Венанций Фортунат (Venantius Honorius Clementinus Fortunatus), которого можно назвать либо последним римским, либо первым средневековым поэтом Франции, родился около 530 г. в окрестностях г. Тревизо (лат. Tarvisium) в северной Италии, а умер в Галлии после 600 г. Он обучался в школах Равенны, где еще удерживалась былая латинская ученость, и был одним из образованнейших людей своего времени. Первые стихотворные произведения Фортуната посвящены прославлению христианских святынь Равенны. В 60-х годах V в. Фортунат отправился в Галлию на поклонение гробнице св. Мартина и совершил большое путешествие, пристраиваясь в качестве поэта при дворах разных франкских королей, посвящая им и их приближенным льстивые панегирики, подобно будущим средневековым трубадурам. В течение долгого времени Фортунат оставался при дворе короля Сигиберта в г. Меце (лат. Divodurum), куда попал на его свадьбу с дочерью короля вестготов Брунгильдой. Этому бракосочетанию Фортунат посвятил большую эпиталаму, в которой новобрачных, сочетавшихся по чину христианской церкви, прославляют тем не менее Венера и Купидон (VI, 1). Купидон поражает своей стрелой сердце короля Сигиберта и торжественно объявляет об этом Венере:
Радостно он говорит Венере: «Окончил я битву!
Новый повержен Ахилл и теперь пылает любовью,
Жарко горит Сигиберт, объятый страстью к Брунгильде».
Затем Купидон начинает восхвалять Сигиберта, воспевая его знатность, его доблести, а Венера, в ответ ему, прославляет красоту Брунгильды, которая, по ее словам, не только прекраснее всех речных нимф, но, будучи жемчужиной Испании, превосходящей все драгоценные камни, является новою Венерой.
Такие напыщенные похвалы, взятые из арсенала языческой мифологии, несомненно были по вкусу знатным варварам, даже если многое в латыни Фортуната оставалось им мало понятным. В других своих хвалебных стихотворениях Фортунат не так злоупотребляет мифологическими образами, но все-таки даже в эпитафии Евсевии, в которой говорится, что она заслужила христианское бессмертие (non es mortua Christo), Фортунат сравнивает ее и с Минервой и с Венерой (IV, 28). Однако в некоторых стихотворениях он чувствует и должную меру, сообразуясь со вкусами своих покровителей и не прибегая к чрезмерным преувеличениям их заслуг; таковы, например, стихи о Бодегизиле (VII, 5) и королеве Теудехильде (VI, 3).
После пребывания в Меце Фортунат побывал и в других городах и замках, в которых пользовался гостеприимством франкских королей и знати, в том числе короля Хильпериха и королевы Фредегонды, в честь которых сочинил большой панегирик, где он использовал уже не мифологические, а библейские образы. Написал он им и утешительное послание по случаю смерти их сыновей, в котором дает картину природы, оживающей ко дню весеннего праздника Пасхи (IX, 3).
По окончании своих странствий по Франции Фортунат прибыл в г. Тур, где сблизился с будущим историком франков, епископом Григорием Турским, а затем обосновался в г. Пуатье (лат. Pictava), где вошел в милость нейстрийской королевы Радегунды, принявшей монашество и основавшей в Пуатье женский монастырь, игуменьей которого стала приятельница Радегунды, молодая Агнеса. Поселившись в Пуатье, Фортунат принял духовное звание и стал духовником Радегунды, а затем, уже незадолго до своей смерти, получил и сан епископа.
Ко времени пребывания Фортуната в Пуатье, где он скончался, относятся лучшие и наиболее искренние произведения Фортуната, а также прозаическое жизнеописание умершей в 587 г. Радегунды и, вероятно, другие прозаические жития святых. Бездомный италиец, принужденный искать себе пристанища при дворах варварских королей, непрерывно воевавших друг с другом, обрел наконец спокойное убежище при женском монастыре и мог прекратить свои непрерывные скитания, найдя себе надежный приют, в котором был обеспечен не только кровом и пищей, но и прекрасными условиями жизни. В обществе умной, образованной и приветливой дочери вестготского короля и ее духовной дочери Агнесы, поручивших ему управление всеми мирскими делами богатого монастыря, Фортунат мог отдаваться не только умственным, но и житейским интересам и удовлетворять свои вкусы к обильному и даже изысканному столу, бывшему всегда к его услугам. Сама Радегунда, соблюдавшая во всей строгости установленный ею монастырский устав и неуклонно выполнявшая все обязанности простой монахини, отнюдь, однако, не чуждалась общества и умела принимать у себя в обители не только людей нуждающихся и обремененных заботами, но и людей, привыкших к жизни богатой и обеспеченной. То довольство, которым мог наконец насладиться Фортунат, отражено лучше всего в его небольших стихотворениях книги XI, обращенных к Радегунде и Агнесе, и в двух начальных стихотворениях книги VIII.
