лучше, – вздохнул Гуров. Он уже представил, на сколько часов здесь застрял. – По какому поводу вы обратились к Юлии?
Кучеренко смутился и покраснел.
– Какие выводы Юлия сделала про вашу Тень? – уточнил Гуров.
– Она говорила, что в ней слились мои фантазии о красивых доступных женщинах и их полном подчинении в постели.
– Ее выводы совпадают с вашими ощущениями?
– Пожалуй, – пожал плечами Кучеренко. – Я о таком не задумывался. Жена ушла. Я купил себе, пардон, резиновую женщину покрасивше – да и все.
– Разумно. Регулярная терапия когда-то причиняла вам финансовые неудобства?
– А? Денег всегда хватало.
– Юлия никогда не просила оплатить свой сеанс вашей услугой?
– Она однажды просила посмотреть врачебное свидетельство о смерти одного человека.
– Кого?
– Ой, дай бог памяти! – Кучеренко вздохнул и задумался, но внезапно хлопнул себя по лбу. – А че тут думать? Леночка-а-а!
Дверь открылась, и вошла женщина богатырского телосложения, с копной медных, заплетенных в косу волос. Гурову сразу бросились в глаза ее покрытый крупными порами мясистый нос, томатные лаковые губы и золотистое свечение гладкой кожи. Моложавая женщина-гренадер с ведьминской шевелюрой, склонив голову набок, выжидательно смотрела на Кучеренко:
– Я тебя внимательно слушаю, мой дорогой!
– Это моя Леночка пришла, – выпятил грудь Кучеренко.
– Лев Иванович Гуров. – Полковник показал удостоверение.
– Елена Михайловна Симакова, – женщина в белом халате представилась в ответ. – Специалист в области детской, перинатальной и акушерской патологии. Кандидат медицинских наук, доцент, доцент Российского национального исследовательского медицинского университета имени Н. И. Пирогова, – громко рапортовала женщина. – Прилетела к вам на крыльях любви.
– Правда? – затрепетал Кучеренко.
– Брось ты!
Кучеренко сник. Симакова понизила голос:
– Давайте к делу. Помогаю-то я в чем?
С трудом обретя дар речи после увиденного, Гуров объяснил, какая информация ему нужна. Кучеренко фыркнула:
– Тоже мне бином Ньютона! Когда у тебя было весеннее обострение с паническими атаками, Юлия предложила оплату по бартеру. И не присылала она никаких документов. Это я по ее просьбе, – Симакова открыла на телефоне электронную почту, – просила саратовских коллег…
– Саратовских?
– Ну да. Как еще найти в архиве неоцифрованное врачебное свидетельство о смерти за тысяча девятьсот девяносто девятый год? Чешеву интересовали причина и обстоятельства гибели Алексея Анатольевича Соляйникова. Пятьдесят третьего года рождения. Насильственная смерть.
– Вы уверены?
– У меня профессиональная память, как у вас, – твердо сказала она. – А интернет вообще помнит все. Называйте адрес. Я вам свое ответное письмо Юлии перешлю. Там и документы, которые мне удалось найти. Все отсканировано. И личное экспертное мнение по вопросу. – Она мягко обратилась к бывшему мужу: – Ты не против, если мы покинем тебя ненадолго, радость моя? Покажу столичному гостю свой кабинет, чаем с конфетами напою. Есть даже холодный квас, хотите? – обратилась она к Гурову.
Кучеренко подобострастно кивнул:
– Поработаю. Тоже чайку попью.
– Вы, Лев Иванович, не обращайте внимания на то, какой Деня сейчас. Мы познакомились студентами. Он был одним из лучших на курсе. Специализировался на патологии нервной системы у детей. Прекрасный, талантливый деревенский парень, который подрабатывал санитаром в больнице и ожоговом центре. Никогда не спал. Наши шутили: «Деня – вампир». – Симакова уверенно вела Гурова по длинному коридору с рядами дверей. Полковник старался не смотреть в открытые. – Я сразу влюбилась. А потом с ним что-то произошло… – Она будто ушла в себя. – Стресс из-за обгоревшей пациентки. Она, умирая, будто в него вцепилась. Просила держать себя за руку. Говорила только с ним. И – мы, врачи, суеверны, вы знаете – будто его с собой утащила. Он с ее смертью стал совершенно другим. Навязчивые идеи о мертвых женщинах, фантазии. Я какое-то время мирилась. Даже худела, в блондинку красилась. Даже читала Чарльза Буковски. «Совокупляющаяся русалка из Венеции, штат Калифорния». – Гуров услышал горький смешок. – Дальше падать некуда. Так я пошла в науку, а Деня осел здесь. Так всю жизнь вместе, но врозь и живем. И детей у обоих нет.
– Юлия Чешева помогала ему?
– Да. Как ни странно. – Симакова остановилась у одной из дверей и открыла ее своим ключом. – Проходите. Чаю?
– Да, если можно.
– В наших пенатах нужно. Это я вам как врач говорю. – Она налила кипяток из термопота и достала пакет печенья Mulino Bianco с яблочной начинкой. – Мой личный способ сбегать в Италию. Итак, Юля?
Полковник кивнул, принимая из ее рук кружку с горячим чаем.
– Сначала я отнеслась к рекомендации коллег, которые обращались к ней сами, скептически. Медийная личность. Зарабатывает на «Ютьюбе». И мы, живущие в формате «Сколько раненых в битве крутой».
