Жанна оставила свои координаты, дала телефон сына покойной балерины и обещала в случае чего приехать по первому зову.
– Я уже связалась с ним. Игнат сказал, что я могу жить сколько нужно в квартире, если не буду вам мешать при этом.
– Нет, наши эксперты уже собрали все отпечатки и все, что нужно. Но все же постарайтесь осмотреться, если заметите, что что-то пропало, сразу позвоните.
Гуров говорил еще какие-то привычные обязательные фразы, но ловил себя на том, что делает все это фоном. Мысли шли в какую-то другую сторону. В сторону набережной и Ленивки.
Сыщики попрощались с Жанной и вышли из подъезда.
– Ну и что дальше? – поинтересовался Стас.
– Знаешь, давай пока в Главк вернемся, – предложил задумчиво Гуров. – А там видно будет. Может быть, наши эксперты что-нибудь интересное нароют. Может, еще что всплывет. Неплохо бы глянуть, не попадались ли по Москве подобные постановочные случаи в последнее время. Дальше… Наведаться в ее старую квартиру. Вдруг кто-то спрашивал про Афанасьеву.
– Принято, – согласился Крячко, и они вернулись в Главк. Поднялись в кабинет, и Гуров снял трубку городского телефона, собираясь позвонить в архив. Но вернул ее на рычаги и задумался.
– Не можешь выбрать, какие именно дела из прошлого хочешь посмотреть? – понимающе спросил Крячко, который не первый год работал с Гуровым и порой умел угадать мысли напарника.
– Не могу, – согласился Гуров. – Сам понимаешь, эта странная записка, адресованная мне как Льву Гурову – не полковнику Главка, не оперативнику, а по имени, – имеет значение. И не тебе адресована, не генералу Орлову…
– Ну да, – не стал спорить Крячко. – Явно привет из прошлого. Кто-то из тех, кого твоими молитвами за решетку упекли?
– Или так, или их родственники. А может быть, и некто, кто решил, что я плохо работаю, – хмыкнул Лев Иванович. – Ну да ладно, разберемся.
– А еще это может быть ложный след, – пожал плечами Стас. В ответ на вопросительный взгляд друга пояснил: – Смотри, кто-то убивает старушку-балерину по собственным мотивам. Мало ли, девчонка на ее занятиях ногу сломала и в балет не попала, или кому-то она помешала, или… А чтобы нас с тобой запутать, сует в руку записку.
– Рискованно, – пожал плечами Гуров. – Для этого надо знать меня и то, чем я занимаюсь как минимум. Сам понимаешь, законопослушным гражданам личность полковника Гурова неизвестна. К тому же ко мне, можно сказать, обратились – и я докопаюсь до истины. Так что, Стас, скорее всего, это все же намек на прошлое.
Напарники помолчали. Гуров перебирал в памяти дела, которые могли бы дать ответ на эту новую загадку.
– Странно, что Орлов нас еще не вызывает к себе, – заметил Крячко, отвлекая полковника от размышлений. Дел в его прошлом накопилось изрядно, и перебирать их можно было долго.
– Он сегодня с утра у начальства отдувается. Сказал, что появится после обеда. Давай так, я поехал на Ленивку, проведу разведку на местности, а ты поторопи экспертов. Пусть выясняют, отчего умерла наша балерина. Позвони, как что-то узнаешь.
Крячко улыбнулся:
– Удачи.
Гуров вышел из кабинета и быстро пошагал по коридору Главка.
– Лев Иванович, вы меня забыли! – долетел до него крик.
Полковник приложил все усилия к тому, чтобы не закатить глаза. Стажер.
Стажер Вова был их страшным сном и наказанием, которое… Да не совершали они с Крячко таких грехов, чтобы к ним приставили Вову. Орлову его «навязали» – кто-то сверху настоятельно попросил, чтобы молодой человек был приставлен к работе их отдела. Первый месяц Вова держался. Он старался помогать, внимательно слушал, что ему говорят старшие, и даже каким-то образом смог создать впечатление, что не просто слышит, но еще и понимает, о чем речь. Но потом оказалось, что все слова он просто пропускал мимо ушей. Работать Вова не любил. Вернее, так. Он любил работать там, где у него был шанс выслужиться и получить одобрение начальства. Все остальные задания интересовали его постольку-поскольку. Плюсы от него были только в том, что на стажера удавалось свалить очень муторную работу, от которой оба сыщика готовы были лезть на стену. Вова разбирал бумаги, сортировал фотографии, подшивал дела перед сдачей в архив, бегал по кабинетам. Но в этом деле он проявил странную активность. И так как Орлов просил брать этот «подарок судьбы» с собой везде, Гуров только вздохнул.
Довольно давно профайлер Главка Дягилев на сабантуе в честь своего дня рождения прочитал краткую и интересную лекцию о том, что походка человека, если она не связана с физическим недугом, может очень много сказать о его характере. Гуров и Крячко, это, кстати, многие замечали в Главке, ходили быстро и почти беззвучно. Генерал Петр Николаевич всегда громко топал. Как будто заранее хотел предупредить о том, что он идет. Но тем не менее если он шел не к себе в кабинет, а, например, хотел навестить кого-то из своих подчиненных, то подходил совершенно беззвучно. Видимо, все в Главке приобретали такую привычку. Стажер ходил очень интересно. «Как робот-раздрыга», – как-то раз метко охарактеризовала его походку Верочка, бессменный секретарь генерала Орлова. Пожалуй, более метко описать эту походку было нельзя. Вова ходил, выгнув корпус вперед, а руки свесив назад, и при движении они свободно болтались в разные стороны.
