Альдхельм был первым латинским поэтом англо-саксонского происхождения. Потомок знатного рода, он начал свое образование под руководством ирландского наставника Майлдуба, а закончил его под руководством африканца Адриана, начальника кентерберийской школы, основанной присланным из Рима архиепископом Теодором. И Теодор и Адриан знали греческий язык (Теодор сам был грек и учился в Афинах); Альдхельм перенял от них эти знания и даже, по его словам, читал некоторые книги Библии по-еврейски. Эта образованность, редчайшая в пору «темных веков», доставила Альдхельму громкую славу: Этельвальд, будущий король Мерсии, воспевал его в латинских стихах, а Беда Достопочтенный посвятил ему панегирик в своей «Истории». Родился Альдхельм около 650 г., был монахом в Мальмсбери, после поездки в Рим в 690 г. стал аббатом этого монастыря, в 705 г. сделался епископом в Шерборне и умер в этом сане в 709 г.
Наиболее любопытное произведение Альдхельма — сто «Загадок» в стихах, расположенных в последовательности объема: четверостишия, потом пятистишия, шестистишия и т. д.; самая длинная загадка насчитывает 83 стиха. Их сопровождало посвящение с акростихом и телестихом: «В тысяче строчек сложил Альдхельм сие сочиненье». Образцом для Альдхельма были «Загадки Симфосия» — сто загадок-трехстиший, сочиненные в Африке в V—VI вв. и получившие широкую популярность в варварской Европе; еще до Альдхельма им подражал неизвестный ирландский поэт в так называемых «Бернских загадках» (начало VII в.), также известных Альдхельму и использованных им. Предметы загадок Альдхельма — главным образом, животные, травы, камни, звезды, небесные явления, утварь, оружие и т. п.; последняя загадка посвящена отвлеченному понятию «тварь». Стиль загадок, в соответствии с жанром, вычурен и темен, в нем всюду чувствуются следы ирландской выучки с ее стремлением к непонятности и сложности. Как источник естественнонаучных сведений Альдхельму служат сочинения Исидора Севильского; часты библейские мотивы (в таких темах, как яблоко, змея, голубь и пр.). Загадки Альдхельма пользовались большой известностью и в свою очередь вызвали ряд подражаний (Татуина, кентерберийского архиепископа; Хветбрехта, друга Беды Достопочтенного). Секрет англо-саксонской моды на загадки, по-видимому, лежит в том, что они напоминали читателю формы и мотивы его родного фольклора: вспомним широкую распространенность загадки-«кеннинга» как стилистического приема в скандинавской поэзии.
Кроме «Загадок», Альдхельму принадлежит огромное сочинение «Похвала девственности» с параллельным прозаическим и стихотворным текстом (по образцу «Пасхального стихотворения» Седулия), посвященное аббатиссе Максиме, — стиль его еще более высокопарен и темен, чем в «Загадках». Стих Альдхельма отличается редкой для его времени правильностью; в нем много реминисценций из Вергилия и Седулия, есть следы хорошего знакомства с Овидием, Горацием, Теренцием, Персием, Ювеналом, Луканом, Ювенком и более поздними поэтами: слава учености была Альдхельмом заслужена. (Это не мешает ему в «загадках» путать слова camelus — «верблюд» и Camillus — имя римского полководца Камилла.) Альдхельмом написано также много надписей для церковных зданий и предметов обихода, и несколько гимнов ритмическим стихом.
ЗАГАДКИ
I. ЗЕМЛЯ
Общей кормилицей всех, кто на свете живет, повсеместно
Я называюсь, и впрямь никакие бесстыдные дети
Так не терзают сосцов материнских, как грудь мою зубом.
Пышно я летом цвету, зимою холодною мерзну.
II. ВЕТЕР
Видеть меня никому и руками схватить невозможно,
Резкий голоса звук разношу я сейчас же далеко,
Грохотом страшным гремя, дубы сокрушать я способен,
Ибо я весь небосвод и все на земле потрясаю.
III. ОБЛАКО
Цвет изменяя, бегу, покидаю и небо и землю,
Ни в небесах постоянного нет, ни на суше мне места.
Нет никого, кто бы так терпел постоянно изгнанье,
Но зеленеет весь мир, орошенный дождем моих капель.
IV. ПРИРОДА
Существовать без меня ничто, поверь мне, не может,
Но и обличье мое и лицо навеки сокрыто.
Кто же не знает, что мной руководится все мирозданье,
Весь небосвод, и движенья луны, и сияние солнца?
V. РАДУГА
Дочкой Тавмантовой я считаюсь по древним сказаньям,
Но я открою сама, откуда на деле я родом:
Солнца румяный приплод, рождена дождевою я тучей,
Но, хоть и весь небосвод озарю, не вздымаюсь ко звездам.
