По пути, поставив телефон на громкую связь, полковник позвонил Илье, в технический отдел, чтобы узнать, удалось ли разведать что-то про семью Беляева.
– Только то, что сестра его покончила с собой несколько месяцев назад. Сестра была моделью, очень известной, а оказалась алкоголичкой, в пике ушла такое, что вся светская хроника пестрела статьями о ее выходах. У нее была фамилия по первому мужу. А потом кто-то очень добрый слил в сеть информацию, что брат – убийца, его выставили чуть ли не сумасшедшим и что это у них генетическое. Потом, как она бросилась с крыши дома, двадцать восемь этажей, вся информация пропала. Даже собственную смерть она обставила как какое-то шоу, – задумчиво добавил Илья. – Фотографий было много, и видео даже. Я их помню.
– Скинь на телефон, – попросил Гуров и, заметив небольшой «карман» на трассе, притормозил, чтобы посмотреть. Он пытался найти сходство и понять, как судьба близнецов оказалась такой… тяжелой и страшной.
Девушка в алом платье с длинным подолом лежала на машине, на которую она упала с крыши. Гуров пролистал статьи и удивился тому, что каким-то образом в сеть все-таки просочился снимок мертвой модели. Писали, что у нее не было ни одной целой кости, но в мгновение после смерти фотограф поймал удивительную красоту и безмятежность. Казалось, Елена, сестра Игоря, просто позирует, лежа в своем алом платье на искусственно помятой машине.
Лев присмотрелся к необычным кудрявым волосам девушки и к тонким чертам лица, которые были ему знакомы.
А потом выругался и быстро набрал номер напарника. Вот теперь все встало на свои места.
Но до Москвы еще не меньше двух часов пути, даже если он будет гнать, нарушая правила.
– Да? Нашел что-то? – Крячко взял трубку так же, как обычно брал сам Гуров, когда ждал срочного звонка, после первого гудка. Значит, держал телефон под рукой.
– Звони Чегеваркиной, скорее всего, она у нас следующая жертва, и отправляй группу на квартиру Пономаревой и желательно на работу. Пусть пока просто задержат до выяснения обстоятельств.
– Уже. Я только что получил от Ильи запись того, что Беляева развелась с мужем и вернула девичью фамилию. Пономарева.
– И всю жизнь она искала лекарство от диабета, а значит, очень хорошо знала, как убить с помощью инсулина.
Крячко сказал, что ждет Гурова, и отключился. Полковник понимал, что ему придется нарушить правила дорожного движения, но другого выхода сейчас не было.
Чегеваркина позвонила именно в тот момент, когда Гуров фактически влетел в кабинет.
За это время опергруппа побывала на квартире Пономаревой и в Пушкинском музее, но Екатерины нигде не было. Мужа ее тоже найти не смогли. Мобильные телефоны обоих лежали в квартире.
Городские рабочие телефоны не отвечали. Сотрудники сказали, что Чегеваркина и Пономарева уехали на совещание, но куда именно, никто не знает, так как они не всегда ставили в известность о своих поездках коллег.
Тем более что на сегодня было запланировано несколько совещаний у спонсоров, а на таких мероприятиях обе дамы обычно не брали трубки. Боялись, что это может отвлечь важных людей, видимо.
– Добрый день, полковник, – устало сказала Чегеваркина по телефону. Голос Марии было практически не узнать. Гуров сразу поставил мобильник на громкую связь.
– Что случилось и где вы? В музее наши оперативники, – насторожился полковник.
– Вы были правы, меня действительно пытались убить. Мы в переговорной. Вернее, я. Переговоры выдались немного… сложноватыми, – и снова можно было восхититься внутренней силой Чегеваркиной. По голосу было слышно, что женщина усмехнулась.
– Тоже уколом? – быстро спросил Лев, показывая Крячко, что у них тревога и нужно ехать.
– Да. – Голос Чегеваркиной становился все тише.
– Мария, где Пономарева? Сейчас я скажу, чтобы к вам отправили оперативника и медиков.
– Я вызвала «Скорую», она едет. На случай, если не успеют, это Екатерина Пономарева. Она сделала мне укол и ушла. – Чегеваркина еще несколько раз повторила, что это была ее бывшая коллега и подруга, Пономарева. Что они вели серьезные переговоры, сначала в ресторане, потом приехали в музей и сразу после – в переговорную. А после того, как будущие спонсоры ушли, Пономарева попыталась ее убить. Нападение было внезапным, ни ссоры, ничего.
– Да. Мы уже знаем. Едем. Кто-то еще есть рядом с вами?
– Секретарь, за дверью. Не могу пока ее позвать.
– Так, соберитесь и позовите, вам плохо, и вас пытались убить, мы едем, – отчеканил Гуров серьезно и властно. Он знал, что порой такие команды – жесткие, четкие, уверенные – помогают человеку собраться. – Расскажите еще что-нибудь, – попросил Гуров. Он уже понял, что Мария держится в том числе и за разговор, она собирается с силами и отвечает на вопросы, и именно это помогает женщине не потерять сознание. А значит, нужно держать ее на проводе как можно дольше.