Слава, которой пользовался Фортунат при жизни, сопутствовала ему и после смерти. Это видно из его краткой биографии, написанной в VIII в. ученым монахом Павлом Диаконом, считающим Венанция Фортуната «никем не превзойденным поэтом» (nulli poetarum secundus) и посвятившим ему эпитафию, в которой он восхваляет его светлый ум, находчивость, изящный язык, достойную жизнь и называет красою стихотворцев. Два стихотворения Фортуната (II, 2 и 6) и до сей поры входят в обиход католического богослужения.
Поэтические произведения Фортуната составляют: 1) Житие св. Мартина в четырех книгах, написанных между 573 и 576 гг.; 2) Одиннадцать книг разных стихотворений, из которых в первые восемь книг входят стихотворения, написанные до 576 г.; в книге 9 — стихи 577—584 гг.; в книгах 10 и 11, изданных после смерти Фортуната, — позднейшие его стихотворения, кончая 591 г.; 3) К этим книгам добавляется еще приложение из подлинных стихотворений Фортуната и стихотворений, ему приписываемых.
Писал Фортунат главным образом дактилическими гексаметрами и элегическими дистихами, но есть у него стихи, написанные и другими размерами. Имеются у него и акростихи и другие искусственные по форме стихотворения.
Сочинения Фортуната сохранились во многих списках, из которых один, относящийся к VIII в., хранится в Ленинградской государственной библиотеке им. Салтыкова-Щедрина.
О СТРАСТЯХ ХРИСТОВЫХ
Знамена веют царские,
Вершится тайна крестная.
Создатель плоти плоть приял —
И предан на мучения.
Пронзили тело гвоздия,
Прибили к древу крестному.
Спасенья ради нашего
Здесь Жертва закалается!
И се — копье безжалостно
Терзает плоть священную.
Вода и кровь излилися —
И смыта скверна древняя.
Исполнились, исполнились
Давидовы речения,
Языкам возвещавшие:
«Се Царь ваш с древа правит вас!»
О древо, древо дивное,
Убор твой — пурпур царственный,
Сподобилось, блаженное,
Святых касаться членов ты.
О древо благодатное,
Весы, что выкуп взвесили,
За нас сполна отмеренный,
Отъяв стяжанье адово.
Струишь благоуханье ты,
Ты сладостнее нектара,
О древо, плод принесшее
Триумфа всепобедного.
Свят Агнец, свят и Жертвенник
Той муки достославнейшей,
Что жало смерти вырвала
И в смерти жизнь открыла нам!
НИКЕТИЮ, ЕПИСКОПУ ТРЕВЕРСКОМУ, О ЗАМКЕ НАД МО3ЕЛЛОЙ
Высится гордо гора, над крутым нависая обрывом,
И подымает главу на берегу среди скал.
Между нагорий нагих вздымает лесистые гребни
И нерушимо царит грозной вершиной утес.
Пользу приносят холму по долинам идущие пашни
Узкой земли полосой всюду на склонах его.
С бурной Мозеллой течет вкруг берега маленький Родан,
Рыбою наперебой вдоволь питая поля.
Грабят повсюду они, эти реки-скиталицы, пищу
10 Вкусную, Медиолан, ею снабжая твой стол.
А разольется река, еще больше становится рыбы:
При половодье ее легче и ближе ловить.
Радует жителей вид борозды с изобильным посевом,
И плодовитый послать молят они урожай.
Пахарю тешит глаза богатая в будущем жатва:
Он уже видит вперед, что ему лето сулит.
Весело смотрят поля, зеленями заросшие густо,
Сладко глядеть на покров мягкий окрестных лугов.
