Намечаемые воспитательные мероприятия особым разнообразием не отличались. «Раздолбать салаг – ив строй! Лишних штурманов у меня нет! Месяц без берега и по выговору! С-салаги, мать их за ногу!» – лаконично выразился по телефону комбриг.
– Из пацанов толк выйдет – громко начали! – в свою очередь констатировали механики за завтраком в кают-компании.
Капитан произнёс, демонстративно не глядя на «пацанов» и не называя фамилий:
– Четвёртый, взять бинокль и вести визуальное наблюдение по курсу, докладывать через каждые пятнадцать минут! Пятый, следить за изменениями компасного курса и репитерами. Докладывать об изменении курса и оборотов! Вести записи в ЗКШ (записная книжка штурмана).
Процесс пошёл! Худощавый четвёртый помощник Витя осипшим, прерывающимся голосом докладывал о проходивших судах, пролетающих чайках и проплывающих брёвнах с указанием курсовых углов и расстояния в кабельтовых, дрожащими руками записывая данные в свою штурманскую книжку, ходуном ходившую в руках.
Коренастый Слава, согнувшись вопросительным знаком (приборы были почти у пола), заикаясь, потея и мужественно борясь с тошнотой, докладывал о курсе и изменениях оборотов. Капитан, искоса на него взглянув, безжалостно произнёс:
– Вот так и стой! Ракообразно! Привыкай, брат, в штабе это самая любимая поза!
В рубке стояла мёртвая тишина. Воспитательный процесс – дело святое! Все только переглядывались. Капитан, держа марку, с непроницаемым видом слушал доклады, кратко отвечая: «Есть!», «Добро!». Время шло медленно. На горизонте уже замаячили сопки бухты Стрелок. Неожиданно капитан, посмотрев на часы, рявкнул:
– Четвёртый! Почему не докладываете метеообстановку по правому борту?
Витя дрожащим голоском проблеял:
– 3-з-закат с-солнца, курсовой угол тридцать. Красного цвета, шаровидной формы и… э-э-э… и без лучей…
– Не препятствовать! – строго сказал капитан и неожиданно захохотал!
И все в рубке облегчённо засмеялись – затянувшийся педагогический процесс закончился.
– Так! Семнадцать часов. Старпом – команде ужинать! Алкоголикам – тоже! Нашли, мля, с кем пить, – с подводниками, они же «шило» десертными ложками хлебают! Вон доктор с водолазами разок попил – так они его на спине к трапу подносили.
Смущённый доктор слегка покраснел и опустил очи долу.
Сбив фуражку на затылок, капитан лихо съехал по трапу к своей каюте. Юным штурманам «влепили» по выговору и месяц не давали увольнения на берег. Впоследствии за ними числилось ещё немало славных подвигов.
Ребята много и подолгу плавали, быстро росли в должностях. Витя уже через полтора года стал старпомом на ледоколе «Вьюга» (хотя, собственно, это был лишь его обгорелый остов, до списания числящийся за бригадой). И тем не менее, старпомовские шевроны красиво лежали на его погонах. А Слава и доныне «капитанит» на одном из танкеров славной 35-й бригады морских судов обеспечения.
Саня Румпель
Жизнь вообще штука удивительная, а флотская жизнь – в особенности. Столько на моей памяти происходило разных историй человеческих взлётов и падений, что все и припомнить трудно. Но наиболее яркие случаи, конечно, надолго остались в памяти, как и эта история про приключения флотского старлея в бурные перестроечные времена…
В утреннем рейсовом автобусе, едущем в бухту Малый Улисс и везущем к месту службы разнообразный флотский люд, в то время часто можно было встретить долговязого и длинноносого старшего лейтенанта в идеально пригнанной и тщательно отглаженной форме, но уже с утра основательно «поддатого», что, в общем-то, абсолютно не было типично для корабельных офицеров того времени, предпочитавших выпивать преимущественно после службы. Он сходил на предпоследней остановке и неестественно твёрдой походкой направлялся на КПП бригады ракетных катеров охраны водного района (ОВР), держась особняком от общей толпы офицеров и мичманов, деловито спешивших на корабли к подъёму флага.
Танкеры нашей бригады стояли почти рядом с пирсами катерников, поэтому узнать, что это за необычный офицер завёлся по соседству, не составило особого труда. Мичман с продсклада весьма подробно рассказал, что это старший лейтенант Саша по прозвищу Румпель со «102-го» катера, он таким образом хочет уволиться с флота. Не нравится, вишь, ему, что катера ОВРа почти не плавают, а его корабль и вовсе передают во Вьетнам. Но командира бригады такими фортелями не проймёшь, а вся бригада Саше сочувствует, потому как парень он дюже хороший, да и моряк грамотный. Мичман-рассказчик заочно учился в политехническом институте на кораблестроительном, так Саша помогал ему с курсовыми.
Первый раз мы встретились с Сашей, когда он был начальником патруля и торчал на конечной остановке автобуса с двумя матросами. Вопреки обыкновению он был трезв, элегантен и в весьма изысканных выражениях выговаривал двум курсантам ТОВВМУ [32] за нарушение формы одежды. Курсанты маялись, не в силах перенести вежливо-язвительный тон, но крыть было нечем.