– «Сколько их в тесноте медсанбатов», – подхватил полковник. Он давно не чувствовал себя молодым и все больше ценил возможность поговорить с теми, кто смотрел на мир глазами исчезнувшей империи и имел опыт долгого спора со «смертью слепой» за хотя бы одну человеческую жизнь.
Симакова улыбнулась:
– Юлия тоже знала эту песню. Вообще, оказалась при встрече «своей». Училась клинической психологии. Публиковалась в серьезных научных журналах по молодости. Я подумала, что смерть Соляйникова ее интересует по этому поводу.
– Почему?
– Она упомянула, что изучала в вузе феномен насилия. А Соляйникова убили с особой жестокостью. Избивали. Связали руки. Резали. На глазах и затылке следы скотча.
Перед глазами Гурова возникли фото из подвала, где нашли тело Лизы Колтовой. Ее убийца тоже убирал клейкой лентой волосы.
– Скажите, ваш бывший муж когда-нибудь упоминал необычное украшение Юлии?
Симакова понимающе улыбнулась:
– Серьгу в виде юнгианской тени?
Гуров кивнул.
– На сеансах Юлия говорила пациентам, что направление работы с ними ей нашептывают их тени. И что с годами она поняла, как важно, общаясь с кем-то, не упускать из виду его тень. И контролировать ее. Как в пьесе Евгения Шварца, помните?
– «Тень, знай свое место», – процитировал Гуров.
– Вот именно.
– Денис Павлович замечал, чтобы Юлия боялась кого-то?
– Пожалуй, нет. Но не забывайте, что он невролог. Потому, я уверена, безошибочно заметил ее глубокую зацикленность на парафилиях. Эта тема была важна для Юлии не только по долгу службы. А каким-то образом касалась ее самой.
– Что ваш муж делал в день ее гибели?
– Чинил мою посудомоечную машину. Засор фильтра. Ушел под утро. Мы всегда болтаем подолгу. Деня – интересный человек. И безобидный, как никто. Будь это иначе, я бы своей жизнью жила давно.
Оказавшись на улице, полковник буквально почувствовал, как свежий воздух прогнал из него кислый запах морга. Вокруг были живые люди, а последние впечатления убедили сыщика, что это уже хорошо.
Он купил в Corto Coffee чай с ежевикой, можжевельником и мятой и дошел до палатки с пончиками в корочке из корицы и сахара. Наступило блаженство, которое по извечному закону подлости прервал рабочий звонок.
– Лев Иванович, здравствуйте! – заговорил Банин. – Выхожу из архива.
– Давай к делу!
– Я понял. В общем, в подвале, где нашли Лизу, когда-то зависала группа скинхедов, деятели которой давно ушли в места не столь отдаленные или на тот свет.
– Как старые банды бритоголовых связаны с расследованием убийства, за которое взялись твои сокурсники, или делами, которые были в разработке у Колтовой?
– С ее текущей работой – никак. А со смертью преподавателя из картотеки Штолина – очень. Доктор наук, профессор, преподаватель факультета психологии СГУ Алексей Анатольевич Соляйников знаменит прежде всего публикациями по большому американскому гранту, который в конце девяностых взяли регионы, в том числе саратовская группа. Еще участвовали Волгоград и Воронеж.
– Города, гремевшие на всю страну из-за преступлений на основе межрасовой и межэтнической ненависти, – вспомнил полковник.
– Все так. Соляйников составлял групповой психологический портрет членов областного движения крайних расистов.
– Есть какая-то связь с известным психологом Юлией Юнг? То есть Чешевой, – спросил Гуров, понимая, что фамилия Соляйникова ему знакома, Юля о его смерти не забыла за все эти годы и даже пыталась что-то там выяснять. Данные, сброшенные Симаковой на его почту, полковник посмотреть не успел.
– Да вроде никакой, – озадаченно ответил Банин.
– Тогда она была еще Новиной. – Гуров представил сделанную синими чернилами подпись на обложках спасенных с дачи Анны Федоровны студенческих тетрадей.
– Юлия Новина есть в перечне авторов главных грантовских публикаций. Значит, входила в состав исследовательской группы, которой руководил Соляйников.
– Сколько в ней еще человек?
– По разделу «Об авторах» я нашел шестерых. Дина Яковлевна Соколова, Радомир Ярополкович Грецев…
– Скрепно.
– Да уж. Лидия Кирилловна Полетучая, Егор Иннокентьевич Слепокуров, Иван Константинович Рюмин и Максим Борисович Тевс.
– Юлия Чешева была похищена и убита около двух недель назад. Близкие утверждают, что она готовилась начать крупный проект о моральном разложении какой-то известной личности. И опасалась человека, который жил, не скрывая своей юнгианской тени.
Банин с его психологическим образованием был заинтригован.
– Отследи, как сложилась карьера этих шестерых, – предложил Гуров молодому коллеге. – Может быть, кто-то стал светилом науки, начав с убийства руководителя из альма-матер и Юлия хотела его разоблачить?
– Как скажете.
– Что с Глебом?
– Плохо. Но держится. Боюсь, как бы не потерял контроль на допросе у Брадвина.
– Это мы еще посмотрим, кто кого.
– Я бы поставил на Глеба, если бы не видел, в каком он состоянии. И не знал Брадвина.