Пастырь, апостольский муж посетил эти села Никетий,
20 Да и овчарню всему стаду желанную дал.
Башнями он тридцатью оградил этот холм отовсюду
И укрепленья возвел там, где был ранее лес.
Идя от гребня холма, его стены везде обнимают
Вплоть до Мозеллы, где круг их замыкает вода.
А на вершине скалы построен дворец величавый
И возвышается там, будто гора на горе.
Было угодно стеной опоясать широкое поле,
Где только это жилье, прямо, как замок, стоит.
Мраморным строем колонн дворцовая держится кровля,
30 Видны откуда суда, летом бегущие вдаль.
Тройственным рядом аркад еще окружен этот замок:
Кажется сверху, что он крышею площадь покрыл.
Башня пред нами стоит на склоне противоположном:
Это святыня — ее войско в оружье хранит.
Там и баллиста с двойным для метанья каменьев устройством:
Смертный удар нанеся, вновь она может разить.
По водостокам крутым поток, извиваясь, несется,
Жернов крутя, и всему мелет народу муку.
Сладкие лозы развел ты, Никетий, на склонах бесплодных,
40 И виноградник цветет там, где колючки росли.
Здесь привитые растут плодовитые яблони всюду,
Запахом пестрых цветов полнят округу они.
Все это мы в твою честь теперь восхваляем и славим:
Столькие блага несешь ты, щедрый пастырь, стадам.
VI, 3. О КОРОЛЕВЕ ТЕУДЕХИЛЬДЕ
Славная отрасль ствола блестящего царского древа,
Коему имя дала предков высокая честь!
Быстро по свету летит рода вашего новая слава:
Здесь подвизается брат, там — с ним совместно отец.
Но, несмотря на весь блеск благородных прадедов славы,
Больший гораздо еще вы заслужили почет.
Вы обладаете всем, что хвалят в родичах ваших:
Ты, Теудехильда, собой древний украсила род.
Славы достоин твой ум живой, благочестный, радушный:
10 Род возвеличила ты прелестью доброй души.
Светлою властью своей ты ненависть вырвала с корнем,
И не боязнь, а любовь ты порождаешь у всех.
Мягко твой голос звучит, из ласковых уст вылетая,
Сладостней меда слова нежной беседы твоей.
Женщин и девушек всех достоинством ты побеждаешь,
И благочестием их ты превосходишь всегда.
Коль незнакомый придет, ты его принимаешь радушно,
Будто уже угодил прежде он предкам твоим.
Щедрой десницею хлеб ты сеешь нищим убогим,
20 И ведь сторицей за то снимешь потом урожай.
А поделясь с бедняком, всегда ты останешься сытой:
Пищей, какую даешь, кормишь себя самое.
Все переходит Христу, чем делишься ты с неимущим,
Хоть и незримый для всех, не оскудеет твой дар.
Раз приближается день последний бренного мира,
То в общей гибели, верь, лучшее ты избрала.
Восстановляешь ты вновь щедротами церкви святые:
Дом созидаешь Христу, он — созидает тебе.
Строишь ему на земле, а он тебе — на высотах:
30 Ты получаешь взамен лучшее на небесах.
Твой без убытка талант останется, посланный к звездам:
Множишь богатства свои жертвами добрыми ты.
Не унижаешь себя ты жизнью для Господа Бога:
Царство земное твое будет твоим в небеси.
Долгим да будет твой век на благо мирскому народу,
И да прославишься ты радостным светом заслуг!
VII, 5. О БОДЕГИЗИЛЕ
Даже коль в скудной груди я таил бы словесное море,
Граф Бодегизил, тебя я бы не смог восхвалить.
Благодеянья твои все мысли мои захватили,
И, забывая себя, быть я желаю твоим.
Лишь удостоился я познать твой благостный облик,
Речь твоя, словно елей, вновь оживила меня.
Сладкой беседой своей насытил ты мое сердце,
Вдоволь питая его щедрыми яствами слов.
Кормят другие людей лишь одною телесною пищей,
10 Досыта кормишь меня пищей духовною ты.
Так невозможно фалерн подсластить сытою медовой,
Как услаждает мою душу трапеза твоя.
Сколь утешителен ты для тех, кого издавна любишь,
Если меня в один час в друга себе превратил?