VII. СУДЬБА
Некогда пел поэт, своим красноречием славный:
«Бросимся вместе туда, куда Бог и Фортуна прикажет!»
Древние люди меня госпожой называли напрасно,
Ибо всем миром один управляет Христос милосердный.
XXI. НАПИЛЬНИК
Тело в морщинах мое, и все оно бурой покрыто
Ржавчиной, ибо я тру шершавый металл заскорузлый.
Золото также лощить мне привычно и мрамора глыбы,
Будучи тверже всего, я ровняю любую поверхность.
Голоса нет у меня, и я лязгаю с визгом и скрипом.
XXII. СОЛОВЕЙ
Разнообразно звучит, заливаясь, мой голос певучий,
И никогда не издаст мой клюв хрипящего звука,
Цвет мой невзрачен, но песнь отнюдь моя не презренна.
Я неустанно пою, судьбы не пугаясь грядущей:
Пусть меня гонит зима, но ведь летом опять прилечу я.
LXXIX. СОЛНЦЕ И ЛУНА
Нам не Юпитер отец, Сатурна мерзостный отпрыск,
Коего, в песнях хваля, превозносят облыжно поэты,
И не Латона на свет на Делосе нас породила.
Вовсе не Цинтия я, да и брата не звать Аполлоном,
Горнего нас породил верховный владыка Олимпа,
Что восседает теперь на престоле небесной твердыни.
Мы меж собою на равных правах мироздание делим,
Правя теченьем ночей и движением дней управляя.
Если бы брат и сестра вековым их не ведали ходом,
Хаос покрыл бы, увы, непомерной все сущее тьмою
И воцарился бы мрак Эреба кромешного в мире.
ХС. РОЖЕНИЦА БЛИЗНЕЦОВ
Шесть очей у меня и слышу шестью я ушами,
Пальцев десятью шесть на теле своем я имею;
Если бы даже отнять из них четырежды десять,
Все-таки вижу, что мне четырежды пять остается.
XCVII. НОЧЬ
Черное тело мое — цветоносной земли порожденье,
Плодного я ничего не рожаю утробой неплодной,
Хоть и вещают певцы в стихах своих, будто бы мною
Порождено Евменид преисподнее, мрачное племя.
Вовсе мне не под стать воплощенье вещественных тварей,
Только я тьмою своей объемлю все мирозданье.
Вечно враждебно мне то, что всем на радость — сиянье
Солнечных Феба лучей, озаряющих все поколенья.
Злобным разбойникам я всегда пребываю любезна,
Ибо стараюсь укрыть в своем их сумрачном лоне.
Мне дорогую сестру воспел, как известно, Вергилий:
«Всюду идя по земле, она голову в тучах скрывает.
Чудище, страшное всем, у которого сколько всех перьев,
Столько ж и бдительных глаз, а под ними (и вымолвить дивно)
Столько же и языков; столько уст и ушей у ней столько ж.
Ночью меж небом она и землею летает во мраке».
XCIX. ВЕРБЛЮД
Некогда консулом был я римским, воином конным,
Законодателем встарь, когда управлял государством,
Ныне же я на горбах тащу тяжелейшую ношу,
И тяготит меня груз своей непомерной громадой.
Я устрашаю теперь коней табуны рогоногих,
И убегают они от четвероногого зверя,
Только завидят мое непомерное, страшное тело.
Беда Достопочтенный
Беда, автор первой истории Англии, сакс по национальности, родился в 674 г. Биография его мало известна. Немногие факты его жизни, так же, как и перечень его различных работ, даются в последней главе V книги его «Истории». О семье его нет сведений. Известно только, что семилетним мальчиком он был отдан в монастырь, в Уирмаутское аббатство, и, следовательно, окончил монастырскую школу и получил соответствующее монастырское воспитание. Монастырь Уирмаут так же, как и соседний монастырь Ярроу, принадлежал к ордену св. Бенедикта, обычно проявлявшего заботу о том, чтобы в монастырях были хорошие библиотеки. Беда говорит о книгах, которые настоятель монастыря привозил из Рима. Сам Беда, по-видимому, редко покидал пределы монастыря и проводил время в чтении, учении и писании. Он был для своего времени очень образованным человеком, знал латынь, греческий и, по-видимому, немного еврейский. Он писал трактаты по истории, философии, теологии, орфографии, математике, астрономии, музыке, метрике, собирая в них ученость, сложившуюся до него в Европе, и предлагая ее в доступной форме своим соотечественникам.