– Это все отец Георгий. Он позвонил мне утром, видимо, по вашей просьбе. Мы разговаривали по телефону после переговоров, я стояла спиной к двери. – Говорить Марии становилось все тяжелее, но Гуров уже успел понять, что, несмотря на ужасный характер, Чегеваркина была по-настоящему стальной леди. И просто так она сдаваться не собиралась, и, будь Пономарева все еще в музее, ей бы не поздоровилось. Мария пошла бы в рукопашную, если бы это понадобилось.
Голос женщины снова окреп, и Чегеваркина продолжила:
– Я стояла у окна, а отец Георгий сказал мне, чтобы я напрасно не рисковала собой. Чтобы взяла отпуск и уехала. И потом он замялся и добавил, что не уверен в том, что рядом со мной хорошие люди. И он хотел бы на правах старого друга предупредить меня о Екатерине. Что она мне не друг. И тут я почувствовала укол в плечо. Видимо, она торопилась и ввела мне не все лекарство. Две трети. Лекарство нужно вводить медленно, так вы говорили, да? Что Тоше лекарство ввел кто-то знакомый, он позволил ввести его медленно.
– Хорошо. Вернее, плохо, но хорошо, что не весь шприц. Куда она потом пошла? Она что-то говорила? Что-то делала? Может быть, сегодня при вас звонила кому-то?
– Я не знаю, я закричала и схватила ее за руку. Держала столько, сколько могла. Но у нас старые кабинеты и очень хорошая звукоизоляция. Она зажала мне рот. Я стала терять сознание, и она убежала. Но есть камеры. В служебном коридоре нет, но дальше на лестнице точно есть. И на проходной. На ее машине стоит наша система слежения, ГЛОНАСС, мы обязаны были поставить. Охраннику я позвонить не успела, сразу набрала вас.
– Вы все сделали правильно. Какая машина у вашей бывшей подруги?
– Красный «Рено». Служебная.
«Скорая» и Гуров с Крячко приехали почти одновременно.
Пылающую праведным гневом Чегеваркину уже собирались увозить на каталке. Но она буквально отбивалась и требовала, чтобы все дождались полковника.
– Какие прогнозы? – спросил Крячко у врача.
– Держится на адреналине. Жить будет. Это как… В некоторых случаях ярость – полезная эмоция. Она буквально разгоняет сердце и кровь и очень сильно поднимает давление. Это ее спасает, – сказал доктор, набирая еще какое-то лекарство в шприц, прежде чем увезти Чегеваркину.
– Да, ну тогда сейчас я подбавлю дров в печь, но рекомендую вам отойти. И если что, я сделал это ради ее спасения. А сейчас она может быть немного не в адеквате. Отойдите, доктор. Дальше. Еще дальше.
Гуров решительно подошел к Чегеваркиной и что-то прошептал ей на ухо.
Рев, который в ответ издала сравнительно хрупкая барышня, потряс всех. Мало кто ожидал, что в таком изящном теле прятался столь мощный голос. Чегеваркина вышла из себя. Рявкнув, она выдала такой поток отборной брани, что полковник восхитился еще сильнее. Так ругаться умеют только настоящие леди. Мария ругалась так, что, казалось, давление у нее должно было взлететь до небес, а фельдшер даже пригрозил, что привяжет ее к каталке.
Врач «Скорой» быстро поймал запястье Чегеваркиной и начал считать пульс.
– Браво. Отличные результаты. Теперь точно довезем.
Женщина была в ярости и пока не планировала из нее выходить.
– Ты рассказал ей, что Пономарева была любовницей Сысоева? – уточнил тихонько Крячко, который переждал всю бурю на сравнительно безопасном расстоянии от бушующей леди.
– Ага. И что это она убивала всех, и его в том числе. Действуя от лица музея, – откликнулся Гуров. – Все я ей не успел рассказать, Чегеваркина слишком быстро вышла из себя.
Напарники вернулись в кабинет Чегеваркиной, где их уже ждала ее помощница с таким видом, словно ей только что устроили большую порку.
– Не волнуйтесь, с ней все будет хорошо, – поспешил успокоить девушку полковник.
– Я не волнуюсь, Мария Александровна волнуется. Она только что позвонила мне и сказала, чтобы я дала вам все необходимое, – девушка вздохнула и шмыгнула носом, – но я не знаю, что вам необходимо!
– Не переживайте. Какой из этих столов Екатерины Пономаревой?
Девушка показала. Стол весь был завален какими-то каталогами, брошюрами, блокнотами, подарками от различных компаний. Здесь было три кружки, платок, ручек не меньше десятка… В отличие от стола Чегеваркиной, на котором царил армейский порядок.
– Ее засекли камеры. Пьет кофе у ГУМа в кафе с уличной верандой, – позвонил один из оперативников.
– Принял, – отозвался Гуров.
– Она и не думает прятаться. Пьет кофе и, думаю, ждет нас, – устало сказал Лев и добавил, вздохнув: – Не люблю людей с подвижной психикой, но, видимо, нас ждет очередное невеселое задержание.
– Думаешь, будет шоу? Не боишься, что в духе своей семьи она покончит с собой на публике? – буркнул Крячко, вставая.
– Уверен в том, что она хочет устроить нам концерт, зря, что ли, выбрала место в самом центре города, где будет больше всего зрителей. Нет, не думаю про самоубийство. Мне кажется, – Гуров невесело улыбнулся, – нам с тобой попадались такие люди. Ей нужны зрители, слушатели и те, кто будет восхищаться. Так что наша убийца ждет нас, чтобы похвастаться всем, что она устроила.