О, как хотелось бы мне прославить всю твою доблесть,
Но о великом нельзя жалкому мне говорить.
Я спотыкаюсь, бедняк, под бременем подвигов стольких,
Лучше скажу я о тех, кем управляешь ты сам.
Ты ведь Массилии дал своей властью великое счастье
20 И прославляет она вечно правленье твое.
Да и Германия с ней справедливо тебе рукоплещет:
Области обе хвалить не прекращают тебя.
Спорят они о тебе и твоей доброте непрерывно:
Та призывает к себе, эта не хочет отдать.
Бедных ведь ты никогда не лишишь справедливой защиты
И не даешь богачу взяткой себя подкупить.
Ты без вины не казнишь, не спасаешь ты виноватых
И в приговорах твоих лицеприятия нет.
Разум твой прозорлив, в душе твоей светоч сияет,
30 Неугасимо твоей чести сверкает венец.
Мудрым потоком твое красноречье целебное мчится,
Ты источаешь из уст реки сокровищ благих.
Ежели ты как-нибудь трудом истомленного видишь,
Ты, как египетский Нил, речью его оросишь.
Знаешь ты все и блюдешь отечества твердо законы,
Можешь распутать любой хитросплетений клубок.
Ты принимаешь к себе, всеми чтимый, голодные толпы
И не допустишь уйти, не накормив, никого.
Если в деревню придешь, народ на обед прибегает,
40 И угощаются все гостеприимно тобой.
Будь же здоров и живи на радость всем долгие годы,
И всенародно твоя да прославляется власть!
VIII, 2. О СВОЕМ ОТЪЕЗДЕ
Мне на заре в этот день придется в дорогу пуститься,
Надобно выполнить долг мне на заре в этот день.
Путь указует отец, прославленный Герман епископ,
Мать не пускает, но мне путь указует отец.
Оба — и мать и отец — любви преисполнены к Богу
И привязались ко мне оба — и мать и отец.
Все же дороже мне мать, хоть отец и более славен
В подвигах жизни своей, все же дороже мне мать.
Мыслю о нем и о ней, и когда они шествуют оба
10 Ко благочестью, то я мыслю о нем и о ней.
Как и ему, так и ей на пользу их подвиги будут
И помогают они как и ему, так и ей.
Оба сердечно влекут: повеленьям и той и другого
Я повинуюсь: они оба сердечно влекут.
Нет, не уйду я отсель: хоть и новые храмы увижу
Взором телесным, но сам — нет, не уйду я отсель.
Здесь я останусь навек и сердцем и всею душою,
И, возвращаясь сюда, здесь я останусь навек.
Вооруженье дает мне небесное мать на дорогу
20 И на прибыток себе вооруженье дает.
IX. 3. УТЕШЕНИЕ ХИЛЬПЕРИХА И ФРЕДЕГОНДЫ
После неистовых бурь и грозной с небес непогоды,
После того, как сковал землю жестокий мороз,
После ненастья и вьюг пронзительных в зимнюю пору,
После того как в полях ветер свирепый ревел,
Вновь возвращается в мир благодатное теплое время
И растопляется лед милым дыханьем весны.
Снова цветут на лугах везде благовонные травы,
И покрывается лес новой зеленой листвой.
Сладкие гроздья плодов отягчают древесные ветви,
10 И улыбаются всем нивы и пашни опять.
Так же, владыки, и вы после вашей горькой утраты
Вновь ободритесь, прошу, и не скорбите в тоске.
Вот уже мягкие дни возвращает нам Пасха Христова
И оглашается все громкой молитвой людей.
Пусть же высокий дворец озарит благодатная радость,
Пусть с вами вместе справлять праздник и слуги пойдут.
И да пошлет вам Господь всемогущий здоровье и счастье,
Чтобы надолго могли вы над отчизной царить.
IX. 9. О СВОЕМ ПЛАВАНИИ
Раз королями[207] верхом у стен Меттийской твердыни
Был я замечен, и бег остановил я коня.
Там от владык получил приказ я поплыть по Мозелле,
Быстро на веслах идя вниз по бурливой реке.
Тотчас на легкий челнок пловец вскочил и отчалил;
Даже без ветра неслась лодка, скользя по воде.
А по реки берегам таятся подводные камни,
Русло сжимая ее и поднимая валы.