Его теологические работы, толкования отдельных книг Священного Писания, основаны на сочинениях латинских отцов церкви (Иеронима, Амвросия, Августина). Из древних авторов у него можно найти отзвуки поэзии Вергилия, реже Овидия и Горация, но вряд ли он читал их сам, а, скорее, нашел цитаты из них у поздних авторов.
Главная работа Беды, не потерявшая своей ценности до настоящего времени, — это «Церковная история англов» в пяти книгах, которая является чуть ли ни единственным источником по ранней истории Англии. Она охватывает период от времен Юлия Цезаря до 731 г. Однако Беда дает лишь очень беглый очерк истории дохристианской Англии (он занимает у него только 25 глав первой книги), уделяя основное внимание истории ее христианизации. Истинная история нации начинается, по его мнению, с приходом в Англию в 597 г. посланного папой Григорием Великим миссионера Августина. После этого он рассказывает поочередно о разных графствах в связи с проникновением туда христианства. Следовательно, интерес его перемещается из одной части Британии в другую, и книга представляет собой собрание отдельных исторических очерков. Но для разделения на книги он выбирает важные моменты в развитии церкви в Англии, вокруг которых группируются разные отступления. Так, первая книга представляет собой нечто вроде введения с кратким очерком доавгустиновской истории Англии, включает рассказ о приходе Августина, христианизации саксов и заканчивается смертью папы Григория Великого. Вторая книга рассказывает о провале переговоров по поводу объединения британской и ирландской церкви и о смерти короля Нортумбрии Эдвина, в чье царствование в этом графстве было принято христианство. Третья рассказывает историю Освальда и шотландской миссии и об отправлении Вигхарда в Рим для посвящения в архиепископы. В четвертой книге говорится о посвящении Теодора Кентерберийского и его церковной деятельности, в пятой о фризской миссии и карьере Вилфрида и дается заключительный обзор положения церкви в 731 г.
Доавгустиновская часть «Истории» Беды носит компилятивный характер. Его источники здесь — Плиний, Солин, Орозий, Гилдас, подкрепленные добавлениями Беды, основанными на преданиях и местной информации. Начиная же с миссии Августина, Беда выступает как самостоятельный историк, чередуя свой рассказ с цитированием различных документов, писем (посланиями папского двора к королям и церковникам Англии, письмами архиепископов). Иногда он отсылает к уже опубликованным произведениям и документам (например, к трактату Аркульфа «О святых местах»). Можно думать, что епископы различных графств (например, Нотхельм Лондонский) снабжали его хроникой жизни королей и прочими сведениями. Кроме того, он, по-видимому, основывается и на каких-то уже существовавших в его время анналах или хронологических таблицах. История миссионерских предприятий и описания жизни в монастыре чередуются у него с анекдотами о жизни и нравах королей, рассказами о чудесах, бытовыми картинками. Беда — страстный пропагандист христианства. Идея превосходства новой веры над всеми прочими пронизывает каждую строку его произведения. Стиль его изложения ясен и естествен.
Умер Беда в 734 г. Первый перевод Беды на староанглийский приписывается королю Альфреду Великому (X в.). Небезынтересно заметить, что в отделе рукописей Ленинградской публичной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина имеется рукопись Беды, относящаяся к VIII в. и представляющая собою большую ценность ввиду ее прекрасной сохранности. Это одна из двух самых ранних рукописей Беды.
ИЗ „ЦЕРКОВНОЙ ИСТОРИИ НАРОДА АНГЛОВ“
КНИГА I
4.12. О том, как Луций, король бриттов, послал папе Элевтеру письмо, выражая стремление стать христианином
В году 156-м от воплощения Господня власть принял вместе с братом Аврелием Коммодом Марк Антонин Вер, четырнадцатый после Августа император; в их время, когда во главе римской церкви стоял святой муж Элевтер, Луций, король бриттов, послал ему письмо, выражая желание стать христианином с его благословения; вскоре последовало исполнение его благочестивой просьбы, и бритты, приняв веру, хранили ее нерушимой и неприкосновенной в мире и спокойствии до времени царствования императора Диоклетиана.
4.13. О том, как Север, получив часть Британии, отделил ее от остальной части валом
В году от воплощения Господня 189-м власть принял и держал семнадцать лет Север, семнадцатый после Августа император, родом африканец, из города Лептиса, вблизи Триполи. Этот человек, жестокий по природе, вел бесконечные войны, государством же правил круто, но трудолюбиво.