Дягилев был уверен, что парень ходит так специально. Как будто хочет изобразить из себя что-то или кого-то. Либо привлекает внимание, либо, напротив, отвлекает.
Не обращая внимания на крики стажера, Гуров подошел к машине. Догонит. Странная штука – человеческая память. Лев никак не мог вспомнить, почему ему знакома эта балерина. Может быть, что-то было на Ленивке, в конце концов, через его руки проходило огромное количество дел. Действительно огромное, и он имел полное право не помнить. Но все равно память подкидывала улики. Это были не воспоминания, а скорее ощущения. Запахи, цвета, звуки. Лев ловил себя на том, что в квартире балерины он как будто уже был. Значит, нужно ехать на Ленивку и порасспрашивать соседей. Почему переехала Наталья Александровна? Вряд ли там дело только в деньгах. Или, как там Жанна сказала, в том, что ее наставнице надоел вид из окна. Может быть, он вспомнит уже на месте. Стажер непрестанно что-то говорил, но и Крячко, и Гуров привыкли воспринимать его слова скорее как какой-то фон. Парень постоянно пытался привлечь внимание какими-то глупыми, слишком избитыми шутками, которые казались смешными только одному ему, предлагал послушать попсу, от которой все уже давно устали, и еще он все время жаловался. Гуров отмечал это машинально, как если бы ставил галочки в личном деле. «Любит жаловаться». «Любит дешевый одеколон». «Слушает популярную музыку».
– А мы на место преступления опять едем? – спросил стажер неожиданно, глядя на Гурова пустыми глазами и всем своим видом изображая служебное рвение. Гуров насторожился. Учитывая, что парнишка так радовался только тем делам, которые могли быть чем-то выгодны ему, полковник решил понаблюдать, что будет дальше и почему стажер так уцепился за мертвую балерину.
– Нет, на ее прежнюю квартиру, – задумчиво ответил он.
– А зачем? – удивился Вова. – Вы тут раньше жили? Или работали в местном отделении полиции, когда я работал на оборонку…
Еще одной раздражающей привычкой стажера была фраза «Когда я работал на оборонку…». Говорил он ее к месту и не к месту. В целом ничего плохого в этом не было, если бы он не проработал на эту самую «оборонку» всего полгода. И работал он не на само Министерство обороны, а всего лишь на одну из компаний-подрядчиков. Но как же стажеру нравились громкие слова! Хотя, возможно, он и понимал, что все давно уже пробили его личное дело. И знают, как, где и что он делал и что не может продержаться и полгода на одном месте. И что со всех прошлых мест работы выгоняли его со скандалом. А в Главк его пристроили, уже буквально умоляя Орлова хоть как-то приобщить к делу «талантливого, но сложного мальчика». Горе-талант в первые же месяцы получил, как он сам же говорил, производственную травму, теперь постоянно ее лечил и очень удобно отказывался от какой-либо полевой работы, апеллируя к больному колену. Казалось бы, ну грохнулся ты на лестнице, ну выбил коленную чашечку, ну отсидел на больничном – и что теперь, годами о «боевом ранении» вспоминать? За это, кстати, в Главке его прозвали Новосельцев, по странным ассоциациям с теми кадрами, где герой фильма «Служебный роман» упал с тяжелой статуей лошади и сказал начальнице, что получил производственную травму, а она обозвала его симулянтом.
Гуров припарковался у подъезда старого дома, окна которого с одной стороны выходили на проезжую часть, а с другой – на то место, где когда-то протекала речка Ленивка.
– Вов, времени у нас не так много, – отмахнулся от стажера Гуров. – Работаем быстро, проходимся по соседям, спрашиваем, не видели ли они чего странного. Может, кто-то заходил, спрашивал про Афанасьеву? Ну и вообще, пусть вспомнят, что она собой представляла.
Стажер обиженно кивнул.
– Ну вот. Отработай вертикаль по подъезду. Ну и дополнительная задача. В странности входят: подозрительные смерти, кражи, вымогательства, мошенники и все остальные статьи Уголовного кодекса, – быстро дал вводные Лев.
Стажер умчался выполнять задание, тряхнув длинной крашеной челкой. Вова почему-то думал, что такая челка ему шла, Гуров же мечтал взять ножницы. Удивительно, как один человек быстро смог настроить против себя все управление. Полковник еще раз подумал, что если кто-то начинает настолько мешать, то пора от него избавляться.
А Лев Иванович подошел к двери бывшей квартиры балерины. Дверь выглядела совершенно новой – очевидно, новые жильцы решили ее поменять, когда делали ремонт. А жила в квартире миловидная худенькая девушка. Она впустила Гурова в квартиру, провела на кухню и предложила кофе. После чего спросила:
– Чем могу вам помочь?
– Вы были знакомы с Афанасьевой Натальей Александровной? – спросил сыщик, задумчиво рассматривая обстановку. Минималистический стиль, светлая фактурная штукатурка на стенах, бежевые с темно-оранжевой отделкой шкафчики и разделочный столик рядом с раковиной, небольшой обеденный стол у стены – все выглядело новым и любовно подобранным. Очевидно, что владелица свою квартиру любила.