– Вот хоть бы раз кто-то из них выбрал пельменную. Вот так бы и сказал: «Ребят, все понимаю, но вот пельмешки доем, и поедем в тюрьму или куда скажете», – грустно рассмеялся Стас.
И Гуров не мог с ним не согласиться. Но у них было еще одно дело, которое нужно сделать до того, как они поедут за Пономаревой, тем более что там сейчас уже дежурили оперативники, чтобы перехватить убийцу. Не жертву обстоятельств и не несчастную мать. А именно убийцу, которая холодно и расчетливо убила нескольких человек.
Пономарева в самом деле сидела в кафе с видом на Красную площадь и пила кофе.
– Вы что-то подзадержались, полковник, – сказала Екатерина, доедая пирожное. И улыбнулась.
– Да нужно было еще кое-куда заехать. Вы же, распрекрасная наша, специально пришли в это кафе, да? Думаю, что и речь запланировали красивую для нас, – Гуров посмотрел на часы и улыбнулся, – на сорок четыре минуты, да? Чтобы ваш муж как раз успел сесть на поезд, правильно? А сейчас вот на Киевском вокзале его и перехватили. У поезда. Едет в Главк, думаю, что даже опередит нас.
Выдержка все-таки изменила Пономаревой, и через полсекунды, Гуров даже не успел досчитать про себя до четырех, она уже кинулась на него с кулаками. И если одной рукой она замахнулась по-женски, будто в истерике целилась в глаза, то во второй ладони сжимала очень тяжелое блюдо.
– Дамочка, тяжеловато орудие. – Крячко перехватил блюдо и присел рядом, на всякий случай придерживая Екатерину за запястье. – Попросим счет и поедем в управление?
Гуров поднял руку, чтобы официант их заметил, и в этот момент Пономарева усмехнулась, не удержавшись от финальной шпильки:
– Я уже расплатилась и даже кофе для вас добавила в счет, куда уж вам с вашими полицейскими мизерными зарплатами. Угоститесь.
– Спасибо, как бы кофе не оказался отравленным, как и все, что делаете вы, – ответил в тон ей Крячко.
Лев посмотрел в глаза женщине и понял, что она безумна. Давно и безнадежно безумна. Может быть, это безумие росло десятилетиями. Еще до смерти сына. Может быть, спало где-то внутри. А потом, когда все щиты рухнули, оно расцвело. Муж ее был, скорее всего, слабее. Он любил жену, любил свою семью, свой тонкий хрупкий мир. Мир рухнул. Его женщина вложила ему в руки оружие и подарила простейший смысл существования. Если мужчина не смог защитить свою семью, значит, нужно за нее отомстить. Гуров даже боялся представить, как сильно она давила на супруга, заставляя его делать все, что она хотела. Узнает в Главке, когда увидит его.
Гуров не удержался и зашел в допросную, чтобы посмотреть на мужа Пономаревой. Артем Беляев выглядел как человек, у которого забрали все, и одновременно было видно, что ему стало легче. Словно с него сняли очень тяжелый груз. Но Лев Иванович напомнил себе, что перед ним не убитый горем отец и муж, который попал под давление обстоятельств и потерял все. Елена Вадимовна, которую вызвали для опознания, подтвердила, что да. Это человек очень похож на того самого фотографа, которому были очень неудобны его очки. А значит, Артем знал о планах жены и поддерживал их. И Нину Смольную он заманил на набережную специально. И даже устроил ей эту псевдофотосессию. Они просто выбрали похожую по типажу девушку.
Сыщики разделились. Крячко взял себе для допроса мужа, а Гуров – жену.
В жизни обоих напарников было много допросов, разговоров, попыток из кого-то вытащить признание клещами, а с кем-то договориться по-хорошему, но, пожалуй, именно сегодня оба напарника вымотались так, как давно не выматывались.
Они ни в чем не раскаивались. Было видно, что не сожалели ни минуты. Смотрели уверенно. Насмешливо. Муж и жена Беляевы прожили вместе столько лет, что в прямом смысле этого слова стали одним целым. И казалось, что выбрали себе одного врага – полковника Льва Гурова. Вернее, именно это они всеми силами пытались показать.
Крячко вышел из допросной и устало потер виски, Гуров ждал друга в коридоре.
– Твоя подписала признание? – спросил Крячко.
– Она и не скрывала, что убивала. А муж?
– А муж от всего открещивается. Делает вид, что они в разводе, что опознали не его и вообще в тот день он был в командировке. О планах бывшей жены не знал. Они живут как соседи, просто потому, что квартира общая, большая. Продавать ее жалко. Он как может поддерживает жену, потому что после самоубийства дочери она очень страдает.
Лев вздохнул. Перед его глазами все еще стояла Екатерина Беляева. Она же Екатерина Пономарева. Ее прямая спина, поднятая голова. Она была медсестрой, потом выучилась на врача, посвятила свою жизнь борьбе с диабетом. Муж ее тоже был из старой династии врачей, и детям их прочили очень хорошее будущее. Они оба давали клятву, что будут спасать жизни.
К своей мести она шла долго. После того как дочь съездила во Ржев, а сын покончил с собой, Екатерина решила, что больше не хочет идти выбранной дорогой. Она устала. Через знакомых устроилась в музей. Пономарева – ее девичья фамилия. А потом что-то случилось.