Выйдя победителем из гражданских смут, в которых ему пришлось очень тяжко, покинутый почти всеми своими союзниками, он устремился в Британию, где после многих тяжелых сражений решил отделить завоеванную часть острова от остальных непокоренных племен не стеной, как считают некоторые, а валом. Ибо стена строится из камня, вал же, которым укрепляется лагерь для отражения вражеской силы, делается из кусков дерна; из этих кусков, вырезанных из земли, возводится нечто вроде стены высоко над землей так, что впереди находится ров, из которого вынули дерн, а выше втыкаются колья из самого крепкого дерева.
Таким образом, Север прорыл от одного моря до другого большой ров и соорудил крепчайший вал, укрепленный сверх того еще многочисленными башнями; и там, у города Эборака, он заболел и умер. Он оставил после себя двух сыновей, Бассиана и Гету; из них Гета погиб, обвиненный в государственной измене, Бассиан же, приняв имя Антонина, стал хозяином империи.
6, 14—15. Об империи Диоклетиана и о том, как он преследовал христиан
В году 286-м от воплощения Господня императором был выбранный войском и правивший двадцать лет Диоклетиан, тридцать третий после Августа император; он назначил своим соправителем Максимиана по прозвищу Геракл. В их время некий Каравзий, человек незнатного происхождения, но храбрый в военном деле и ловкий в политике, назначенный для охраны морских границ, которым тогда угрожали франки и саксы, действовал скорее во вред, чем на пользу государству; ибо из отнятой у разбойников добычи он ничего не возвращал законным владельцам, а оставлял все одному себе. Он вскоре возбудил подозрения, так как искусно разыгранной беспечностью помогал врагам совершать набеги на границы. Поэтому, осужденный Максимианом на смерть, он захватывает власть и завладевает Британией. Присвоив власть, он энергично удерживал ее в течение семи лет, пока, наконец, не был убит своим сподвижником. Алектом. Алект, вырвав остров у Каравзия, удерживал его после этого три года. Асклепиодот, префект претория, одолел его и получил Британию в свое владение после десяти лет узурпации.
Между тем Диоклетиан на востоке, Максимиан Геракл на западе дали приказ — в десятый раз после Нерона — грабить церкви, мучить и убивать христиан. Это преследование было более продолжительным и более жестоким, чем почти все учиненные раньше, ибо в течение десяти лет не прекращались пожары церквей, объявление вне закона невинных, убийства жертв. Наконец, величайшая слава преданности вере вознесла Британию к богу.
КНИГА II
2. 91—94. О том, как Августин[275]убедил епископов из бриттов с помощью свершившегося на их глазах чуда небесного сохранять между собой католический мир; и о том, какая месть последовала им за то, что они презрели его слова
Между тем Августин, пользуясь содействием короля Эдильберта (Этельберта), пригласил к себе епископов или ученых богословов ближайшей провинции бриттов, назначив для сбора место, которое до сих пор на языке англов называется «Augustinaes Ac», т. е. «сила Августина» и находится на границе гуикциев[276] и западных саксов. И начал он по-братски убеждать их, чтобы они, сохраняя между собой католический мир, взяли на себя сообща труд во имя Божие распространять Евангелие среди язычников. Ибо они праздновали светлое воскресенье не в свое время, а от четырнадцатого до двадцатого дня луны; и многое другое совершалось ими в противоположность духовному единению. После долгого спора, когда ни мольбы, ни убеждения, ни упреки Августина и его друзей не подействовали, и епископы предпочли свои традиции учению вселенской церкви, которое одинаково во всем мире, тогда святой отец Августин положил предел этому долгому и тяжкому спору, сказав: «Помолим Господа, радеющего за единодушие обитающих в доме Отца своего, чтобы он удостоил нас знамения, из которого было бы ясно, каким обычаям следовать и какими путями скорее достигнуть его царствия. Пусть приведут какого-нибудь несчастного, и чьи молитвы его излечат, вере того и богопочитанию все и должны будут следовать». Противники его неохотно приняли это предложение; однако тем временем принесли какого-то англа, лишенного зрения; бриттские священники, подойдя к нему, ничего не Могли сделать для его Лечения или исцеления. Наконец, Августин, побуждаемый крайностью, преклонил колена пред отцом Господа нашего Иисуса Христа, моля возвратить слепому утраченное зрение и этим телесным светом, данным одному, зажечь луч духовной благодати в сердцах многих верных. Слепой немедленно прозрел, а Августин был объявлен всеми глашатаем истинной веры. Тогда и бритты сознались, что путь правды, проповедуемой Августином, должен считаться непогрешимым; но они не могли без согласия и одобрения своих отказаться от древних обычаев. Поэтому они попросили созвать синод вторично с большим числом участников. Чтобы воспрепятствовать принятому решению, собралось семь епископов из бриттов и множество ученейших мужей, преимущественно из самого знаменитого их монастыря, который на языке англов носит название Банкорнабург[277]. В то время, как рассказывают, главой этого монастыря был аббат Диноот.
