И он протянул Андрею руку, на ладони лежал потускневший от времени медальон. Андрей растерянно взял медальон – просьба действительно была не только необычной, но и по тем временам достаточно опасной. Узнает кто из политотдела – всё, засунут «под колпак», будешь всю жизнь в каботаже в пределах Охотского моря плавать. А не взять – на всю жизнь будет неловко, что старика обидел.
– Хорошо, – сказал Андрей, – я выполню вашу просьбу. Точно как вы сказали – у Графской пристани. Слово моряка!
Переводчик благодарно посмотрел на Андрея повлажневшими глазами, потом слегка поклонился и вышел из каюты. На ужине он вёл себя необычайно раскованно, выпил водки, пел русские песни, плясал и под конец прослезился.
Утром сверкающий новой краской танкер поднял якорь и взял курс на Тунис, а затем на Севастополь. Но в Севастополе побывать в этом рейсе не пришлось – танкеру турецкие власти не дали разрешения на проход Дарданелльского пролива, заправили горючим прямо в море, и он взял курс на Аден.
Андрей попал в Севастополь только два года спустя, уже на другом судне. Первое, что он сделал в городе, – пошел на Графскую пристань и выполнил обещание, данное им старому русскому переводчику. А в следующее увольнение с замиранием сердца вошёл в храм и, купив большую свечку, попросил поставить её за упокой душ русских моряков, в чужих землях почивших.
Об истории с медальоном Андрею на много лет пришлось забыть. Старого переводчика, наверное, уже нет в живых, но душа его может быть спокойна: его просьба выполнена – медальон лежит на дне Севастопольской бухты у Графской пристани, сразу возле причала пассажирских катеров. На его родине…
«Случайно исполняющий…»
Был у нас в 36-й бригаде такой славный маленький пароходик – танкер «Россошанск». Раньше он исправно заправлял горючим и водой боевые корабли в море, однако к тому времени, о коем пойдёт речь, из-за преклонного возраста бегал только между маяками и дальше бухты Стрелок не высовывался. По этой причине в его экипаж списывали моряков, отличившихся на почве безуспешной борьбы с зелёным змием, а также командный состав, сидевший «под колпаком» у комбрига за различного рода мелкие и крупные шалости. Этакий плавучий штрафбат. Пару раз он тонул кормой возле пирса вследствие лёгкой забывчивости мотористов, перекачивавших балласт; подмоченный главный двигатель требовал переборки, поэтому на трубе уже с полгода висел зелёный брезентовый чехол. Пароход готовили к списанию, командование на него давно махнуло рукой, и пришвартован он был на самом краю пирса, среди ржавых барж, понтонов и всякого плавучего хлама.
Под стать кораблю был и его капитан – Михеич, легендарная среди флотского люда личность. Кряжистый пожилой мужик, с продублённым морскими ветрами лицом, внушающими уважение кулачищами и весьма независимым характером. Ходил всегда в изрядно поношенной капитанской форме с позеленевшими от морской соли шевронами и здоровенной фуражке американского образца. Он начинал службу ещё в войну, юнгой на ленд-лизовских «либерти», был не раз награждён, тонул и горел, образование имел в объёме курсов комсостава «двухсоттонников» [28] и заочно закончил мореходку где-то в 50-х годах. В общем, Михеич «академиев» хоть и не кончал, однако практику имел огромную, был непререкаемым авторитетом среди капитанов-каботажников на всём побережье и весьма скептически относился к высшему комсоставу флота, многих представителей коего знавал ещё сопливыми курсантами и молодыми лейтенантами. Кроме того, Михеич виртуозно владел ненормативной морской лексикой и мастерски её применял, невзирая на лица.
Михеича побаивалась даже здоровенная продавщица Люся из гастронома на Малом Улиссе, беспрекословно продававшая ему бутылки водки в любое время и в любом количестве, что было невероятным в ту суровую пору непримиримой горбачёвской борьбы с алкоголем. Команда же хоть его и боялась, но пить всё равно не бросала. В общем, колоритный Михеич, с его критическим складом ума и независимостью в суждениях, явно не вписывался в современную действительность, и вопрос о его почётной отставке постоянно витал в прокуренном штабном воздухе.
Из наиболее выдающихся личностей на «Россошанске» следует отметить и двух дам, нёсших службу в качестве буфетчицы и кока. Одна из них, Люба, была якуткой и по причине свирепого характера и привычки метко швыряться тарелками носила прозвище Злой дух Ямбуя, вторая, Катя, была известна как Бони-М – из-за выраженного портретного сходства с солисткой этого ансамбля. Девицы красотой не блистали, были незамужними, и хотя от отсутствия мужского внимания не страдали, частенько ссорились на почве неразделённой любви к боцману с применением камбузного инвентаря и крепких выражений. Правда, всё заканчивалось взаимными рыданиями на груди и очередным громким подтверждением факта, что «все мужики – сволочи».