На худощавом интеллигентном лице Саши выделялись большие выразительные глаза и внушительных размеров нос, формой и величиной отдалённо напоминавший шлюпочный руль, и теперь стало понятно, откуда взялось его прозвище. Своим носом он походил на известного персонажа пьесы Ростана – Сирано де Бержерака и наверняка имел из-за этого в ранней юности кучу комплексов.
Однажды очень ранним утром нас вдвоём с электромехаником Капитонычем общество делегировало на мыс Чуркин для закупки спиртного на предстоящую свадьбу весьма уважаемого на судне человека – второго механика Семёна Семёныча Кривоногова.
В те суровые времена приобретение ящика водки без талонов было поступком весьма незаурядным, а сам процесс сопровождался разного рода конспиративными мероприятиями. Поэтому мы, в утренних сумерках подъехав к нужному дому, сначала подошли к старичку, сидевшему с собакой возле песочницы на детской площадке, и тихонечко спросили про товар.
Дед, подозрительно оглядевшись, шустро сбегал в подъезд, потом помахал нам оттуда рукой. Оно и понятно: одному деду ящик не осилить, надо идти в квартиру. На условный стук дверь открыла здоровенная деваха с фингалом под глазом и молча показала пальцем в соседнюю комнату, где штабелем стояли ящики с водкой. В комнате нас ждал «приятный» сюрприз в виде лежащего на раскладушке в полной форме и надраенных ботинках Сани Румпеля, по всей видимости, павшего в неравной борьбе с зелёным змием. На лице его пробивалась чёрная щетина, – видать, Саня «зависал» здесь достаточно давно. Надо было парня выручать, и мы с Капитонычем, прихватив водку и таща на себе слабо мычащего Румпеля, кое-как влезли в машину и помчались на судно.
В шесть утра Саня, придя в сознание, уже отмокал в ванне судового изолятора и приводил себя в надлежащее морскому офицеру состояние. Был понедельник, и надо было идти на службу.
За чашкой крепкого кофе, гладко выбритый и отутюженный, Саша в моей свежей форменной рубашке поведал нам с «электромехом» свою историю. После Ленинградского ВВМУ имени Фрунзе и недолгой службы командиром взвода во флотском экипаже Саша, полный радужных надежд, прибыл на Тихоокеанский флот. Однако вместо большого противолодочного корабля «Таллин», куда он был назначен штурманом, его временно перебросили на ракетные катера (БПК «Таллин» уже четыре месяца был на боевой службе где-то в Красном море и скоро не ожидался). Временное быстро превратилось в постоянное. Началось тоскливое для моряка стояние возле пирса. Служба как-то сразу не заладилась, и Саша, упавши духом и признав свою морскую жизнь конченой, решил уйти с флота. А не тут-то было! Рапортам его никто хода не давал, и он решил идти другим путём – запить, чтобы быть уволенным «по дискредитации». И, преодолевая отвращение, стал демонстративно появляться выпившим на службе. «Войдя в образ», Саша уже начал не на шутку спиваться, но с флота, как ни странно, его никто увольнять не спешил.
Нашёл, парнишка, кого пьянкой на флоте удивить! Общеизвестно, что разовая доза русского моряка равна двум смертельным дозам английского, и начальство с нездоровым любопытством наблюдало, когда Саша перебесится, подбадривая его время от времени разносами и выговорами.
Немного подумав, мы с Капитонычем предложили Саше другой метод, уже проверенный до него. Он должен был резко бросить пить и заняться чтением какой-либо абсолютно необычной для нормального советского офицера литературы – вроде «Жизни двенадцати цезарей» Светония или «Капитала» Маркса, а ещё – лучше обоих вместе.
Книга про житие римских цезарей с дарственной надписью от знакомого одессита-лейтенанта уже давно, ещё с армейской службы, валялась в моём чемодане. С её помощью одному весёлому и кучерявому доктору-двухгодичнику, органически не переваривавшему военные порядки, удалось покинуть стройные армейские ряды с диагнозом «вялотекущая шизофрения». На радостях он её мне и подарил. Больше пяти страниц этой занятной книжонки я не смог осилить и за три года плаваний – охватывала такая жуткая тоска, что хотелось с воем сигануть за борт.
Обнадёженный Саша, прихватив книгу, лихо перемахнул через забор и умчался в часть. Через две недели он, будучи в патруле, пришёл к нам на судно и, обрадованно потирая руки, сказал, что «процесс пошёл». Поскольку для усиления эффекта Румпель начал по вечерам демонстративно конспектировать ещё и ленинские работы и изучать решения партийных съездов, то сразу же попал в поле зрения начальника политотдела.
А ещё через неделю к нему стал присматриваться и флагманский врач бригады, заводя всякие невинные разговоры про особенности человеческой психики.
Кто знает, как далеко бы зашёл Саша, если бы однажды мы с ним не пошли посоветоваться к знакомому по институту врачу-психиатру, принимавшему во флотской поликлинике. Молодой майор, для начала обложив нас отборным матом, за полчаса уладил все Сашины проблемы: в поликлинике проходил медкомиссию экипаж сторожевого корабля «Летучий», на котором открылось вакантное место штурмана, взамен заболевшего. Сторожевик через неделю уходил на боев