Отправляясь на этот собор, они зашли сначала к некоему святому и мудрому мужу, который обычно вел жизнь отшельника, чтобы посоветоваться с ним, должны ли они, по увещанию Августина, отступиться от своих преданий? Он ответил: «Если он божий человек, то следуйте за ним». «А откуда мы можем это узнать?» — спросили они. На что он ответил: «Господь сказал: «Возьмите иго мое на себя и научитесь от меня; ибо я кроток и смирен сердцем»[278]. Если Августин кроток и смирен сердцем, то, нося на себе иго Христа, он и вам, вероятно, предложит нести то же самое; если же он не кроток, а горд, то ясно, что он не от Бога, и нет надобности обращать внимание на его речи». А они снова спрашивают: «А откуда же мы сможем узнать и это?» «Постарайтесь, — говорит он, — чтобы Августин со своими сподвижниками пришел на место сбора первый. Если при вашем приближении он встанет, то знайте, что он слуга Христов: слушайте его и повинуйтесь. Если же он выскажет к вам пренебрежение и не захочет встать при вашем появлении, то пусть он и сам испытает ваше пренебрежение, к тому же вы в большем числе».
Они сделали так, как он сказал, и случилось так, что Августин остался сидеть в своем кресле, когда они вошли. Увидев это, они тут же разгневались и, порицая его за гордость, старались противоречить ему во всем, что бы он ни говорил. Он же говорил им: «Несмотря на то, что вы во многом не соглашаетесь с нашими обычаями и даже с обычаями вселенской церкви, мы будем спокойно переносить все то, в чем у нас с вами разногласия, если только вы окажете повиновение в трех пунктах: будете праздновать пасху в свое время, совершать таинство крещения, которым мы возрождаемся в Боге по обычаю святой римской церкви и вместе с нами проповедовать слово божье народу англов». Но они ни на что не согласились и ответили, что и его не желают признавать архиепископом. Они рассуждали так: «Если он теперь не пожелал встать перед нами, то если мы станем ему подчиняться, он тем более ни во что не будет нас ставить».
Рассказывают, что божий человек Августин, угрожая им, предсказал, что если они не хотят сохранить мира с братьями, то будут вынуждены вступить в войну с неприятелями, и если они не хотят проповедовать англам путь жизни, то от их мстительной руки получат смерть. И все это свершилось над ними Божьим соизволением так, как он предсказал.
Некоторое время спустя после этого, могущественнейший король англов Эдильфрид, о котором мы говорили, собрав огромное войско при городе Легионе, который англы называют Легакэстир, а бритты правильней — Карлегион, нанес страшное поражение вероломному народу. Случилось так, что отправляясь на войну, он увидел священников бриттов, собравшихся в безопасном месте, чтобы молиться о победе для своих воинов. Он поинтересовался, кто они такие и зачем здесь собрались. Большая часть их была из монастыря Банкор, в котором, как рассказывают, было так много монахов, что хотя монастырь разделен на семь частей и каждая со своим отдельным ректором, но тем не менее нет ни одной части, в которой было бы меньше трехсот человек, живущих трудами своих рук. Большая их часть накануне упомянутого сражения, выдержав предварительно трехдневный пост, собралась вместе с прочими на молитву о победе, а Брокмаил стоял на страже на случай защиты их от меча неприятеля. Когда король Эдильфрид узнал о цели их собрания, то он сказал: «Ведь если они обращаются к своему богу против нас, то, следовательно, они, хотя и не носят оружия, сражаются с нами, так как преследуют нас враждебными пожеланиями». Поэтому он приказал против них первых обратить оружие и таким образом истребил остальную массу нечестивого воинства, но не без ущерба для своего войска. Как рассказывают, в этом бою пало из собравшихся на молитву около тысячи двухсот человек и только пятьдесят спаслось бегством. Брокмаил при первом появлении неприятеля покинул свое место и оставил тех, кого должен был защищать, безоружными на избиение. Так исполнилось предсказание святого первосвященника Августина, хотя он сам задолго перед этим отошел в царство небесное; вероломные получили воздаяние временной погибелью за то, что презрели предлагаемые им советы для вечного спасения.