По одному допросу восстановить картину того, что происходило, было очень сложно, но Лев умел ждать, наверное, не хуже самой Пономаревой. Через два дня вернулся Степаненко, несостоявшаяся жертва Екатерины. Сыщики занимались тем, что опрашивали всех знакомых четы Беляевых-Пономаревых. Соседи, знакомые, старые коллеги. Врачи, музейные сотрудники.
Пономарева замкнулась в молчании. Заявила, что ей больше нечего сказать и ни в чем она признаваться не будет. Если хотят, чтобы она говорила, то пусть сами поработают, она уже и так сделала слишком много. Муж тоже молчал. По закону они оба имели право не давать показания против самих себя, а сделать так, чтобы муж пошел как соучастник, пока еще было крайне сложно. Свидетель у них единственный. Расстояние значительное. Сложно с полной уверенностью сказать, что там – у моста – был именно Беляев. Елена Вадимовна очень хотела помочь. Но хороший адвокат при желании мог доказать, что такое свидетельство не может считаться полноценным. Черты лица разглядеть с такого расстояния сложно даже с хорошим зрением.
Но тут снова очень помогла Мария Чегеваркина. Она вышла из больницы через два дня после попытки ее неудачного отравления. Женщина была в ярости, но успела серьезно поразмыслить, пока лежала в больнице. И теперь Мария Александровна подняла все свои связи, буквально заставила весь музей работать на Гурова, подключила общих с Екатериной друзей. Любая информация, вплоть до очень личной, передавалась оперативникам сразу, как только Чегеваркина ее находила. И одновременно с этим она наняла лучших адвокатов для своей бывшей подруги и несостоявшейся убийцы. Всю свою энергию она вложила в это дело. В какой-то момент Лев даже сам попросил ее сбавить обороты.
– Хорошо, я рад, что вы нам помогаете, но почему вы оплачиваете им защиту? Екатерина же хотела вас убить, и, к слову, вы проходите у нас как потерпевшая и важный свидетель, – спросил Гуров, когда Чегеваркина в очередной раз приехала в Главк.
– Так будет справедливо, наверное, чтобы играть на равных, у нее же нет адвоката, а от общественного проку будет мало, – гордо заявила Чегеваркина. Но, пожалуй, оба сыщика были уверены в другом.
Она сделала это потому, что до сих пор считала Пономареву своим другом. Да и не было у Марии других друзей. Поэтому ненависти и помощи подруге она отдавалась с одинаковой силой.
Но именно Чегеваркина добавила еще один пункт к обвинению – впрочем, Гуров и так знал об этом нюансе. На один из дней рождения Чегеваркина подарила подруге сертификат на курс экстремального вождения. Пономарева прошла его и принялась гонять по ночным трассам. Устраивать гонки со смертью. И каталась она не на собственной машине, а на служебной, говорила, что, если что, ремонт оплатит, а своя у нее не такая мощная. То, что женщина попыталась подрезать полковника на трассе, было попыткой обратить на себя его внимание. Показать, что вот она. Догони, поймай. Может быть, тогда у Пономаревой сдали нервы, кто знает. А может быть, она в самом деле думала, что сможет убить Гурова.
Второй свидетель обвинения, комиксист Степаненко, прилетел из Японии невероятно взволнованный. Гуров даже немного боялся, чего ему там наговорил Шмель, если мужчина сразу из аэропорта приехал в Главк давать показания. Невысокого роста, он был похож на мультяшного героя. Но не современных роликов, а старых советских мультфильмов, где именно так и изображали добрых соседей, которые всегда приходили на помощь.
– Да, это она. Она приходила ко мне домой и предлагала начать работу над книгой, посвященной известным художникам-мультипликаторам. Знаете, такая удивительная женщина, я даже нарисовал несколько ее портретов, наш общий друг просто забыл вам сказать про это. Я оставил их в мастерской.
Полковник чуть не выругался. Знай он о существовании рисунков, Пономареву уже давно можно было бы задержать. Но, с другой стороны, это тоже формально косвенные улики. Но, во всяком случае, они бы раньше выяснили, в какую сторону копать.
Лев сделал копии портретов и принес их на очередной допрос.
– Пожалуй, теперь вам можно начать говорить, – полковник разложил рисунки перед убийцей, – уже одного свидетельства Степаненко нам будет достаточно, чтобы вас посадить. И не в психиатрическую больницу, попить таблеточки, отдохнуть, а потом и вновь вернуться к вендетте. А в настоящую тюрьму, где вам придется жить вместе с такими же убийцами. И это будет не мягкая зона во Ржеве. И вряд ли вам дадут маленький срок. Так что лучше попробуйте хотя бы сделать вид, что хотите сотрудничать.
Пономарева долго смотрела на рисунки, судя по легкой улыбке, они ей даже понравились.
– Да при чем тут месть, полковник. Мой сын был талантливым мальчиком, который мог бы жить дальше, работать, спасать жизни. Дочь выросла никчемным убожеством, показывала себя и свое тело за деньги. И она понимала это. И стала алкоголичкой именно после того, как Игорька посадили.
– Я не понимаю. Вы же не безумны. Вы все продумали, шли по головам, у вас была новая, хорошая жизнь в музее. И вдруг все меняется, и, словно слетев с катушек, вы начинаете убивать людей, которые даже близко с вашим сыном не стояли. Наталья Александровна просто смотрела в окно. А те, на ком вы тренировались, создав свой адский коктейль?