В описываемое мною время на этом славном судне исполнял обязанности старпома второй помощник Слава, в прошлом аспирант ДВВИМУ[29], списанный с океанского танкера-заправщика «Алатырь» из-за недельного запоя, произошедшего на почве развода с горячо любимой, но крепко загулявшей женой. Понятная, в общем, житейская ситуация была раздута сверхбдительными (от скуки) офицерами политотдела бригады до уровня общефлотского ЧП и подана под соответствующим соусом комбригу. Тот, недолго думая, рубанул сплеча – лишил Славу визы на год и, вкатив «строгача», отправил штурманца на «Россошанск». Комбриг Завьялов, старый морской волк, опытными штурманами не разбрасывался и увольнять никого и никогда не спешил.
В результате мягкий и интеллигентный Слава терзался теперь угрызениями совести о безвозвратно загубленной молодой жизни и практически не вылезал из своей тесной каюты, предаваясь запойному чтению и философским рассуждениям о смысле бытия. Всем своим видом он являл разительный контраст с экипажем и напоминал юнгу Джима Хокинса в команде пиратской шхуны «Ис-паньола» из «Острова сокровищ» Стивенсона.
Команда к нему относилась с повышенным вниманием, как к неизлечимо больному, а буфетчица Люба всегда ставила ему самую большую порцию и, скрестив руки на груди, смотрела на него ласковым материнским взглядом. Особенно шокировало экипаж его уставное обращение на «вы» и по фамилии, отчего любой матрос сразу впадал в состояние, близкое к ступору, и долго не мог уяснить сути приказа. Боцману для ясности приходилось делать краткий перевод на общепринятый морской сленг.
Было воскресенье, стояла великолепная солнечная осенняя приморская погода, мелкие волны еле слышно плескались у бортов, посылая в иллюминаторы солнечные зайчики. Над бухтой гомонили чайки, по пирсу, лениво переваливаясь, топали строевым шагом молодые матросы из бригады ракетных катеров, всем своим видом демонстрируя стойкое морское отвращение к пехотной науке. Их более старшие товарищи, наглаженные и начищенные, распространяя запах одеколона, бодрой рысью бежали к автобусной остановке, сжимая заветные увольнительные. На всех судах бригады видны были только вахтенные, вяло прохаживавшиеся возле кормовых флагштоков с повисшими от штиля синими флагами вспомогательного флота.
По зеркальной глади бухты Малый Улисс разливалось состояние благостного спокойствия, в воздухе носился аромат борща и флотских котлет – дело шло к обеду. Кое-где потихоньку ловили с бортов камбалу и бычков, особенно густо обросли удочками борта «Россошанска». Ничто не предвещало бурных событий.
Вдруг на КПП показалась чёрная адмиральская «Волга» с двумя штабными «уазиками», что немедленно привело всех в состояние тихой паники.
Контр-адмирал Акимчик, начальник аварийно-спасательной службы флота, славился крутым характером, склонностью к крепким выражениям и молниеносным оргвыводам. Любимым его занятием были внезапные проверки судов вспомогательного флота с последующим смакованием подробностей на протяжении нескольких лет – память у него была отменная.
И тут на пути адмиральского кортежа неожиданно явилась фигура Михеича, который, надвинув на нос козырек своей знаменитой фуражки, шустро двигался противолодочным зигзагом к воротам КПП, пребывая в состоянии «радостного изумления». В тот день он, находясь в отпуске, совершенно случайно заглянул к старым приятелям на водолазный катер, где весьма основательно «принял на грудь».
Взвизгнули тормоза, и обалдевшего Михеича тут же окружила толпа блистающих погонами и нашивками штабных офицеров.
В результате короткого, но весьма конструктивного диалога, происходившего на высоких тонах, Михеич был отстранён от должности капитана, а адмирал и штабные были им посланы в пешее эротическое путешествие по всем известному адресу.
Разъярённый Акимчик в сопровождении офицеров направился на «Россошанск», где намеревался учинить полнейший разгром. У трапа его встретил бледный и грустный Слава, тем не менее чётко доложивший с присущим ему чёрным юмором, что он является «СПО капитана» на данном судне и никаких происшествий на его вахте не произошло.
На вопрос удивлённо притихшего адмирала, что есть «СПО», Слава вежливо пояснил, что в связи с репрессиями, необоснованно применёнными к его личности, обязанности капитана он может исполнять только случайно (отсюда и «С.И.О.» – случайно исполняющий обязанности), и вообще он намерен в ближайшее время покинуть ряды доблестного Военно-морского флота, чтобы командовать землечерпалкой на реке Аму-Дарья, о чём якобы имеется договоренность с правительством Узбекской ССР.
Вконец озадаченный адмирал приказал Славе временно исполнять обязанности капитана, прибыть в понедельник в штаб на «капитанский час» и навести наконец порядок «в этом военно-морском кабаке», после чего отбыл в глубокой задумчивости, никого более не тронув. Адмирал сам любил нестандартные выходы их любых ситуаций. Личный состав «Россошанска», быстро смотав удочки, в смятении рассосался по каютам, а у Бони-М на камбузе густо зачадили подгоревшие котлеты, потушенные боцманом при помощи единственного работающего огнетушителя. Всем было уже явно не до обеда.