3. 95—96. О поставлении епископов Мелиттэ и Юста и о кончине архиепископа Августина
В год от воплощения Господня 604 Августин, архиепископ всей Британии, поставил двух епископов, а именно Мелитта и Юста: Мелитта для проповеди в провинции восточной Саксонии[279], которая отделяется от Кантии рекой Темзой и прилегает к Восточному морю[280]. Столица ее город Лундония[281], расположенный на упомянутой реке и служащий главным рынком для людей, приходящих морем и сухим путем. Среди этого народа правил в то время Саберт, внук Эдильберта по сестре его Рикуле; впрочем, он находился в зависимости от того же Эдильберта, который господствовал над всеми народами англов до пределов реки Гумбера. Когда и эта провинция проповедью Мелитта была обращена, король Эдильберт построил в Лондоне церковь святого апостола Павла, в которой и Мелитт и все его преемники имели свой епископский престол. Юста же Августин поставил епископом в самой Кантии в городе Доруверне[282], который англы называли по имени своего древнего предводителя, носившего имя Гроф — Грофэкэстир. То место, где король Эдильберт построил церковь блаженному апостолу Андрею, отстоит от Доруверна[283] на тысячу двадцать четыре шага к западу. Епископы обеих церквей получили от короля большие дары, а те, кто составлял их свиту, приобрели от него в пользование земли и угодья.
Возлюбленный богом отец Августин скончался, и тело его положили снаружи вблизи церкви блаженных апостолов Петра и Павла, о которой мы упоминали выше, так как она в то время была еще не готова и не освящена. По освящении ее, тело его было немедленно перенесено внутрь и с почестями положено в северном портике. Там же погребены и тела следующих епископов, за исключением двух, Теодора и Берктуальда, которые положены в самой церкви, так как упомянутый выше портик не мог более вмещать. Почти посередине этой церкви находится алтарь, посвященный памяти блаженного папы Григория, на котором каждую субботу священник того места торжественно читает о его деяниях. На могиле Августина находится следующая эпитафия:
«Здесь покоится владыка Августин, первый Дорувернский архиепископ, который был некогда направлен сюда первосвященником города Рима блаженным Григорием; наделенный от бога даром чудес, он обратил короля Эдильберта и его народ от почитания идолов к вере Христа и, завершив дни своего служения в мире, почил в седьмой день июньских календ в правление того же короля».
КНИГА IV
22.317—321. О том, как у некоего пленника разорвались цепи когда по нему отслужили мессу
В том сражении, в котором был убит король Элфуин[284], произошло, как известно, одно заслуживающее упоминания событие; его, я думаю, никак нельзя обойти молчанием, поскольку рассказ о нем послужит спасению многих.
Среди других был убит тогда молодой воин короля по имени Имма; пролежав подобно мертвому день и следующую ночь среди трупов других убитых, он, наконец, обрел дыхание и ожил. Сев, он перевязал, как мог, себе раны, и затем, отдохнув немного, поднялся и пустился в путь, надеясь найти друзей, которые бы о нем позаботились. Так он шел, пока на него не наткнулись и не взяли его в плен люди из вражеского войска: они привели его к своему господину, по-видимому, приближенному короля Эдильреда. Когда этот вассал спросил его, кто он такой, Имма побоялся признаться, что он солдат, и предпочел ответить, что он бедный крестьянин, к тому же семейный; он утверждал, что отправился в путь вместе с другими, такими же, как он, чтобы доставить провиант солдатам. И вассал, приняв его, приказал позаботиться о его ранах; а когда Имма начал выздоравливать, велел заковать его в цепи, чтобы он не убежал ночью. Заковать его, однако, он не смог, потому что стоило тем, которые должны были это сделать, приблизиться к Имме, как цепи тут же разрывались.
Дело в том, что у него был родной брат по имени Тунна, священник и аббат монастыря в городе, по сей день носящем его имя — Туннакэстир. Когда он узнал, что Имма пал в битве, то пришел поискать, не найдется ли случайно его тело; он нашел другого, по всему очень на Имму похожего, и, решив, что это он и есть, отнес его в свой монастырь, похоронил с почестями и позаботился о том, чтобы почаще читать молитвы за спасение его души. По причине этих церковных служб и случилось то, о чем я рассказал, т. е. что никто не смог заковать Имму, так как цепь немедленно разрывалась. Между тем вассал, у которого он находился, начал удивляться и допытываться, почему его невозможно сковать, не знает ли он случайно каких-нибудь заклинаний, о которых ходят легенды и благодаря которым его невозможно сковать. На это Имма ответил, что ничего такого он не знает: «Но, — добавил он, — у меня есть брат, священник в моей провинции, и я знаю, что он, считая меня убитым, творит по мне частые молитвы; и если бы я был теперь на том свете, душа моя, благодаря его заступничеству, была бы свободна от наказаний».