Билась о камни ладья, на них на бегу натыкаясь,
10 И захлебнуться легко в бурной стремнине могла.
Но, когда выбрался я из этой пучины, приятно
Было смотреть на поля и на веселый их вид.
К водовороту потом я несусь при впадении Орны[208],
И облегчает теперь путь мой двойная струя.
Сильный теченья напор заставляет нас плыть осторожней,
Чтоб вместе с рыбами нам не очутиться в воде.
Вдоль берегов, где везде дымятся кровли поселков,
Я достигаю затем устья и Суры-реки.
После, высоты холмов миновав и долин углубленья,
20 Мы по теченью реки к Сары[209] подходим струям.
Я дохожу и до стен высоких столицы Тревиров
Мощной, что славой своей там города превзошла.
Далее этой рекой мы к высотам подходим сената,
Где и развалины их честь сохраняют свою.
Нам отовсюду видны с вершинами грозными горы,
И, в облака уходя, острые скалы торчат.
Круто вздымаются их утесы с обрывами в небо,
Всюду шершавой грядой тянутся к небу холмы.
И не бесплодною здесь лежит каменистая почва,
30 Но плодородная; с гор влага струится вина.
Лозами всюду холмы покрыты, куда ни посмотришь,
И ветерок шелестит, их овевая листву.
Скалами сжаты, растут густые кусты винограда,
И наслаждается взор пестрою их чередой.
Между угрюмых камней поселяне возделали почву,
На сероватой земле ярко краснеет лоза.
Гроздья медвяные там родятся из жесткого щебня,
Любо в бесплодных камнях им наливаться вином.
С лысой вершиною кряж виноградники там покрывают
40 И каменистый хребет сенью зеленой порос.
Гроздья цветистые тут срезает с лоз виноградарь,
Кисти висящие рвет, сам над обрывом вися.
Вдоволь и взор мой и вкус усладил я пиршеством пышным,
Следуя вдоль берегов радостной этой страны.
В Контруе после нашел я ладьями богатую пристань[210],
Где возвышал в старину голову славный оплот.
После того я туда подхожу, где сливаются реки —
Пенистый Рена поток с плодной Мозеллы водой.
Весь этот путь я прошел, в изобилии рыбой питаясь:
50 Ею там воды кишат для королей и владык.
Но, чтобы мне на пути никакой не лишиться услады,
Музы питали меня, в уши мне песня лилась.
Громкие звуки рогов оглашали окрестные горы
И отражались опять от нависавших камней.
Медь начинала вдали издавать приветливый шепот,
И от нагорных кустов он уходил в камыши.
То раздавалось кругом дребезжанье, то нежное пенье:
Так, отдаваясь от скал, медные трубы звучат.
Тот и другой берега сочетает сладкая песня,
60 И на холмах и в реке голос единый поет.
Милость владык — отыскать, чем народ они могут потешить,
Это находит всегда тот, кто печется о нем.
Скоро затем подхожу к укреплениям я Антонака,
Не загружая ничем, кроме себя, челнока.
Там, хоть и много садов виноградных к нему примыкает,
И хлебородных полей также немало найдешь.
Но тем не менее вся эта область не этим богата:
Больший добыток народ там собирает в реке.
В дни же, когда короли решат посетить этот город
И во дворце у себя праздничный пир задают,
Смотрятся сети, в каких из заколов ловится семга;
Рыбам подсчеты ведет, в крепости сидя, король.
Он рукоплещет, когда из омута выскочит рыба,
И поздравляет ловцов, видя с добычею их.
Рад он удаче и весь его двор во дворце веселится:
Сладко смотреть на улов и насладиться едой.
А за столом короля — прибывший на Рен чужеземец,
И сотрапезники все славят и хвалят его.
Пусть же Господь, господа, дарует нам зрелища эти,
Вам же народу дарить надо счастливые дни.
Ласковым взором своим вы радости всем доставляйте,
Чтобы величием всех вам осчастливить своих.
XI, 13. КОРЗИНОЧКА С КАШТАНАМИ
Эту корзиночку я из ивовых прутьев, поверьте,
Сплел, дорогие мои мать и благая сестра.
В ней деревенские в дар подношу теперь из деревни
Вам я каштанов плоды вкусные, с дерева сняв.