовку:
– Потеря тактильной чувствительности в воде привела к возникновению ложных ощущений. Ну, а судно на лунной дорожке – это, брат, классический глюк. Фантастики надо поменьше читать. И вообще, больше никому ни слова. Разбираться-то никто не будет – спишут с флота «по шизе». Тебе оно надо? А вообще-то нам ребята-космонавты и не про такие вещи рассказывали. Мало сказать, что странные… Но тоже – молчок!
Приняв внутрь по сто граммов неразведённого медицинского спирта, мы расстались почти друзьями. На прощание начмед нагрузил мне всякими дефицитными медикаментами бумажный мешок, с коим я чуть не загремел со штормтрапа в качающийся на волнах катер. Потом в катер буквально свалился Леонтьич с пылающим «индикатором» и приличным свежим выхлопом, заботливо сжимая в руках свёрток с какими-то плакатами. Свёрток издавал булькающие звуки и выглядел весьма подозрительно. Не иначе Леонтьич разжился казенным «шилом». «Визит вежливости» явно удался, поскольку и стармех, и начальник радиостанции тоже выглядели ну очень довольными, со всякими мешочками и свёртками в руках.
Под вечер к «точке» подошли ещё корабли, и началась работа. Было уже не до бассейна и не до экспериментов с астральными полётами. Да и погода заметно испортилась – угасающий диск луны то и дело закрывался облаками, и только Южный Крест приветливо сиял своими звёздами сквозь рваную кисею облаков. Тёплый ветер развёл волны с белыми «барашками», и наполовину разгруженный танкер заметно, хотя и плавно, качало на тягучей океанской волне. Заправившиеся корабли ушли, просигналив «счастливого плавания», и океан снова опустел. Танкер получил приказ следовать в Коломбо, и мы тронулись в обратный путь, сделав небольшой крюк к зелёным островам архипелага Диего-Гарсия.
…Мне ещё много раз приходилось бывать в южных широтах, но больше никогда и нигде я не испытывал такого чувства раскрепощённости и блаженства полёта. До сих пор не нахожу этому разумного объяснения.
Но иногда во сне я снова вижу под собой безбрежный простор Индийского океана и чёрный силуэт танкера на лунной дорожке и снова куда-то лечу… А Южный Крест снова сияет прямо над головой…
День, когда дует мистраль…
Утреннее солнце, торжественно поднимаясь из-за гор Марсейвер, озарило сиянием статую Святой Девы на шпиле базилики Нотр-Дам-де-ля-Гард, прошлось по вершинам небоскрёбов делового центра Марселя, и город сразу засветился каким-то праздничным светом. Море стало похоже на расплавленное серебро, по которому, словно маленькие чёрные точки, двигались баркасы рыбаков, возвращавшихся с ночного лова со стороны острова Иф. Из лёгкого утреннего тумана прорезались зубцы башен старинного форта Сен-Жан, несколько веков охраняющего вход в гавань Вье Пор.