И пока он еще некоторое время находился у вассала, те, которые рассматривали его более внимательно, по выражению лица, манерам и разговору, заметили, что он был не из простых людей, как он сказал, а из знати. Тогда вассал, позвав его тайно к себе, спросил его строже, откуда он, обещая, что не причинит ему никакого зла, если он прямо скажет, кто он такой. И когда Имма это сделал, открыв, что он был приближенным короля, вассал сказал: «По некоторым твоим ответам я и раньше знал, что ты не простой крестьянин, и теперь ты, конечно, заслуживаешь смерти, так как все мои братья погибли в том сражении. Но я тебя не убью, чтобы не нарушить свое обещание».
Поэтому когда Имма поправился, вассал продал его некоему фризу, ехавшему в Лондон. Но тот, когда повез его туда, тоже никак не мог его сковать. Враги накладывали на него то одни, то другие оковы, и, когда купивший Имму увидел, что его невозможно сковать, он предложил пленнику выкупить себя, если он может. После третьего часа, когда обыкновенно служили мессу, цепи разрывались на Имме чаще всего.
И Имма, поклявшись, что он или вернется, или пришлет за себя деньги, пришел в Кантию, к королю Лотеру, сыну сестры королевы Эдильтриды, о которой говорилось выше; и так как он сам был некогда приближенным этой королевы, он попросил и получил от короля деньги на выкуп и послал их, как обещал, своему господину.
После этого он вернулся к себе на родину и, придя к брату, рассказал по порядку о всех несчастьях, которые с ним приключились, и о том, какое утешение он имел в этих несчастьях. Из рассказа брата он понял, что цепи его разрывались чаще всего именно в те часы, когда по нему справляли торжественную мессу. Он узнал, что и все другие счастливые удачи, которые выпали ему в испытаниях, были дарованы ему свыше благодаря заступничеству брата и приношению спасительных жертв.
Многие, слыша подобное от упомянутого выше человека, зажглись верой и дали благочестивый обет молиться, подавать милостыню, жертвовать Господу святые дары, дабы спасти своих друзей, которые покинули этот мир; ибо они поняли, что спасительная жертва послужит вечному искуплению грехов и души, и тела. Эту историю рассказал мне один из тех, кто слышал ее от человека, с которым она приключилась. Уверенный в ее достоверности, я без колебаний включил ее в свою «Церковную историю».
24. 331—334. О том, как в монастыре был брат, который, свыше был наделен даром слагать стихи
В монастыре этой аббатиссы был некий брат[285], особо отмеченный милостью Божьей, так как он имел обыкновение очень складно сочинять религиозные и благочестивые стихи; что бы он ни узнавал из Священного Писания через рассказчиков[286], он, спустя небольшой промежуток времени, перелагал это на стихи в высшей степени приятные и трогающие сердце, составленные на своем, т. е. на английском, языке. Во многих душах возжег он своими стихами презрение к мирской жизни и стремление к жизни небесной. Конечно, были после него среди английского народа и другие, которые пытались сочинять религиозные стихи; но никто не смог с ним сравняться. Ибо сам он познал искусство слагать стихи не от людей и не человеком был обучен, но получил он этот дар с помощью божьей как милость. Поэтому он никогда не мог сочинять стихов пустых и бесполезных; только стихи, относящиеся к вере, приличествовали его благочестивым устам. В самом деле, за все то время, пока он жил на земле, до самого преклонного возраста он не узнал других стихов. Иногда во время застолья, когда его участники решали, что ради веселья каждый по очереди должен что-то спеть, он, завидев, что кифара приближается к нему, поднимался и, в разгаре трапезы выйдя из-за стола, шел к себе домой.
И вот, когда он однажды поступил подобным образом и, оставив дом пирующих, отправился в хлев к вьючным животным, которых ему было поручено охранять этой ночью и там в положенный час дал своему телу отдых, ему предстал во сне некий человек. «Кэдмон, — сказал он, здороваясь и называя его по имени, — спой мне что-нибудь». На что Кэдмон ответил: «Не знаю, что тебе спеть. Ведь поэтому я и пришел сюда, выйдя из-за стола, что не смог ничего спеть». Но тот, который с ним разговаривал, — опять: «Однако, — говорит, — у тебя есть, что мне спеть». «Что же, — спрашивает Кэдмон, — я должен спеть?» А тот отвечает: «Спой, — говорит, — о начале Творения». Услышав ответ, Кэдмон тотчас начал петь во славу Бога Творца стихи, которые сам никогда до той поры не слышал и смысл которых такой: «Теперь должны мы хвалить Творца царства небесного, могущество Создателя и его разум, деяния Отца славы; то, каким образом он стал вдохновителем всех чудес, как он сначала создал для детей человеческих небо, служащее кровлей их обиталищу, а затем всемогущий хранитель рода человеческого создал землю»[287].
Таков смысл, но не порядок слов, которые он произносил во сне, ибо невозможно стихи, хотя и отлично сложенные, перевести с одного языка на другой слово в слово без ущерба для их красоты и достоинства.
Пробудясь ото сна, он восстановил в памяти все, что читал во сне, и вскоре присоединил к этому еще много достойных Бога стихов, составленных тем же размером.
Придя утром к управляющему поместьем, у которого он был в услужении, Кэдмон открыл ему, какой дар он получил, а тот приказал отвести его к аббатиссе. Когда в присутствии многих ученых мужей он рассказал сон и прочел стихи, то все, что он прочел, откуда бы оно ни шло, было одобрено всеобщим мнением. Однако всем показалось, что на него снизошла Божеская милость. И они пересказали ему какой-то отрывок из Священной истории или учения, предложив переложить его на мелодию стиха, если он может. И он, обязавшись сделать это, ушел, а придя на следующее утро, изложил то, что приказывали, прекрасными стихами. Поэтому вскоре аббатисса, высоко оценив милость Божью, снизошедшую на этого человека, дала ему наказ оставить жизнь в миру и принять монашеский обет; и когда он был принят в монастырь со всем тем, что у него было, она присоединила его к монашествующей братии и приказала учить по порядку Священную историю. А он, вспоминая про себя все, что он мог узнать и услышать, и обдумывая это вновь и вновь наподобие того, как животные пережевывают свою жвачку, обращал узнанное в прелестнейшие стихи; и сладкими звуками стихов он в свою очередь превращал своих учителей в своих слушателей.
Он слагал стихи о сотворении мира, о возникновении человеческого рода и о всей истории Бытия, об исходе Израиля из Египта и вступлении на землю обетованную, и о многих других историях из Священного Писания, о воплощении Господнем, о страстях, воскресении и вознесении его на небо, о сошествии Святого Духа и учении апостолов. Он сложил также много стихов о страхе пред будущим судом и ужасе наказания в аду и, кроме того, о сладкой жизни в царстве небесном и еще много других стихов о милостях и судах Божьих.
Во всех этих стихах он заботился о том, чтобы отвратить людей от любви к порокам и возбудить в них желание и готовность делать добро. Ибо был он человек очень благочестивый, смиренно соблюдал установленные правила и очень ревностно и пылко ненавидел тех, кто предпочитал поступать иначе; поэтому и жизнь свою он завершил прекрасным концом.
В самом деле, когда приблизился час его кончины, он был подготовлен к нему телесным недугом, который беспокоил его вот уже четырнадцать дней, однако так умеренно, что он мог все это время и говорить, и ходить. Поблизости от монастыря была хижина, в которую обыкновенно приводили тех, кто был болен, и тех, которые, как казалось, были близки к смерти. Итак, с наступлением вечера, он попросил своего служку приготовить ему место для отдыха в этой хижине на ту ночь, в которую он думал покинуть мир. Тот, удивленный, спросил, зачем он обращается к нему с такой просьбой, когда он совсем не похож на умирающего. Однако сделал то, что ему сказали. И когда Кэдмон, расположившись там, в радостном настроении поговорил и пошутил по очереди со всеми, кто уже находился там до него, время перешагнуло за полночь. И тогда он спросил, есть ли у них здесь святые дары? А они ответили: «Зачем тебе святые дары? Не подошло еще время тебе умереть, раз ты говоришь с нами так радостно, как человек, находящийся в добром здоровьи». «И, однако, — повторил он опять, — принесите мне святые дары». Взяв святые дары в руки, он спросил, все ли они настроены к нему миролюбиво, нет ли у них каких-нибудь жалоб на его враждебность или грубость. Все ответили, что расположены к нему самым миролюбивым образом и далеки от всякого гнева; и они, в свою очередь, просили его отнестись к ним миролюбиво. И он незамедлительно ответил: «Я, дети мои, питаю миролюбивые чувства ко всем рабам божьим». Так, снарядившись в небесную дорогу, он подготовил себя к вступлению в другую жизнь. Он спросил также, близок ли тот час, когда братья должны возносить к Богу свои ночные молитвы. Ему ответили: «Он недалек». Тогда он сказал: «Хорошо, подождем этого часа». И, осенив себя крестным знамением, опустился на изголовье и, погрузившись в легкий сон, молча окончил жизнь.
Известно, что как служил он Господу бесхитростно и чистосердечно, со спокойной преданностью, так и умирая он спокойно оставил этот мир и мог предстать перед его ликом; и тем языком, которым он произнес столько благодарных слов во славу Творца, он, осенив себя крестом и отдавая свой дух под его покровительство, мог произнести последние слова тоже в его похвалу.
Из нашего рассказа явствует также, что он предугадал день своей смерти.